Лучшее эфирное время
Шрифт:
Правда, в недавних телешоу промелькнули Сьюзан Плешетт, Стефани Пауэрс и Энджи Диккинсон. Им было около сорока, если не больше, но все они были стопроцентными американками. В сотый раз Хлоя подумала о том, не повредит ли ее шансам британский акцент.
Подъехав к воротам студии, она приоткрыла окошко автомобиля. Патрульный офицер, в пластиковом капюшоне поверх полицейской фуражки, недружелюбно прорычал:
– Имя?
– Кэррьер, – ответила Хлоя. – Я приглашена на пробы в «Саге».
– А, да, павильон номер пять. – Он заглянул ей в лицо; капли дождя скатились с его козырька прямо ей на шею. – Я вас, кажется, узнал. Не вы ли когда-то были Хлоей Кэррьер, певицей?
– Я и до сих пор ей остаюсь, – спокойно ответила
– Черт бы меня побрал, – воскликнул полицейский, теперь уже с улыбкой. – Я же так любил ваши записи, мисс Кэррьер, гонял их все время, пока учился в колледже. – Хлоя поморщилась. В колледже! Судя по его помятому лицу, ему было не меньше сорока пяти; он был старше ее!
– Как мне проехать к пятому павильону? – спросила она, оборвав его, пока он не стал слишком назойлив.
– Сверните налево перед женской гардеробной… видите там светофор?.. затем поверните направо у седьмого павильона и еще раз направо, мимо административного здания, и упретесь прямо в него. Удачи, мисс Кэррьер. – Он отдал ей честь, и Хлоя, соблюдая положенную скорость пять миль в час, подъехала к пятому павильону.
Она запарковала машину на стоянке для посетителей и увидела, как навстречу ей спешит молодая девушка с длинными, до талии, светлыми волосами.
– Привет, я Дебби Дрэйк, ученица второго помощника режиссера «Саги». Следуйте, пожалуйста, за мной, я провожу вас в гардеробную, в гримерной еще не готовы заняться вами.
В крохотной, семь на семь футов, словно обувной, коробке, называемой гардеробной, Хлоя увидела лиловый атласный пеньюар в пластиковом мешке, висевший на гвозде, неумело вбитом в тонкую фанерную перегородку. На коричневой кушетке – чуть ли не единственном предмете обстановки – была аккуратно выставлена пара атласных туфель в тон пеньюару. Рядом лежали два пакетика с колготками «Каресс» – бежевого и рыжевато-коричневого оттенков и три пары серег разной величины из искусственных камней. Они искрились в резком свете засиженной мухами электрической лампочки, свисавшей с потолка. В комнате стоял и крохотный туалетный столик с разбитым зеркалом, в котором Хлоя могла увидеть свое отражение, лишь пригнувшись фута на два. Рядом стоял шаткий стульчик. Черно-желтый линолеум на полу был прикрыт потертым ковром, на котором выделялась выцветшая метка «Собственность студии «Макополис».
«Ну и дыра, – подумала Хлоя, вешая плащ на крюк за дверью. – Но ты ведь видала места и похуже, – рассуждала она сама с собой. – Намного хуже!»
Ей вспомнились английские провинции – не было ничего более отвратительного той крысиной норы, кишащей тараканами, которая была ее гардеробной во время концертов в театре «Аламбра» в Бейзингстоуке в 1968 году. В сравнении с ней ее нынешние апартаменты в студии казались дворцом.
Слишком взволнованная, чтобы просто сидеть и ждать, Хлоя выглянула в крохотное оконце. Оказалось, что из него, если постараться, можно заглянуть прямо в окно большого трейлера, на дверце которого красной помадой было выведено: «Гримерная». Хлое было безумно интересно наблюдать, что же там происходит.
Гримерная напоминала растревоженный улей. Было уже семь тридцать, а лицо Сабрины еще не было готово. Бен накладывал розовые румяна на ее веки и щеки, в то время как Барри, третий ассистент режиссера, дергался в дверях.
– Ну, долго еще, Бен? – спрашивал он бородатого великана с нежными пальцами.
– Столько, сколько нужно, Барри.
– И сколько же нужно, черт побери? – кипятился Барри.
