Лучшее от McSweeney's, том 1
Шрифт:
Гипнотизер поднял вещицу к лицу, чтобы получше рассмотреть. В центре была крошечная дырочка, он посмотрел сквозь нее на дверь и снова рассмеялся. Потом подбросил диск в воздух и поймал его.
— Орел или решка? — он со шлепком опустил диск на тыльную сторону ладони. — Решка. Ты проиграла.
Он сжал вещицу в кулаке и наблюдал, как та появляется с другой стороны руки.
А что это за шорох колес по асфальту?
— Вернулась? — он склонил голову и улыбнулся. Но почему же не доносилось шума мотора? Маленький диск задрожал.
Шестичасовое предзакатное солнце прорывалось сквозь жалюзи, разрезая на полоски диван, где недавно сидела клиентка. В вагончике было тихо. Гипнотизер пытался уловить пение птиц, но в жару птицы никогда не пели. Он ожидающе глядел на дверь.
— Ну, заходи же, искусительница!
Он встал, подошел к двери, открыл ее и поглядел на миражи, словно целлофановые волны, плещущиеся над асфальтом. Возле его крыльца раскаленное и липкое дорожное покрытие вздулось и пошло трещинами. Поблизости не было ни души. Поодаль тоже.
— Все-таки
Оставалось только винить самого себя. Вечно он не мог вовремя остановиться. Несдержанность — вот его беда.
И всегда так было. Он горько посмеялся над собой. А ведь он практически не сомневался, что сегодня ему повезет — если не с девчонкой, так с мамашей.
— Лишнее доказательство тому, что человек предполагает…
На вытянутой ладони он держал телесного цвета диск.
— Если тебе он не нужен, — крикнул он, глядя на дорогу, — то мне и подавно. — Щелчком пальцев гипнотизер попытался скинуть диск на асфальт.
Но тот только дернулся и остался на месте.
Гипнотизер снова его смахнул.
Тот же результат.
Он попытался отскрести диск большим пальцем, потом энергично затряс рукой.
Маленькая персиковая штуковинка от жары сделалась липкой и пристала к нему намертво.
Гипнотизер вернулся в комнату и прикрыл за собой дверь. Обе его ладони стали клейкими.
— Сейчас смою тебя в канализацию, — пробормотал он, направляясь в ванную, и вдруг замер. Пупок как будто бы увеличился в размерах. Вырос, что ли? Разве так бывает? Странная фигня, разбухшая и пышущая жаром, прилипла к мягкой подушечке ладони, и к тому же она пахла. Пожалуй, даже воняла. Он поднес руку к лицу и принюхался. Запах — без сомнения, кровь, удушающая вонь замешенных на крови духов, — отравлял воздух, а ладонь начала зудеть. Он почесался. Штука пульсировала. Вибрирующий зуд, а пальцы, к его ужасу, на глазах опухали. Он попробовал сжать руку в кулак, но пальцы — все красные и вздутые, словно беременные, — не желали смыкаться. И, кажется, зрение тоже начало его подводить.
Да, покрытые коркой края штуковины были связаны с ладонью крошечными синими прожилками. Его затрясло. Присмотревшись получше, он обнаружил, что жилки протянулись за пределы штуковины в… в…
Он, как нашкодивший малыш, спрятал руку за спину. Снова послышалось птичье пение. Штуковина пульсировала. Она что, пустила в него корни? В ушах звенело.
— Так видно, — бубнил он под нос. — А так нет. — Он ахнул от изумления.
Эта штука исчезла. Гипнотизер почувствовал, как ее не стало! Он взглянул на ладонь. Плоская и желтоватая. Он рассмеялся, но тут же, поперхнувшись, смолк. Штука появилась опять, скользкий, пульсирующий, все увеличивающийся шматок.
— Таквидно, атакнет!
Штука никуда не делась. Утробный хохот. Чириканье птиц.
Это против правил! Он перевернул ладонь и встряхнул ею, затряс что было мочи, но чем больше он тряс, тем больше делалась штуковина. Он перестал махать рукой. По обрюзгшему лицу катились бисеринки пота. Она…
Она не должна была отдавать эту штуку. И о чем она только думала? Разве можно разбрасываться такими вещами?!
«А зачем ты вообще оставил эту чертову фигню у себя, придурок, если собирался всего лишь поиграться и вернуть? — спросил он себя. — А теперь сделка совершена и обжалованию не подлежит!»
Он без сил обрушился на стул. Хотелось плакать и одновременно смеяться. Что ж, по крайней мере, что-то новенькое. Он уставился на бесформенный комок, лежавший на ладони.
— Кто ты? Моя будущая женушка? — промолвил он и провел пальцем по штуковине, которая теперь выглядела как прозрачная пульсирующая перепонка. Он поежился. — Ты — моя возлюбленная?
ЧЕТЫРЕ МОНОЛОГА НА СЛУЖЕБНЫЕ ТЕМЫ
Джордж Сондерс
МЕМОРАНДУМ
ДАТА: 6 апреля
КОМУ: персоналу
ОТ КОГО: от Тодда Бирни
ТЕМА: результаты работы отдела за март с. г.
