Лучшее средство от любви

Чередий Галина Валентиновна

— Все же предпочла бы такого опыта избегать. — Дыхание Полины становилось все равномернее.

Как бы там я ее ни напрягал, но впечатлений и физической нагрузки я ей обеспечил выше крыши, и усталость брала свое.

— Кем ты был в той, другой жизни, Марк? — сонно пробормотала моя Белоснежка, блаженно прищурившись от нежного касания моих пальцев рядом с мочкой ее ушка.

Чуть приподнявшись на локте, я наблюдал, как ее веки неумолимо слипаются. И что-то такое мне почудилось в ее чертах… такое смутно знакомое. Точнее — напоминающее о прошлой потере, заслуженной мною в полной мере, но от этого не менее болезненной внезапно. А я-то думал,

что давным давно забыл о Василисе, и обо всем, что с ней было связано.

— Кем был? Да тем же, кем и сейчас: человеком, живущим в кайф. — И еще много, много кем.

Сыном, разочаровавшим и предавшим своего отца. Поганым другом. Конченым мужем даже для такой стервы, как Ольга. Женихом-изменником, что умудрился сперва замахнуться на то, что изначально было чужим, а потом еще и струсить.

Васька-Василиса. Волосы — живое золото. Глаза — зелень невозможная. Вся как из искушения и чистоты кристальной вылепленная. Как тебя такую было не захотеть себе? Даже зная, что перехожу дорогу другу единственному, бешеному Арсу, на тебе повернутому, кажется, вечность, даже четко осознавая, что ты какая-то непостижимая загадка для меня. А я ведь тогда был не из тех, кто разгадывает, а только тем, кто почти все купить пытается. Всегда ведь работало, а вот с ней — нет. Да и не сильно-то и долго я старался. Чуток поиграл в романтичного влюбленного, а потом съехал на старые рельсы.

И хорошо, что так вышло. Что она вовремя увидела, какое я дерьмо. Что сама от меня отказалась. Ведь я был слишком малодушен даже для этого. Это как найти случайно потрясающей чистоты изумруд, настоящее сокровище, вцепиться ручонками алчными в надежде, что сам рядом с такой истинной ценностью станешь выглядеть не такой дешевкой. Но надежды не оправдались: деньгами оправу Василисе мне было из себя не создать, а больше и предложить нечего.

Жадная до денег и всего, что они приносят с собой, Оленька, с готовностью закрывавшая на мою мелочную сущность глаза, способная на любую подлость, шантаж, — вот тот потолок, который я заслуживал. Но и отдать, честно отпустить добровольно Василису я не решался. Сделать такое — окончательно утратить уважение к себе и ту крошечную веру, что еще смогу, когда-нибудь, стать лучше и достойнее. Жить-то потом дальше нахрена?

Схватив ветку, с досадой швырнул ее в огонь, нахально прижавшись полностью к засопевшей беспечно Полине. Вот и с чего поперло на размышления в стиле благородного и совестливого героя второсортного романчика? Я тут, между прочим, девушку планомерно и без всякого стыда и раскаяния соблазняю, а не ностальгии по ушедшему предаюсь. Еще раз с подозрением зыркнув на Белоснежку, спросил себя: может, ну его на фиг вообще? Что-то как-то не так, не по плану идет у меня с ней. Ладно, утро покажет — оно имеет полезное свойство развеивать вот такие вот ночные псевдоромантические мороки.

Закрыв глаза, велел себе спать.

Глава 9

Бо-о-оже, как же хорошо-о-о…

Как же я люблю эти крепкие надежные руки, в которых мне всегда было так уютно. В которых я всегда чувствовала себя защищенной, в безопасности.

Тимка мой. Тимочка. Ну почему я раньше не сказала тебе о своих чувствах. Сколько ненужных событий могло пройти мимо, сколько ночей мы могли бы провести вместе, вот так, тесно прижавшись друг к другу. Сколько дней я могла бы начинать вот с такой чудесной неги: твое горячее дыхание у моей шеи, и чуть

ниже, и вот уже рядом с ключицей, а тут и дисциплинированные мурашки резво маршируют навстречу едва угадываемым прикосновениям теплых сухих губ, что подкрадываются к вставшему по стойке смирно соску, подобно солдату на посту, вытянувшемуся во фрунт при виде командира.

— Да-а-а, — еле слышно шепчу, запуская жадные пальцы в отросшие локоны. И когда только успел так зарасти? Вроде только недавно подстригся перед… А перед каким событием он подстригся? — Хочу. Очень хочу. Всегда хотела, Тимочка.

— Белоснежка, ты либо закрой рот, либо открой глаза. Очень, знаешь ли, неприятно слышать чужое мужское имя из уст женщины, которую ласкаешь.

Что?

Какая Белоснежка?

Тима? Черт! Нет! Тимка женится!

А я у черта на куличках, застряла на чертовом необитаемом острове, с чертовым курортным жиголо, или как они там называются!

Хотя, по правде сказать, этот самый Марк — если он не врет и назвал мне настоящее свое имя — меньше чем за двое суток умудрился сделать так, что я уже не помню, сколько раз поменяла свое мнение о нем от самого плохого до отличного и обратно.

Открыла глаза и тут же уперлась взглядом в сердитый прищур того, кто, собственно, и держал меня в объятиях.

Точно не Тимка.

И никогда не станет кем-то, хоть отдаленно похожим на мужчину моей мечты — серьезным, обстоятельным, вдумчивым, спокойным и взвешенным. И брюнетом, между прочим. В смысле, от природы.

Скорее, спонтанным, насмешливым, даже ехидным порой, бесцеремонным, бесстыдным, чересчур откровенным в разговорах о сексе, слишком прямолинейным, ничего не обещающим, ни к чему не обязывающим. Блондином. Но блондином трезвым и честным.

Честным. По крайней мере в том, как он относится ко мне. Хотя правильнее будет сказать — от меня. И, кстати…

— Марк, ты меня хочешь? — спросила в лоб.

Выгоревшие на тропическом солнце брови взметнулись вверх.

— С первого взгляда, Белоснежка. У меня встал на тебя, как только я узрел ямочки на твоей шикарной заднице, по которой елозили эти блестящие черные локоны, — не помедлил он с ответом ни на секунду и не смутившись ни на йоту. Потому что где Марк и где смущение? Даже не на соседних континентах, похоже.

Он сжал широкой ладонью именованное шикарным место и, отодвинув покрытым утренней небритостью подбородком волосы, слегка прикусил мочку уха — не сильно, но жаркая волна щедро плеснула в самый низ живота, опалив внутренности и заставив бедра судорожно сжаться и потом инстинктивно попытаться раскрыться. Для него.

Для Марка.

Не для Тимы.

Сейчас, спросонья, пока здравомыслие мое еще не раскачалось на полную, признавать наличие влечения к едва знакомому мужчине оказалось еще проще, чем вчера. На удивление. А я-то думала, что утреннее солнце имеет совершенно обратный эффект. Или дело в том, где мы. Или в самом бесстыже откровенном Марке.

— А если я скажу, что тоже хочу тебя? — Я прикусила губу, с нетерпением всматриваясь в лицо капитана, отдавшего предпочтение не своей обожаемой белоснежной красавице яхте, уплывшей без него, а незнакомой девице, свалившейся по глупости в воду.

— То я отвечу, что ты сейчас пытаешься обмануть в первую очередь себя, Полин. Ты не меня хочешь. Не Марка Зарицкого. Ты хочешь воспользоваться моим телом, чтобы доказать что-то то ли себе, то ли кому-то, кто обидел тебя. Сильно обидел.

Не правда. Не. Правда.