Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами

Спарк Мюриэл

— Да, но у нее никогда не было семьи, как у наших родителей.

— Зато у них не было расцветов.

— Зато у них есть половая жизнь, — возразила Дженни.

Девочки помолчали, для них это было пока шокирующим открытием, которое они сделали совсем недавно и все еще не могли в него поверить; само звучание слов и их значение завораживали новизной. Потом Сэнди сказала:

— На прошлой неделе у мистера Ллойда родился ребенок. Для этого они с женой должны были жить половой жизнью.

Эту мысль было легче переварить, и девочки визгливо захихикали в розовые бумажные салфетки. Мистер Ллойд преподавал

рисование в старших классах.

— Ты представляешь себе, как это происходит? — шепотом спросила Дженни.

Сэнди, постаравшись мысленно нарисовать нужную картину, сощурила глаза, от чего они стали еще меньше.

— Он должен был быть в пижаме, — прошептала она в ответ.

Девочки бурно развеселились, представив себе однорукого мистера Ллойда, всегда торжественно шествовавшего в школу, в пижаме.

Потом Дженни сказала:

— Это делается в порыве мгновения. Именно так это случается.

Дженни была надежным источником информации, поскольку недавно обнаружилось, что девушка, работавшая в бакалейном магазине ее отца, беременна, и Дженни кое-чего наслушалась, пока шла вся эта кутерьма. Когда она поделилась открытиями с Сэнди, девочки предприняли кое-какие изыскания, которые называли своим «исследованием», складывая мозаику из фрагментов недозволенно подслушанных разговоров и тайно прочитанных в толстом словаре статей.

— Это происходит мгновенно, как вспышка, — сказала Дженни. — С Тинни это случилось, когда она гуляла с приятелем в Паддоки. Потом им пришлось пожениться.

— Но ведь порыв должен был пройти, пока она снимала одежду, — усомнилась Сэнди. Под «одеждой» она явно подразумевала панталоны, но в столь научном контексте слово «панталоны» представлялось неуместно грубым.

— Да, именно этого я и не могу понять, — согласилась Дженни.

В комнату заглянула мать Сэнди.

— Веселитесь, детки?

Из-за ее плеча показалась голова мамы Дженни.

— Бог ты мой, — воскликнула она, глядя на стол, — да они тут объедаются!

Сэнди почувствовала себя оскорбленной и униженной, как будто главный смысл ее праздника состоял в еде.

— Ну, а что вы собираетесь делать теперь? — спросила мать Сэнди.

— Сэнди одарила ее исполненным потаенной ярости взглядом, который говорил: ты обещала, что мы будем сами по себе, а обещание есть обещание, ты прекрасно знаешь, что это очень плохо — нарушать обещания, данные детям; не сдержав своего обещания, ты можешь разрушить всю мою жизнь, в конце концов, это мой день рождения.

Мать Сэнди ретировалась, уводя с собой и маму Дженни.

— Давайте предоставим их самим себе, — сказала она. — Веселитесь, детки, не будем вам мешать.

Сэнди иногда испытывала неловкость оттого, что ее мать была англичанкой и называла ее «деткой», не так, как эдинбургские матери, которые говорили «дорогая». У мамы было кричаще шикарное зимнее пальто, отороченное пушистым лисьим мехом, как у герцогини Йоркской, в то время как другие матери носили твид или в крайнем случае ондатру, которая служила им всю жизнь.

Шел дождь, и земля была слишком мокрой, чтобы идти заканчивать рытье туннеля в Австралию, поэтому девочки перенесли стол со всеми праздничными деликатесами в угол комнаты. Сэнди откинула сиденье стульчика

для рояля и достала из устроенного под ним ящичка спрятанную между двумя пачками нот тетрадь. На первой странице тетради значилось:

Сэнди Стрейнджер и Дженни Грей ГОРНОЕ ГНЕЗДО

Это было сочинение, пока не законченное, о возлюбленном мисс Броди — Хью Каррутерсе. Как оказалось, его не убили на войне — в телеграмму закралась ошибка. Он вернулся с полей сражения и приехал в школу в поисках мисс Броди, но первым встретившимся ему человеком была директриса, мисс Макей. Она злобно сообщила ему, что мисс Броди не желает его видеть, потому что любит другого. С горьким страдальческим смехом Хью удалился и нашел себе пристанище в хижине, прилепившейся к скале высоко в неприступных горах, где его, с ног до головы облаченного в кожу, в один прекрасный день обнаружили Сэнди и Дженни. На данном этапе повествования Хью держал Сэнди в плену, а Дженни удалось бежать под покровом ночи, и она в кромешной тьме пыталась найти дорогу в горах. Хью собирался за ней в погоню.

Сэнди достала из буфетного ящика карандаш и продолжила:

«— Хью! — взмолилась Сэнди. — Клянусь тебе всем, что есть у меня святого: мисс Броди никогда не любила никого другого, она, в полном расцвете лет, ждет тебя там, внизу, вознося молитвы и не теряя надежды. Если ты отпустишь Дженни, она приведет тебе твою возлюбленную Джин Броди, ты увидишь ее воочию и обнимешь после разлуки длиной в двенадцать лет и один день.

Его черный глаз сверкнул в тусклом свете масляной лампы.

— Прочь с дороги, девочка! — крикнул он. — Меня не обманешь. Я знаю, что юная Дженни откроет мое убежище насмеявшейся надо мной былой возлюбленной. Я знаю, что обе вы — соглядатаи, посланные ею, чтобы еще раз поглумиться надо мной. Отойди от двери, говорю тебе!

— Никогда! — ответствовала Сэнди, загораживая своим гибким телом засов и кладя руку на петлю замка. Ее огромные глаза горели лазурным пламенем мольбы».

Сэнди передала карандаш Дженни:

— Теперь твоя очередь.

Дженни написала:

«Одним взмахом руки он отбросил ее в дальний угол хижины и решительно вышел в освещенную лунным светом ночь; звук его шагов приглушил мягко падавший снег».

— Впиши насчет его ботинок, — сказала Сэнди.

Дженни вписала:

«Его высокие ботинки блестели в лунном свете».

— Не слишком ли у нас много лунного света? — задумалась Сэнди. — Ладно, исправим потом, когда дойдет до публикации.

— Как так? Это же секрет, Сэнди! — воскликнула Дженни.

— Знаю, — ответила Сэнди. — Не волнуйся, мы не будем это печатать, пока не наступит пора нашего расцвета.

— А как ты думаешь, у мисс Броди была половая жизнь с Хью? — спросила Дженни.

— В этом случае у нее должен был бы быть ребенок, разве не так?

— Не знаю.

— Я не думаю, что у них что-то такое было, — сказала Сэнди. — Их любовь была выше всего этого.

— Мисс Броди говорила, что во время его последнего отпуска они сливались в страстном забытьи.