Лучшее от McSweeney's, том 1
Шрифт:
— Серлингианское? — переспросил К., не слышавший раньше этого термина.
— Именно, — кивнула Лилия. — Ну знаете, как в «Сумеречной зоне».
— Ах вот оно что, — закивал К.; такая аллюзия удивила его и порадовала. Но все же она была не совсем точной. — Нет, пожалуй, ощущение не столько серлингианское, сколько… — Нужный эпитет никак не приходил в голову.
— Титорелли очень обрадовался вашему предложению, — прошептала Лилия в самое ухо К. и придвинула свои губы еще ближе; по его руке прокатилась волна ее тепла. — Он повесил
К. немного встревожился; советовал-то он в шутку.
— Но как насчет авторского замысла? — спросил он у Лилии.
— Авторский замысел никого не волнует, — ответила Лилия. — Все равно автор умер. Кто его знает, что он там замышлял. К тому же он требовал, чтобы после его смерти картины уничтожили. Вы их спасли, так что слава и почет вам.
— Да что в этом почетного — перевернуть все вверх ногами, — отозвался К.
Но Лилия как будто не замечала его сомнений. Она оттянула ворот его рубашки, потом, зажмурившись и мечтательно улыбаясь, провела пальцем поперек его шеи.
— У вас есть татуировки? — прошептала она.
— Что? — переспросил К.
— Татуировки, где-нибудь на теле, — пояснила Лилия и, еще дальше оттянув его ворот, заглянула под рубашку.
— Нет, — сказал К. — А у вас?
— Да, — ответила Лилия с застенчивой улыбкой. — Всего одна. Хотите посмотреть?
К. кивнул.
— Отвернитесь, — скомандовала Лилия.
К. отвернулся к задней стене подсобки. Чем-то сейчас занят Титорелли, подумал он. Интересно, заметил ли галерейщик их с Лилией отсутствие.
— Все, можете смотреть, — сказала Лилия.
К. повернулся к ней. Лилия расстегнула и широко распахнула блузку. Бюстгальтер на ней был из черного кружева. К. неудержимо потянуло наброситься на нее, осыпать ее шею поцелуями, но в последний момент он сдержался: что-то виднелось в ложбинке между ее грудями, какая-то отметина или знак. Лилия расстегнула защелку между чашечками бюстгальтера и, прикрывая груди ладонями, чуть развела их в стороны. В открывшейся ложбинке К. увидел татуировку. Это был портрет Бродяжки или ребенка, очень похожего на Бродяжку, — растрепанного, с огромными блестящими глазами и крошечным, печально искривленным ртом. Приглядевшись, К. заметил, что у ребенка, вытатуированного на груди у Лилии, тоже есть татуировка: ряд крошечных цифр на запястье.
— Мне пора идти, — сказал К. — Титорелли уже, наверно, беспокоится.
— Приходите ко мне сюда, когда захотите, — прошептала Лилия, быстро застегивая блузку. — Титорелли все равно.
— Я позвоню, — сказал К., — или напишу мейл. У вас есть электронная почта?
Ему было тревожно, не терпелось вернуться в зал, броситься вслед за Бродяжкой.
— Просто пошлите мне мейл на адрес галереи, — ответила Лилия. — Все равно на ваши мейлы отвечаю я. Титорелли никогда их не читает.
— Но вы отвечаете голосом Титорелли! — сказал
— Ну да, — отозвалась Лилия неожиданно глубоким псевдобасом; сам Титорелли говорил далеко не так басовито, но свою мысль она донесла. — В интернете я прикидываюсь мужчиной, — продолжала она тем же голосом и, прижав подбородок к груди, сузила ноздри, словно изображая нелепую пародию на сильный пол. — Только никому не говорите.
К. быстро чмокнул ее в щеку и устремился в зал галереи, где Титорелли как раз пристраивал на стену последний из пейзажей. Перевернутые пейзажи висели теперь по всему периметру.
— А вот и вы, — сказал Титорелли и вручил К. несмываемый маркер. — Мне нужна ваша подпись.
— Вы не видели тут… ребенка… Бродяжку? — спросил К., обходя Титорелли слева; ему хотелось поскорее разделаться со всеми бумагами.
— Букашку? — переспросил Титорелли.
— Да нет, Бродяжку — ребенка с огромными печальными глазами, — объяснил К. — Ну, где бумаги?
Через витрину галереи К. посмотрел на улицу, и ему показалось, что он видит Бродяжку — та стоит на заснеженной брусчатке, снова обхватив себя за плечи, и смотрит на него.
— Не бумаги, — сказал Титорелли, — а картины. — Он указал на ближайший из перевернутых пейзажей, постучал пальцем по правому нижнему углу рамы. — Достаточно ваших инициалов.
К. с раздражением нацарапал на картине свою метку.
— Я должен торопиться, — произнес он.
Бродяжка терпеливо ждала среди сугробов, маня его своими скорбными, переливчатыми глазами.
— Вот, — сказал Титорелли, подводя К. за локоть к следующему из перевернутых пейзажей.
К. подписал. На улице Бродяжка отвернулась.
— И следующий, — сказал Титорелли.
— Все, что ли? — возмутился К.
На улице Бродяжка двинулась прочь, уже не более чем пятнышко, почти незаметное на фоне снега.
— Будьте так добры, — произнес Титорелли.
К. подписал оставшиеся полотна и направился к двери.
— Может быть, теперь мы сможем как-то подать этот ужас, — бросил ему вслед Титорелли. — Если они пойдут, я скажу ей написать еще несколько, она может штамповать их во сне.
— Прошу прощения? — развернулся К., совсем сбитый с толку. Подать ужас? Штамповать во сне?
На улице Бродяжка исчезла.
— Разве этот художник не умер? — спросил К.
— Не умер, — ответил Титорелли. — Если, конечно, ее можно назвать художником. Это все дело рук Лилии.
Бродяжка исчезла.
«Гражданин Кафка» (название панк-группы на флаере, Сан-Франциско, ок. 1990 г.)
Очнувшись однажды утром от страшного сна, розовощекий вундеркинд обнаружил, что он у себя в постели превратился в трехсотфунтового рекламного телепушера.