Лучшие подруги
Шрифт:
Я уставилась на Алису:
— У тебя правда будет пони?
— Ну, мама сказала, вполне возможно. И папа тоже, хотя он не обещал. Пока не решено, едем мы или нет. Папе ещё не сказали, когда нужно начинать работу, и мы не всё выполнили по контракту с домом, поэтому мы пока ничего никому не рассказываем.
— Но я же не кто-то! Я твоя лучшая подруга! Почему ты держала это от меня в секрете? Я бы не смогла тебе не рассказать!
— Да знаю, Джем. Ты бы рассказала целой куче народу, потому что ты никогда не умела хранить тайны.
— Я умею! Ну, иногда умею. И вообще, почему это должно быть секретом?
— Мы до последней минуты не будем никому говорить, потому что дедушка с бабушкой сойдут с ума и попытаются нас остановить.
Я страшно удивилась:
— Ты хочешь сказать, что вы их бросите?
— Ну, папа говорит, у нас нет выбора, — сказала Алиса.
Я даже представить себе не могла, как это можно бросить дедушку. Лучше уж оставить маму с папой, чем дедушку. Но я бы покинула всех троих ради Алисы.
— Ты меня тоже бросаешь, — сказала я.
Лицо у Алисы сморщилось.
— Не знаю, как я смогу это вынести, Джемма. Я сказала маме с папой, что не смогу поехать, потому что буду слишком сильно по тебе скучать. Они просто посмеялись надо мной и сказали, что я заведу себе новых друзей. Но я не хочу новых! Я хочу, чтобы у меня была ты!
— Я у тебя пока есть. Мы можем оставаться лучшими подругами. И послушай, что я тебе скажу: я буду приезжать к тебе в гости каждые выходные. Поеду на поезде! — размечталась я.
— Ты не сможешь, Джем! На это уйдёт уйма времени и куча денег!
— Больше двух фунтов за детский билет? — спросила я. — Я каждую неделю получаю по два фунта на карманные расходы.
Ну, теоретически это на самом деле было так, но ситуация менялась в зависимости от того, насколько часто я озорничала, нахальничала или что-нибудь разбивала. С сегодняшнего дня буду вести себя как маленькая мисс Совершенство.
Но это было бесполезно.
— Билет стоит сорок восемь фунтов.
— Что?!
— И это ещё самая льготная цена.
Мне придётся копить почти полгода только на одну поездку.
— Что же нам делать?! — заплакала я.
— Мы ничего не сможем сделать. Мы ведь дети! С нами никто не считается! — с горечью воскликнула Алиса.
— Ну, ты же сама сказала, что это ещё окончательно не решено. Может быть, твой папа в конце концов не получит работу и дом продадут какой-нибудь другой семье. И ты останешься здесь, в своём родном городе. Со мной! — твёрдо, со злобой произнесла я, как будто своей настойчивостью могла что-то изменить.
Я мечтала об этом каждое утро. Молилась об этом каждую ночь. Чего я только не делала, чтобы моё желание сбылось! Я старалась пройти всю улицу, не наступая на трещины в асфальте. Считала до пятидесяти, стараясь ни разу не моргнуть. Била ногой по каждому фонарному столбу и бормотала: «Пожалуйста, ну пожалуйста!»
Дедушка по-настоящему забеспокоился.
— Что случилось, моё маленькое Печеньице в Сахарной Глазури?
— Ничего, дедушка!
— Не ничегокай со мной! Ты странно ходишь, глаза
— Ладно, случилось, только я не могу с тобой поделиться, дедушка. Хотя мне очень хочется!
— А нельзя просто шепнуть мне на ушко? Я не рассержусь и не удивлюсь, что бы ты ни натворила, детонька!
— Я ничего не сделала, дедушка. На этот раз действительно ничего! — вздохнув, сказала я.
— Ну, это, конечно, меняет дело, — сказал дедушка, слегка пыхтя, когда мы карабкались по ступенькам к его квартире.
Лифт снова сломался, и до двенадцатого этажа было ещё далеко. Я попробовала прыгать на одной ножке, но больше трёх ступенек не смогла одолеть. Потом я попробовала бежать без остановки, но по отношению к дедушке это было несправедливо — нельзя же оставлять его одного в борьбе со ступеньками! Потом я попробовала подниматься боком, ставя ноги в третью позицию.
— Пожалуй, попросим маму пойти с тобой в субботу в обувной магазин за новыми туфлями, родная, — хрипло сказал дедушка. — Эти тебе явно малы. Ты очень странно в них ходишь.
— Я просто стараюсь, чтобы моё желание сбылось, дедушка, хотя у меня ни хрена не получается.
— Не очень хорошо употреблять такие выражения.
— Ты сам так говоришь! Даже ещё хуже!
— Ну да, я озорной старик. Мне можно, а тебе нет. Вряд ли твоей маме это понравится.
— Мне всё равно, — ответила я. — Дедушка, почему мамам и папам разрешают командовать тобой и говорить, что делать и где жить? Почему детей за людей не считают?
— Подожди, пока доживёшь до моих лет, деточка. Стариков, как я, тоже за людей не считают, — пожаловался дедушка. Он взял мою руку и крепко её сжал. — Ты уверена, что не можешь довериться своему старому дедушке, Джем? Клянусь, я не скажу ни единой живой душе.
На этот раз я не смогла ему не рассказать. Слова сами из меня выскочили, а потом я всплакнула. Дедушка ввёл меня в квартиру, тяжело опустился в большое плюшевое кресло, посадил к себе на колени и крепко обнял, и когда я перестала плакать, вытер глаза своим мягким белым носовым платком. Потом приготовил чай для нас обоих.
— Как насчёт того, чтобы перекусить? Наверное, ты проголодалась после всех волнений, — сказал он.
Он дал мне сандвич с золотым сиропом, кусочек клубничного бисквита и целый пакет печенья в сахарной глазури Каждый раз, когда я отправляла печенье в рот, я просила, чтобы Алиса не уезжала. Я загадала желание даже на крошках печенья и отвалившихся чешуйках глазури.
Всё было напрасно. В следующую субботу Алиса пришла к нам вместе с мамой. Подруга была очень бледная. У неё покраснели глаза, как будто она много плакала. Но щёки тёти Карен пылали от возбуждения, и она заговорила ещё с порога: