Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами

Спарк Мюриэл

Сэнди ответила как предрасположенный к уклончивости папа римский:

«Если Вы нас не предавали, то невозможно, чтобы и Вас кто-то из нас предал. Слово „предательство“ неприменимо к…»

Снова мисс Броди написала ей после гибели Мэри Макгрегор в ловушке горящего отеля, по которому та металась взад-вперед:

«Если это возмездие, ниспосланное бедняжке Мэри зато, что она предала меня, то я этого никак не хотела…»

А Дженни написала:

«Боюсь, период расцвета для мисс Броди миновал. Единственное, чего она хочет, это узнать, кто ее предал. Это так непохоже на прежнюю мисс Броди, она ведь всегда

была настолько полна готовности дать отпор».

Имя и воспоминания о мисс Броди перелетали из уст в уста, словно летние ласточки, но к зиме, как и положено ласточкам, улетели. Подруги по клану Броди навещали Сэнди только, летом — монастырь стоял за городом, на лоне природы.

Когда к Сэнди, носившей теперь имя сестры Елены из монастыря Преображения Господня, приехала Дженни, она рассказала ей, что в Риме внезапно влюбилась в мужчину, но из этого ничего не выйдет.

— Мисс Броди, этой грешнице, такое бы понравилось, — сказала она.

— О, по-своему она была совершенно невинна, — ответила Сэнди, сжимая прутья решетки.

Юнис, приехав, сказала:

— В прошлом году мы ездили на Эдинбургский фестиваль. Я нашла могилу мисс Броди, положила на нее цветы и рассказала мужу множество историй про нее: как мы с ней сиживали под вязом и все такое прочее. Он сказал, что нам с ней наверняка было потрясающе весело и что она была удивительно занятной.

— Это правда, если подумать.

— Конечно, была, — согласилась Юнис и добавила: — Когда пребывала в поре своего расцвета.

Моника приехала снова.

— Перед смертью мисс Броди думала, что это ты ее предала, — сказала она.

— Предать можно лишь в случае, если верность является долгом, — ответила Сэнди.

— А разве по отношению к мисс Броди у нас не было долга?

— Только до некоторой степени, — сказала Сэнди.

Это было в тот самый день, когда Сэнди посетил некий пытливый молодой человек, которого заинтересовала ее странная книга по психологии «Преобразование банального», привлекшая в монастырь столько новых визитеров, что Сэнди еще отчаянней вцеплялась в прутья решетки, разговаривая с ними.

— Что больше всего повлияло на вас в школьные годы, сестра Елена? — спросил он. — Была ли это литература, или политика, или, может быть, чья-то личность? Возможно, это был кальвинизм?

Сэнди ответила:

— Это была мисс Джин Броди в ее лучшие годы.

Перевод И. Я. Дорониной

Девицы со скудными средствами

Посвящается Элану Маклину

1

Давным-давно, в 1945 году, все приличные люди в Англии, за немногими исключениями, были бедны. Улицы больших городов изобиловали обшарпанными, давно не ремонтировавшимися или вовсе разрушенными домами, грудами каменных осколков от бомбежки, рядом с которыми остовы домов зияли, словно гигантские зубы, в которых уже высверлили, но еще не запломбировали дупла. Некоторые искореженные бомбами здания напоминали руины древних замков, пока, приблизившись, не разглядишь обои самых разных, совершенно обычных комнат, выставленных на всеобщее обозрение, будто на театральной сцене; иногда виднелась цепочка уборной, свисающая над пустотой с потолка пятого или шестого этажа. Большей частью выживали лестничные клетки, словно формы нового искусства, ведущие вверх и вверх, к непонятно какой цели, и это предъявляло непривычные требования воображению. Все приличные люди бедны: таково, во всяком случае, было всеобщее убеждение, а лучшие из тех, кто богат, — бедны духовно.

Не

было никакого смысла переживать из-за окружающей обстановки — это было бы все равно что расстраиваться из-за Большого каньона или какого-то события на земле вне пределов человеческого видения. Люди продолжали обмениваться огорчениями по поводу дурной погоды или дурных новостей или по поводу Мемориала Альберта [45] , который так и не задела ни одна бомба, и он даже не пошатнулся за все время налетов — от начала и до конца.

45

Мемориал Альберта — огромный мемориал в честь принца Альберта, построенный в 1863–1876 гг. — Здесь и далее примеч. пер.

Клуб Мэй Текской [46] скромно расположился почти напротив Мемориала Альберта, в одном из высоких домов, все-таки выдержавших войну, хотя и с величайшим трудом: несколько бомб разорвалось совсем рядом, а некоторые — в садах за домами, оставив в зданиях трещины снаружи и расшатавшиеся соединения внутри; и несмотря на это, жить здесь покамест было еще возможно. Разбитые стекла в окнах заменили новыми, дребезжавшими в расшатанных рамах. Совсем недавно черную, как битум, краску затемнения счистили с окон лестничных площадок и ванных комнат. Окна приобрели первостепенное значение в тот последний, решительный год войны: они с первого же взгляда давали понять, обитаем дом или нет; а в течение лет предыдущих они имели не меньшее значение, оказавшись главной зоной опасности между домашней жизнью и войной, происходившей снаружи. Все и каждый не уставали повторять: «Не забудьте про окна! Не подходите к окнам! Осторожно, берегитесь стекол!»

46

Мэй (Мария) Текская (May/Mary of Teck, 1867–1953) — королева, супруга Георга V, короля Великобритании с 1910 по 1936 гг.

В клубе Мэй Текской с 1940 года окна разбивались трижды, но прямого удара здание ни разу не получило. Окна комнат верхнего этажа в нем выходили на волнообразно поднимающиеся и опускающиеся верхушки деревьев в парке Кенсингтон-гарденз на другой стороне улицы, а Мемориал Альберта можно было увидеть, если вытянуть шею и чуть повернуть голову. Верхние спальни смотрели вниз, на противоположный тротуар парковой стороны улицы и на крохотных человечков, что двигались там парами и в одиночку, некоторые катили перед собой коляски с булавочными головками младенцев или шли с еле различимыми свертками продуктов или точечками продуктовых сумок в руках. Все и каждый имели при себе продуктовые сумки в надежде, что им повезет увидеть магазин, где что-то вдруг продается помимо товаров по карточкам.

Из дортуаров нижних этажей люди на улице выглядели гораздо крупнее и были видны дорожки в парке. Все приличные люди были бедны, некоторые были даже приличнее — ведь такое с приличными людьми случается, — чем эти девушки в Кенсингтонском клубе, которые выглядывали из окон рано утром, чтобы посмотреть, какая погода сегодня, или просто смотрели на зеленые летние вечера, как бы размышляя о тех месяцах, что ждут впереди, о любви, о любовных отношениях. Их глаза горели пылким стремлением, похожим чуть ли не на одухотворенность, но это была просто юность. Первое из правил устава, начертанного в какой-то отдаленный и наивный день эдвардианской эпохи, сегодня все еще более или менее было к ним применимо: