Лучшее эфирное время
Шрифт:
Теперь было слишком поздно. Аннабель росла в семье брата Хлои, в маленьком домике в Барнсе. И никто ничего не заподозрил. Никто – ни «злые языки» Флит-стрит, ни персонал в клинике. Даже Аннабель ничего не знала. Хлоя с грустью закурила, несмотря на запрещающую табличку в вагоне. Никто, кроме брата и его жены, не знал о ее тайном ребенке и той глубокой привязанности, которую она испытывала к дочери.
Хлоя ни на минуту не забывала Аннабель. Все эти долгие годы, стоило ей увидеть женщину с ребенком, она чувствовала жгучую боль и горечь от сознания того, что она не может видеть, как растет ее милая дочурка. Сьюзан и Ричард регулярно присылали фотографии, с которых улыбалось
Хлоя хранила детский альбом. С любовью она вклеивала туда фотографии, памятки, записочки с детскими каракулями, которые исполнительная Сьюзан заставляла писать ребенка. Отовсюду Хлоя посылала Аннабель подарки и всегда получала письма с благодарностью. Игрушки, платья, книги, сувениры… Где бы она ни гастролировала, ей обязательно хотелось найти для Аннабель что-то удивительное, необычное.
Хлоя понимала, что становится просто одержимой, и это не ускользнуло от Салли. Как-то однажды она ехидно заметила: «Опять особый подарок для племянницы! Можно подумать, что это твой ребенок». Хлое стало не по себе от такой догадки.
Повзрослев, Салли стала частенько язвить по поводу навязчивой идеи Хлои родить ребенка.
– Ты бесплодная, правда? – злорадно спросила она как-то Хлою, когда они лежали у бассейна, пытаясь поймать загар сквозь густую пелену смога, окутавшего солнце. – Прямо как Мэри Баррен, [2] дочь Генриха Восьмого! – Салли изучала историю времен королевы Елизаветы. – Бесплодная, бесплодная, бесплодная! – Торжествующе расхохотавшись, она нырнула в бассейн, обдав Хлою брызгами.
2
Barren (англ.) – бесплодный. Здесь игра слов. – Прим. пер.
В конце концов Хлое надоело создавать видимость дружелюбия, и их отношения с Салли стали напоминать своеобразное поле битвы.
Как-то весной, когда Хлоя с Салли были в Париже, где в «Олимпии» с аншлагом проходили концерты Джоша, Хлоя собралась за покупками в «Галери Лафайетт», и Салли, учуяв возможность в очередной раз разозлить мачеху, уговорила Хлою взять ее с собой.
Хлоя выбрала рубашки и свитера для племянников и с особой тщательностью – темно-красное пальто с бархатным воротником, шляпку от Диора и в том же стиле платье для Аннабель. Она собиралась в Лондон навестить брата и была взволнована предстоящей встречей с дочерью. Салли, следуя подростковой моде, была одета в какие-то лохмотья, которые как раз считались «писком» в частных школах Беверли-Хиллз. Выбор Хлои вызвал у Салли усмешку.
– Ужас, ну и зануда, видно, твоя Аннабель. – Сделав вид, что роется в пестрой куче носков, она незаметно засунула две пары в карман своего безразмерного жакета.
Неважно, что отец мог бы купить ей целую кучу таких носков – Салли обожала все запретное.
Аннабель была образцовой, хорошо воспитанной английской школьницей – полная противоположность Салли. Она любила красиво одеваться, была очаровательной, восторженной, застенчивой девочкой. Как-то после обеда, гуляя с Хлоей по усыпанным листвой аллеям английского парка, Аннабель поверила
– Но ты еще так молода, – попробовала возразить Хлоя.
Она хотела для дочери лучшей доли.
– О, тетушка Хлоя, мне нравится гитара, и я люблю петь. Так люблю! – Аннабель подпрыгивала от восторга, щеки ее раскраснелись, темно-зеленые глаза сияли. Я все время слушаю твои альбомы, тетушка Хлоя. Мне безумно нравится, как ты поешь. Я никогда тебе этого не говорила… – Покраснев от смущения, она отвернулась.
– Что, что ты сказала, дорогая? – У Хлои перехватило дыхание, и она еле сдерживала слезы.
Эта милая, очаровательная и такая любимая девочка была ее единственным ребенком. Если бы только она могла быть с ней. Но это невозможно.
«Остановись, Хлоя, – усилием воли она заставила себя сдержаться. – Не устраивай здесь исповеди, это поломает жизнь многих и, в первую очередь, Аннабель».
Она внимательно слушала признания Аннабель в ее тайном обожании и почитании «тетушки».
– Я хочу быть похожей на тебя, когда вырасту, тетя Хлоя, – щебетала девочка, ее личико сияло от возбуждения.
– О, Аннабель, дорогая, деточка моя. – Хлоя опустилась на колени, крепко прижав к себе дочь. Сдерживать слезы уже не было сил. – Дорогая Аннабель, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, обещаю.
– Я так горжусь, что ты моя тетя. – Аннабель удивило, что тетушка Хлоя, всегда такая сдержанная, сейчас вдруг разрыдалась.
Аннабель была в замешательстве, но подумала, что взрослые порой бывают такими странными.
Поезд резко набрал скорость, и Хлоя встрепенулась, возвращаясь к действительности. Вздохнув, она сняла темные очки, за которыми все равно не удалось укрыться от взглядов узнавших ее официантов и некоторых пассажиров. Она выглядела совершенной развалиной. Две бутылки вина каждый вечер и следом за этим – бессонные ночи со снотворным, да еще трудные гастроли – все это не прибавляло красоты. Неделя в клинике совсем не помешает. Это было ее единственным спасением, и раз в год приходилось к этому прибегать. Если повезет, она вернется помолодевшей лет на пять. Ее высокие красивые скулы выплывут из горя жира, в котором они сейчас утопают, бирюзовые глаза, затянутые неизбежными красными прожилками от чрезмерного увлечения водкой, вновь зажгутся необыкновенным блеском, а пояса юбок вернут ей ощущение комфорта.
Хлоя медленно потягивала вино, стараясь рассеять грусть. Салли взовьется от радости, узнав об ее отъезде. Теперь отец будет принадлежать ей одной. Может, как раз сейчас они вместе слушают его последний сольный диск, включив музыку так громко, что даже их ньюфаундленд забился в винный погреб и жалобно скулит там от испуга. О, как они похожи – отец и дочь – оба из созвездия Скорпиона, одинаково эгоистичные, презрительные ко всем и всему, красивые и высокомерные. Ему было сорок, ей – шестнадцать, и они хорошо понимали друг друга. И, с тайной завистью наблюдая это родство душ, Хлоя еще больше страдала от разлуки с дочерью.
3
В 1964 году рождение внебрачного ребенка могло бы погубить стремительную карьеру Хлои. Она только начинала как певица; почти пять лет пробивалась она от рабочих клубов к первой «десятке» со своими новыми обработками джазовых композиций Кола Портера. Пять лет неистовой, упорной работы над голосом, кропотливого изучения фразировки Эллы Фицджеральд, голосовых оттенков Синатры, хриплых, чувственных обертонов Пегги Ли. Ей удалось вдохнуть чувственность в самые заурядные мелодии, наполнить их особым смыслом.