Лучшие годы жизни
Шрифт:
– Зачем ты говоришь мне всё это? – испуганно спросила Моника.
– Потому что я устал носить это в себе. Мне необходимо было открыться близкому человеку. – Он вздохнул. «Теперь в ней начнёт говорить жалость, пробудится материнское сочувствие. Всё-таки до чего ж наша работа бессовестна!»
– Обними меня, Юра, обними покрепче.
Он привлёк девушку к себе, и она затаилась в его объятиях.
– А ты кому помогаешь? – робко задала она вопрос после долгого молчания.
– Я собираю информацию для Международного Антитеррористического
Моника слегка отодвинулась и внимательно посмотрела на Полётова. Глаза её были полны беспокойства и растерянности.
– Это вроде Интерпола? – наконец уточнила она.
– Вроде того.
– То есть ты ловишь террористов?
– Я никого не ловлю, лишь собираю информацию. – Он встал и подошёл к лежавшим на полу брюкам. Покопавшись в кармане, Юра достал сигареты.
– А я думала, что ты просто журналист.
Он закурил и присел на краешек кровати. Красный отсвет сигареты упал на его лицо.
– Я и есть журналист. Это моё главное дело. Но каждый человек служит чему-то большему: своей стране, своей планете, своей цивилизации… Ведь так?
– Так.
– Одна профессия часто бывает хорошим подспорьем для другой.
Моника подтянула к себе ноги и обняла колени. В мутном ночном свете она выглядела маленькой, тоненькой, невесомой.
– Если говорить честно, – продолжил Юрий, – то иногда, конечно, в моей голове наступает полная каша. Сам не знаю, что для меня важнее и что является моей сутью…
Он говорил негромким голосом, и сторонний наблюдатель никогда бы не подумал, что этот мужчина спокойно и неторопливо посвящал девушку в хитросплетения мирового шпионажа. Постепенно Моника успокоилась, но когда Юрий закончил свой длинный монолог, она спросила:
– Как же можно жить, зная всё это? Как можно не потерять веру в людей?
– Насчёт веры в людей не могу сказать тебе ничего, – он устало вздохнул, – но вера в себя и смысл в жизни у меня появились, пожалуй, лишь когда я встретился с людьми из разведки. После смерти отца я потерял себя… И тут пришло это… Ответственность не за себя, а за других…
– За других… – тихонько повторила девушка.
Юра придавил окурок в пепельнице и подобрался к Монике. Сев рядом, он обнял её гладкие плечи.
– Наверное, я утомил тебя?
– Нет, дорогой, но это всё так неожиданно.
– Я должен был поговорить с тобой. Меня тяготила мысль, что ты будешь дурно думать обо мне.
– Почему я должна вдруг плохо думать о тебе? Как такое пришло тебе в голову? Я люблю тебя.
– Мне иногда приходится заниматься опасными делами.
– Опасными? – её глаза расширились. – Но ты же только добываешь информацию! Ты же не гоняешься за террористами с пистолетом в руке! Или всё-таки гоняешься?
– Нет, Моника, нет. Я не имею отношения к облавам и перестрелкам. Но ведь я не могу пойти в полицию и сказать: «Сеньоры, мне нужно получить из сейфа такого-то господина важные документы. Помогите мне». Я должен сам достать
– Но за тебя же обязательно вступятся люди, на которых ты работаешь.
– Не сразу и не всегда, – голос Полётова зазвучал тише.
– Как же так? Ты же не для себя рискуешь.
– Такая работа проводится тайно. Ты понимаешь, что это означает? – Юрий поцеловал Монику в шею. – Тайно! Никто из секретной организации никогда не станет поднимать шум из-за того, что их коллегу задержали.
– Но ведь это свинство с их стороны!
– Таковы правила игры. Поэтому лучше не попадаться. Я же не дипломат, неприкосновенностью не обладаю.
– Но ты известный журналист! – возразила она с жаром.
– Знаешь, за шпионаж сажают даже министров, – засмеялся он.
– Чему ты радуешься? – поразилась она. – Как у тебя хватает сил смеяться, когда над головой постоянно висит опасность?
– Моника, успокойся. Я не так часто выполняю опасные поручения. Неприятности угрожают мне гораздо реже, чем другим людям. Каждого из нас может сбить автомобиль на улице. Вот уж поистине ежедневная угроза!
– Опять шутишь! – Она отодвинулась. – Мы о таких серьёзных вещах ведём речь, а ты…
После этого разговора ничто не изменилось в их отношениях. Полётов старался бывать у Моники по возможности чаще и почти каждый раз оставался у неё на ночь, показывая тем самым, что он был обыкновенным человеком. Некоторое время он не заводил речи о своей работе, чтобы эта тема не тревожила её, зато неоднократно они разговаривали про учёбу.
– Ты зря беспокоишься, – улыбалась Моника в ответ. – Я готовлюсь к экзаменам, постоянно занимаюсь.
– Я принёс тебе деньги.
– Что за деньги? – не поняла она.
– На жизнь. Ты должна уйти с работы, бросить этот отель к чёртовой матери и целиком заняться собой. Работа отнимает у тебя уйму сил.
– Мне трудно решиться на такой шаг. А вдруг я не поступлю? Будет тяжело снова найти место.
– Моника, дорогая моя, – Полётов обнял её за плечи, – ты должна быть уверена в себе и должна верить в мою поддержку. С нужными людьми я переговорил, многие теперь лично знают тебя, они помогут. Ты поступишь, будешь учиться и получать стипендию.
– Ты говоришь об этом так, словно это свершившийся факт.
– Это и есть свершившийся факт, просто он ещё не материализовался. Жизнь вся такая.
– Какая?
– Всё случается намного раньше, чем люди это видят, – Полётов сделал неопределённый жест.
– Не понимаю, – она покачала головой.
– Мы строим жизнь, – попытался объяснить он, – но не столько руками, сколько мыслями. Если мы тверды в наших помыслах, то они материализуются. Если же мысли расплывчаты и невнятны, то они никогда не станут реальностью. Мысль всегда важнее видимых шагов, конкретнее, весомее.