Лучшее от McSweeney's, том 1
Шрифт:
Вы спросите: откуда такие подробности? Ведь меня в закусочной не было, да и отец никогда ни о чем таком не говорил. Уж о течи из анального отверстия точно не распространялся. После того происшествия отец вообще не особо разговаривал, иногда только, когда ходил на футбол, поругивал наш штат. Вы спросите: и как это я столько всего знаю о жителях Огайо? Ведь в то время я был подростком, а подростки обычно ходят угрюмые, им ни до чего дела нет. Да ладно вам, что-что, а воображение у жителей Канзаса, этой житницы страны, имеется. Мать, сидя дома, «высидела» настоящий план: как нам выбраться из этой дыры, как сделать так, чтобы у меня появилась целая библиотека книг. Однажды ночью ей приснилось, что мы покидаем Средний Запад, где промышленность в полном загоне, сбегаем от бесконечных однокомнатных хибар и домиков у железной дороги. Сон о мальчике-птице из сказки, мальчике,
К — ЗНАЧИТ ПОДДЕЛКА
Джонатан Летем
«Идея бродяжек с печальными глазами родилась в Берлине в сорок седьмом, когда я встретил этих детишек, — рассказывает мистер Кин. — Маргарет попросила меня помочь ей освоить живопись, и я предложил взять картинку, какая понравится, спроецировать на холст, обвести и закрасить, как дети учатся рисовать по квадратикам. Тогда она стала копировать мои полотна».
Он дважды подавал на нее в суд, но оба раза Маргарет Кин выигрывала. Иск о нарушении его авторского права не был принят к рассмотрению; затем она сама подала в суд на мистера Кина за клевету, высказанную в его интервью «Ю-эс-эй тудэй», и в подкрепление иска написала перед жюри присяжных картину с изображением бродяжки менее чем за час. Жюри присудило ей компенсацию в размере четырех миллионов долларов. Уолтер Кин отказался участвовать в состязании у мольбертов, сославшись на боль в плече.
«Нью-Йорк таймс», 26 февраля 1995 года
Телефон К. зазвонил, когда он смотрел по кабельному телевидению старый фильм со Знаменитым Клоуном. В фильме Знаменитый Клоун жил в европейском городе, разрушенном войной. Знаменитый Клоун шагал по грунтовой дороге, а за ним, как за гаммельнским крысоловом, гуськом тянулись оборванные дети. Знаменитый Клоун жонглировал тремя кусками хлеба — черствыми горбушками от французских батонов. К. поднял трубку после второго сигнала. Времени было начало двенадцатого. Он ни от кого не ждал звонка.
— Да? — сказал он.
— Это художник К.?
— Да, но я не собираюсь менять мои дальние…
Голос в трубке прервал его:
— Обвинения против вас наконец подготовлены.
Голос звучал веско, авторитетно.
К. ждал продолжения, но голос молчал. Было слышно, как в просторном зале гулко отдается чье-то дыхание.
— Обвинения? — недоуменно повторил К.
Он каждый месяц аккуратно платил минимальный взнос по своей кредитной карте, без задержек.
— Да, и вам придется ответить, — проговорил голос в трубке. — Мы все подготовили для предварительного слушания. Тем временем идет отбор присяжных. Но вы наверняка захотите ознакомиться с обвинениями.
На экране Знаменитого Клоуна заковывали в кандалы солдаты в черных сапогах. Оборвыши с плачем разбежались, а Знаменитого Клоуна уволокли прочь. За окном, у которого стоял телевизор К., виднелся городской пейзаж — далекие башни офисных зданий, почти без огней, и близкие жилые кварталы, из окон квартир доносились негромкие отзвуки споров, туманной дымкой реявшие в летнем воздухе. В телефонной трубке продолжали звучно дышать.
— Могу я получить выписку? — спросил К.
И тут же подумал: а может, не стоило ничего говорить? Может, самим этим вопросом он признал возможность обвинений?
— Увы, нет, — вздохнул голос в трубке. — Обвиняемый должен явиться лично. Сперва слушания, потом процесс. Все своим чередом. А вы пока готовьте защиту.
— Защиту? — переспросил К.
Он-то надеялся, что с любыми обвинениями, которые ему собираются предъявить, можно будет разобраться не напрягаясь и опосредованно — поставить
— Разумеется, защиту, — отозвался голос в трубке. — Можете не сомневаться, в праве на защиту вам не откажут. — Голос вдруг зазвучал отечески, задушевно, заговорщицки. — Не отчаивайтесь, К. Это ваше слабое место. Я с вами свяжусь.