Не хотелось бы называть этот текст воззванием, но боюсь, что именно на воззвание он и будет похож (!). Итак: перед нами стоят определенные задачи, и мы все молча согласились их выполнять (обналичили последний чек? я помню, что обналичил, хе-хе). Кроме того — следующий логический ход, — мы согласились выполнять их качественно. Все мы знаем, что лучший способ делать работу плохо — это испытывать по отношению к ней негативные эмоции. Давайте представим себе, что нам надо вытереть пыль с полки. Проведем такую аналогию. Полка. И если мы возьмемся за эту работу, но начнем с того, что битый час будем рассуждать, как бы лучше вытереть пыль с полок, будем ныть, бояться предстоящих усилий, ломать голову над тем, нравственно ли вытирать с полки пыль и т. д., то чего мы в конце концов добьемся? А вот чего: мы сделаем эту работу труднее, чем она есть на самом деле.Все мы прекрасно понимаем: обстоятельства сложились так, что пыль с «полки» должна быть вытерта, а значит этой работой займешься либо ты, либо совсем другой человек, который придет на твое место и будет вместо тебя обналичивать твои чеки, то есть, если отбросить все лишнее, в сухом остатке останется всего один-единственный вопрос:
Итак, к чему я веду? Думаете, хочу, чтобы вы насвистывали во время работы веселый мотивчик? А почему бы и нет? Давайте представим, что нам надо поднять что-то очень тяжелое, например, дохлого кита. (Извините за полки и китов, просто мы только что вернулись с дачи на Рестон-Айленде, и там а) было очень много пыльных полок и б) хотите верьте, хотите нет, там был в буквальном смысле слова дохлый кит, и мы — я, Тимми и Вэнс — вместе с другими людьми очищали от него берег, как полку от пыли). Итак, вообразите, что вам с коллегами поручено поднять тушу дохлого кита и взгромоздить ее на платформу. Задача еще та, разговора нет. Но если мы будем ее выполнять с негативным эмоциональным настроем, то сделаем ее еще труднее. Скажу больше: мы (то есть я, Тимми и Вэнс) убедились, что даже при нейтральном психологическом настрое это все равно очень нелегкая работа. Когда мы (то есть я, Тимми, Вэнс и еще десятка полтора человек) пытались приподнять этого кита, мы были эмоционально настроены по отношению к нему абсолютно нейтрально, и все-таки — ни в какую, кит не шелохнулся, пока наконец один из нас, бывший морской пехотинец, не сказал, что мы должны одолеть физические трудности крепостью духа, расставил нас в кружок, и мы все проскандировали что-то вроде речовки. И наш дух окреп. Мы, продолжая приведенную выше аналогию, осознали стоящую перед нами задачу и испытали эмоциональный подъем, а зарядившись позитивной энергией, решили, что выполним задачу; так вот, скажу я вам, чувство было совершенно неописуемым, мы были вне себя, когда кит наконец поднялся в воздух благодаря мощи нашего духа и паре больших ремней из фургона морского пехотинца, и я должен признаться: этот момент, когда мы с совершенно незнакомыми людьми взгромоздили дохлого, наполовину сгнившего кита на платформу, стал кульминациейвсей нашей поездки.
К чему же я призываю? Я призываю (причем очень настойчиво, потому что это чрезвычайно важно): давайте попытаемся как можно меньше жаловаться, как можно меньше сомневаться, а хватит ли у нас сил выполнять задачи, которые нам время от времени приходится выполнять и которые на первый взгляд могут показаться не самыми приятными. Я призываю: давайте перестанем размусоливать все, что нам приходится здесь делать, взвешивая, насколько оно хорошо, или плохо, или ни хорошо и ни плохо с точки зрения морали и нравственности. Поезд ушел. Надеюсь, каждый из вас уже обсудил все сам с собой еще год назад, когда все только начиналось. Мы приняли решение, а раз уж мы его приняли, то, согласитесь, исходя из этого решения (которое все мы приняли год назад), разве это не самоубийство — впадать в интеллигентские рефлексии и из-за этого снижать темпы работы? Доводилось кому-нибудь из вас держать в руках кузнечный молот? Некоторым доводилось, я знаю. Я знаю, что, когда мы разносили дворик Рики, кое-кому из вас доводилось держать в руках кузнечный молот. Разве это не прекрасно, когда ты не сдерживаешься, а просто молотишь себе, и сама сила тяготения работает на тебя? Так вот что я хочу сказать, друзья: пускай сила тяготения работает на вас еще и здесь, на рабочем месте. Молотите, доверяйте природным инстинктам, которые, как я вижу иногда, вызывают у некоторых из вас мощный прилив энергии и помогают выполнять работу с удивительным энтузиазмом и безо всяких соплей и интеллигентских рефлексий. Помните ту рекордную октябрьскую неделю, когда Энди нарастил свои обычные показатели вдвое? Если отвлечься от всего, забыть все эти «правильно» и «неправильно» и т. д., и т. п. — ну неужели там не было на что посмотреть? Неужели это не было достойное зрелище — само по себе? Давайте честно и откровенно признаемся: неужели мы все чуть-чуть не завидовали? Вот уж он действительно молотил так молотил, и какой энергией пылало его лицо, когда он проносился мимо нас, чтобы схватить новую салфетку! Мы все только рты поразевали — ого, Энди, что это на тебя нашло? А его показатели говорят сами за себя. Они висят там, в комнате отдыха, у всех на виду, возвышаются над всеми остальными, и, хотя сам Энди за несколько месяцев с того октября так ни разу и не воспроизвел свои же показатели, а) никто его в этом не винит, потому что октябрьские показатели были настоящим чудом и б) я убежден: пусть даже Энди вообще никогда не воспроизведет свои показатели, все равно мы должны сохранить в своих сердцах благоговейную память о нечеловеческой энергии, которая струилась из него тем памятным октябрем. Скажу честно: не думаю, что тот октябрь состоялся бы в жизни Энди, если бы он цацкался с собой или давал волю сомнениям, интеллигентским рефлексиям и переоценке ценностей. А вы как считаете? Я не думаю. Энди тогда был сама целеустремленность, сама одержимость, и это ясно читалось у него на лице. Может быть, дело в том, что у него родился малыш (если так, то Дженис должна каждую неделю дарить ему по малышу. Я шучу).