Нед, первый помощник режиссера, устроит ему выволочку, если актеры не будут готовы вовремя. Сегодняшний день, со всеми этими дивами и бывшими звездами, явившимися на пробы, для помощника режиссера был сущим адом. Он понял, что в полтора часа, отведенные на макияж и прическу, они явно не укладывались.
Самая
– Вот теперь я готова, Барри. – Она одарила его самой обворожительной улыбкой, от которой он едва не лишился сил.
Барри только что пришел в себя после длившегося целый год помешательства на Джекки Смит, которое принесло ему немало бессонных ночей, и он не хотел снова надрывать свое ранимое сердце. Теперь он предпочитал любить издалека.
Роберт Джонсон, актер, который в списке приглашенных на пробы значился в числе прочих, должен был играть в паре со всеми шестью актрисами. Когда-то, в пятидесятых, он был телезвездой, снявшись в сериале Стива Маккуина «Взять живым или мертвым», и теперь его речь изобиловала постоянными ссылками на Стива и в разговоре часто мелькали фразы типа: «Когда мы со Стивом в пятьдесят втором участвовали в велогонках… Когда мы со Стивом шли на яхте… Когда мы со Стивом «сняли» тех шлюх в Акапулько…» Сейчас он стоял, подпирая дверь, и пытался взглядом, правда безуспешно, вовлечь Сабрину в немой диалог.
Сабрине очень хотелось, чтобы этот старикан прекратил раздевать ее своими горящими глазами, но она была слишком хорошо воспитана, чтобы сказать об этом. Она лишь вежливо улыбалась, слушая его вздор.
Рядом в кресле сидела Розалинд, ее волосы были накручены на мягкие розовые бигуди, на плечах – черно-белая полосатая накидка. Нора, второй гример, проворно наносила на ее веки матовые тени. Нора не любила эти тени. Они смотрелись очень просто, да и у тех, кому за двадцать пять, собирались на веках морщинками. Конечно, в рекламных проспектах фирмы «Ревлон», на безупречной юной коже восемнадцатилетних моделей, они выглядели чудесно, но Розалинд лишь старили.
Держа в руках зеркальце, Розалинд наносила на ресницы густой слой черной туши. Она что-то мурлыкала себе под нос в такт музыке, доносившейся из радиоприемника, который она принесла с собой. Она принесла также коробки конфет для гримеров и парикмахеров и большую бутылку шампанского для главного осветителя, вручив ее со словами: «Ну, а теперь, дорогой, пообещай мне, что основной свет ты будешь подавать только сверху, над камерой, хорошо? Да, и не забудь о глазах, милый».
Ласло Доминик, который «освещал» всех самых знаменитых актрис Голливуда, был знатоком своего дела. Он подмигнул Розалинд и согласился на ее просьбу. Он бы в любом случае дал ей именно такую подсветку, но шампанское все-таки было очень кстати, и он подумал, что вполне может уделить ей чуть больше внимания, чем остальным. Ласло невольно присвистнул, когда Сабрина Джоунс, в бледно-розовом атласном пеньюаре, появилась на съемочной площадке. Что за красотка, подумал он, как и все остальные мужчины в студии, которые также приосанились и стали следить за своей речью. Чистота, свежесть и очарование Сабрины пробуждали в мужчинах все лучшее. Марвин Ласки, режиссер, еще один голливудский старожил, обсуждал с Сабриной ее сцену, пытаясь создать непринужденную обстановку. Поскольку она и так чувствовала себя спокойно, во всеоружии своей красоты и сознавая, что совсем не подходит на роль и потому ее не получит, Сабрина с ослепительной улыбкой внимательно слушала наставления режиссера.
– Вас ожидают в гримерной, мисс Кэррьер, – радостно сообщила Дебби.
Хлоя перешла из крохотной коробки в более просторную, которая служила гримерной. Дождь перестал, и в просветленном небе выглянула радуга. Хороший знак, подумала Хлоя, входя в комнату. Первой, на кого она наткнулась, была Розалинд.
– Хлоя, chica, Хлоя, привет! – Розалинд отметила, что Хлоя выглядит неплохо, учитывая даже то, что на ее лице не было следов грима, а волосы стянуты на затылке.
Однако вид у нее был суровый, совсем несексуальный. Немудрено, что Джош загулял, подумала Розалинд.