В ухо ударили гудки. Скорее из любопытства, чем из страха К. набрал *69, но телефон звонившего в открытой базе не значился. К. положил трубку. Тем временем Знаменитого Клоуна, сидевшего в кандалах под косой крышей барака, брил налысо зверь-комендант. В окно заглядывали чумазые растрепанные дети с огромными глазами. Вдали за ними простиралась изгородь из колючей проволоки с пулеметной вышкой в углу, высокой и деревянной. К. щелкнул кнопкой пульта. По каналу фантастики безостановочно крутили «Сумеречную зону». Мужчина проснулся один — в ужасе, в поту, в обшарпанной черно-белой комнате. Наезд камеры, зловещая пульсация закадровой музыки. К., успокоенный, заснул.
Мир центральноевропейского еврейства, прославленный и осмеянный Кафкой, был уничтожен самым чудовищным образом. Существует духовная вероятность того, что Франц Кафка воспринимал свои пророческие таланты как форму вины…
Джордж Стейнер
На мой взгляд, он виновен… не в том, в чем его обвиняют, но все равно виновен.
Орсон Уэллс, о «Процессе»
Он направлялся к своему арт-агенту Титорелли, когда на улице перед ним возникла Бродяжка. День был холодный, повсюду вокруг лежали сугробы почерневшего снега. Бродяжка была одета не по погоде. Бродяжка дрожала, обхватив себя руками. Галерея Титорелли находилась в Темме (в Тени Манхэттенского Моста), и, хотя была середина дня, на мощеных брусчаткой улицах не было ни одного прохожего. Над ними возвышались ржавые довоенные склады, раньше принадлежавшие мафии, а теперь поделенные на студии-мансарды и престижные квартиры-лофты. Небо было бледно-серым, холодный ветер с Ист-ривер слегка отдавал тухлятиной. Огромные глаза Бродяжки манили К. В них блестели — но не проливались — слезы. Бродяжка взяла К. за руку. Ее рука была холодной, пальцы ерзали в ладони К. Под сенью гигантского железного моста они вместе направились к зданию Титорелли. К. хотел отвести Бродяжку туда, где тепло и уютно. Сквозь стеклянную витрину, на которой было выгравировано имя Титорелли, К. увидел, как Титорелли и его ассистентка Лилия оживленно обсуждают картину, прислоненную к стене за стойкой у входа. К. покосился на Бродяжку, и Бродяжка кивнула К. Интересно, подумал К., как примут Бродяжку Титорелли и Лилия. Может быть, в холодильнике в подсобке осталось немного сыра и крекеров с последней презентации, что-нибудь, чем можно угостить Бродяжку. К. представил себе, как Бродяжка ест из блюдечка с пола, словно кошка или собака. Теперь он воображал, что Бродяжка останется с ним навсегда, отправится с ним домой, где и заживет. Он толкнул стеклянную дверь, и они вошли в галерею. Бродяжка тут же метнулась прочь от К. и бесшумно промчалась вдоль стены, избегая, как кошка в соборе, пустого пространства посередине. Так никем и не замеченная, Бродяжка проскользнула через дальнюю дверь в подсобку; К. один двинулся к Титорелли с Лилией. Арт-агент и его ассистентка рассматривали полотно: на поросшей травой вересковой пустоши два дерева обрамляли кусок серого неба. Приблизившись, К. увидел, что все пространство за стойкой занимают точно такие же холсты: деревья, трава, небо.
— Слишком мрачно, — махнул рукой Титорелли.
Лилия только кивнула и выдвинула на место отвергнутой картины следующую.
— Слишком мрачно, — повторил Титорелли и снова: — Слишком мрачно, — когда Лилия продемонстрировала ему третий экземпляр небрежно выписанного пейзажа.
Лилия убрала в сторону третье полотно и взялась за четвертое.
— Почему бы вам не повесить их вверх ногами? — предложил К., чтобы не слышать четвертого «слишком мрачно» и спасти Лилию.
— Вверх ногами? — повторил Титорелли, продолжая буравить картину взглядом, как будто его предыдущий вердикт еще не был окончательным. — Это может быть гениально. Давайте посмотрим. — И затем, подняв глаза: — А, привет, К.