Лучшие Друзья

Шошина Юлия

– Я отношусь к девушкам, как к куску мяса, - сказал он, оказавшись около меня. – Мне плевать, абсолютно. Я пользуюсь ими и ужасно забавляюсь, когда они ноют. Мне доставляет удовольствие это видеть.

Каждое его слово – словно пощечина для меня. Неудивительно, что через пару минут я скривилась и прижала руку ко рту.

– Тебя тошнит? – Егор мгновенно из злого превратился в заботливого, испуганного.

– Да. От тебя, - я, обойдя его, пошла к двери.

– Это еще не все, - он перевел дыхание, снова стал злобным.

– Ты хочешь меня добить? – развернулась я и посмотрела

ему в глаза. – Ты отвратителен. Если я всегда говорила, что отличаюсь от всех твоих знакомых девочек, то это не значит, что я не девочка. Мне просто обидно за… о Боже, да за них всех! Ты ими конкретно пользовался. Ты ничем не отличаешься от ублюдка Макса! Черт, да ты хуже! Он хотя бы не признается в этом своей подруге. Или… - я лихорадочно прижала руку ко лбу. – Или ты и ко мне также относишься?

Егор сжал челюсти.

– Я сказал, что отношусь так к каждой девушке, но не к тебе.

– Боже, Егор, ты не знаешь, но я тоже девушка! – закричала я, чувствуя, как в глазах собираются злые слезы.

– Ты – это ты.

– О да, шикарное объяснение! Представь на минутку, что однажды ты встретишь нужную тебе, полюбишь ее, а вместе быть ты с ней не сможешь! А почему? Потому что ты испортил себя! Ты избалованный дурак!

Я перевела дух.

– А знаешь, за что мне больше всего обидно? Что ты этого не понимаешь, - я покачала головой.

Егор молчал.

– Теперь ты знаешь все. Можешь идти, раз я такой плохой. И да, иди к Максу. Но знай, что он выкинет тебя также, как и всех, кто был до того! Он ни за что не нарушит договора, поняла?

Я старалась из-за всех сил держаться, чтобы не заплакать при нем.

– А вот и пойду! – гневно выкрикнула я.

– Иди-иди! – махнул рукой Егор. – Ах, да. Пусть он и девственности тебя тоже лишит. Спи с ним, сколько хочешь.

А вот это было уже действительно лишним. Я, смотря на него во все глаза, сказала:

– Что ты говоришь, дурак? Как ты вообще смеешь что-то выдумывать на этот счет?

– Можешь еще потрахаться со всей футбольной командой! – Егор выплюнул эти слова мне в лицо. Я не удержалась и, подлетев, ударила его кулаком в челюсть.

– Со всеми потрахаюсь, понял?

Пальцы хрустнули, я хотела завизжать от боли, но сдержалась.

– Я так жестоко ни в ком еще не ошибалась, - сжимая зубы, прошептала я и, развернувшись, почувствовала, как горячие слезы обиды полились по лицу. Как раз вовремя.

Я вылетела из его комнаты, прижимая к себе покалеченную руку. Слезы и рыдания душили меня, закрывали доступ к кислороду. Я, залетев в первую попавшуюся дверь, оказалась в туалете. Подбежав к раковине, я открыла холодную воду, засунула руку под нее и, сжимая зубы от боли, подняла глаза и посмотрела в зеркало. На меня смотрела подбитая, униженная девчонка с ужасной душевной травмой. Разочарование – вот она, действительная боль. И я поняла, что боль, что была в руке – ничто, по сравнению с душевной.

А также я всегда знала, что человека не исправишь. Мы же не плачем из-за того, что дверь деревянная. Если Егор на самом деле такой, каким он показался мне сегодня, то все то, что я видела раньше – ужасная обманчивая маска. Я долго сидела в этом туалете,

закрывшись и осмысливая нашу ссору, пока не решила – это его выбор. Он решил меня так унизить – пожалуйста. Это сделала не я. Но настроение по-прежнему было гадкое. Я, приведя лицо в порядок, спустилась вниз. Меня перестало тошнить и кружить – наверное, подействовал Анти-похмелин, зато рука ныла и болела. Выйдя из дома, я оказалась на лужайке. Играла ненавязчивая музыка, папа разговаривал с высоким светловолосым мужчиной, которому Инна едва доставала до плеча – она держала его за руку и улыбалась.

Я поспешила подойти. Папа, заметив меня, улыбнулся.

– Аркаш, знакомься, это Кристина, моя дочь.

Светловолосый улыбнулся сдержанной улыбкой, синие его глаза немного сощурились, он протянул мне ладонь.

– Очень приятно познакомиться с тобой, Кристина. Егор часто… упоминал о тебе, - я пожала ее ноющей рукой, от рукопожатия она заболела еще сильнее.

Инна покосилась на мужа, обняла меня и повела в сторону от мужчин:

– Ты, наверное, хочешь есть?

– Если честно, меня ужасно мутило. Но сейчас все хорошо, - я шмыгнула носом, стараясь не шевелить рукой.

Она, глянув на меня, задержала внимание на глазах, красных и опухших, сказала:

– Ты поругалась с Егором?

Вот она, женская проницательность.

– Немного, - не стала лгать я. Улыбнулась, будто бы все нормально, и добавила: - А знаете, сейчас я проголодалась. Остался ли кусочек мяса?

Инна, обеспокоено на меня посмотрев, печально улыбнулась:

– Остался, конечно же.

***

К вечеру рука опухла. Я искренне надеялась, что я ее не сломала, но папа, увидев это, заставил меня ехать в травмпункт, пообещав, что приедет за мной сам. Я помнила, что мы договаривались на вечер о встрече с Валентиной, и мне было стыдно за то, что он отменился. Но как бы не так. Они приехали за мной вместе. Валентина, излучавшая беспокойство, поспешила подойти.

– Кристина, ты в порядке?

– Да, уже лучше. Ушиб, - я показала ей хорошо зафиксированную руку. Мне все-таки наложили гипс, но разрешили его снять через неделю.

Папа, покачав головой, спросил:

– Как так можно веселиться на вечеринках, что даже не помнишь, как ты упала?

Валентина, прижавшись к папе, заулыбалась:

– Ой, да брось, Андрей. Вспомни себя в молодости – наверняка ты делал также.

Папа, с улыбкой посмотрев на нее, сказал мне:

– Идем, Кристина. Домашний ужин никто не отменял.

Папа, поддерживая меня под целую руку, вывел из травмпункта, свободной рукой держа под локоть Валентину. Эдакая счастливая семья. Дома нас ждал ужин, над которым корпел Федор. Он состоял из трех блюд: легкого французского супчика, отбивных с пастой и десерта – тирамису. Я, кое-как переодевшись в домашнюю одежду, спустилась вниз. То, что папа влюблен, нельзя было не заметить. Он по-особому на нее смотрел, не упускал момента прикоснуться к ней, подарить улыбку. Да и Валентина питала к папе отнюдь не дружеские чувства – достаточно было глянуть ей в глаза и понять, что она связана.