Лучший друг девушки
Шрифт:
– Как, например, ваша оценка абстрактного импрессионизма?
Теперь настала очередь Роз внимательно посмотреть на него. Он не отвел своего взгляда.
– Я смотрю, вы довольно досконально изучили мои взгляды, – удивилась она. – Зачем это вам?
– Я всегда стремлюсь узнать как можно больше о том, что меня интересует.
Их глаза, словно намагниченные, не отрывались друг от друга. Роз судорожно сглотнула. У нее пересохло в горле.
– Не согласились бы вы пообедать со мной? – неожиданно спросил он, прерывая затянувшуюся
– Когда?
– В любое удобное для вас время. Я знаю, что в основном оно отдано вашей матери. Вот... – Он полез во внутренний карман, достал из него маленькую, в кожаном переплете записную книжечку и записал в ней номер. – Позвоните мне, когда у вас будет свободный вечер. – Затем прибавил, но так, что у Роз сразу ослабели ноги: – Пожалуйста.
Она только утвердительно кивнула головой, не доверяя своему голосу. Когда он протянул ей листок и она взяла его, пальцы их соприкоснулись, и Роз непроизвольно вздрогнула, словно от удара электричества.
– Статическое электричество, – улыбнулся он, и улыбка эта, словно высоковольтная вспышка, буквально ослепила ее.
В этот момент дверь открылась, и в гостиную вошел Билли.
Роз как в тумане пошла наверх к матери. Так она себя уже не чувствовала с того времени – нет, ничего подобного раньше с ней вообще не было. Так она себя никогда в жизни не чувствовала. К Питеру она привязалась не сразу, а постепенно, когда сумела постичь широту и глубину его ума, так как внешне он меньше всего походил на Адониса. Джек Росс поразил ее мгновенно, как это мог сделать только удивительно красивый, мужественный, сексуально привлекательный мужчина.
Она всегда была против случайных связей: романы, которые у нее завязались после Питера Дзандаса – с Филко ди Буананова в то лето в Болонье и с Гаррисоном де Уиттом из американского посольства в Риме, – длились подолгу и были разделены между собой многими годами, в каждую из этих связей она вступала только после весьма продолжительных раздумий. Но предложи ей Джек Росс отправиться с ним сейчас в спальню и вместо обеда заняться любовью, она бы без колебаний согласилась, невзирая ни на какие последствия! Я, должно быть, схожу с ума, подумала она, и, хотя в голове у нее шумело, в ногах она ощущала поразительную легкость. Когда взялась за дверную ручку комнаты матери, она знала уже наверняка, что никогда не согласится выйти замуж за Джеймза и сделаться виконтессой Челмской.
– Милый... – Ливи раскрыла объятия навстречу своему младшему сыну, лучезарно улыбаясь. – Какой приятный сюрприз... никто мне не сообщил, что ты собираешься приехать.
– Никто об этом и не мог знать, – солгал Дэвид, склоняясь и осторожно обнимая худые плечи своей матери. – Просто захотел повидать тебя, вот и весь сказ.
Ливи потрепала его по щеке, затем нахмурилась.
– Что это у тебя на подбородке? – подозрительно спросила она, притрагиваясь пальцами к засохшей,
Дэвид отдернул лицо и выпрямился.
– Мой болван-парикмахер вздумал испробовать на мне новый крем после бритья: он и вызвал эту дурацкую сыпь.
– У тебя, бедняжка, моя кожа, такая же нежная, – посочувствовала ему Ливи. – Мне тоже приходится быть весьма разборчивой, каким кремом мазать лицо... – Она похлопала по шезлонгу, на котором лежала, прикрытая легким викуньевым пледом. – Сядь ко мне и расскажи, чем занимаешься.
– Учусь.
– Надеюсь, и отдыхаешь тоже. Без отдыха работают только лошади, и только раз бывает в жизни молодость, ну и так далее... Необходимо хоть изредка, но отвлекаться от работы, обещай мне.
– Я так и делаю, честное слово, именно так и делаю.
– Хорошо, а теперь расскажи, где был, кого видел и что вообще творится на свете... – Затем она снова нахмурилась: – Ты что-то очень здорово похудел. Ешь нормально?
– Сейчас уже да. А вот летом я так растолстел, что решил согнать немного лишнего веса.
– Смотри, не переусердствуй, милый, не стоит копировать Диану.
– Боже меня упаси. Кстати, как она?
Ливи поморщилась и замахала руками, как крыльями.
– Очень похоже, – ухмыльнулся Дэвид. – Теперь понятно, зачем тебе понадобилась Роз.
– А ты уже виделся с ней?
– Нет, она куда-то ушла. – Дэвид встал и отошел к окну, из которого открывался вид на «Грин парк». – Папы тоже нет дома. А он как?
Похудевшее, так что на нем четко обозначились скулы, лицо Ливи злобно ощерилось.
– Рвет и мечет, потому что впервые в жизни выходит не по нему. – В голосе ее звучало ликование. – Уже ради одного этого стоит жить на свете.
Всплеск ненависти истощил ее и без того ослабевший организм, и она устало откинулась на подушки.
– А мне казалось, что твое состояние более или менее стабилизировалось, – обеспокоенно сказал Дэвид.
– Если ты имеешь в виду, что сейчас болезнь прогрессирует не так быстро, как раньше, то, видимо, так оно и есть на самом деле, – ответила Ливи, не открывая глаз. – Но ее уже никак не остановить, Дэвид. Я знаю это, знают это мои врачи, знает это и Билли. Отчего же, ты думаешь, он так бесится? Да потому что не желает признать свое поражение, даже в моем, совершенно безнадежном случае.
Дэвид обернулся.
– Да, – сказал он. – Это мне очень хорошо известно.
– На сколько дней ты приехал? – превозмогая себя, спросила Ливи.
– Только на уик-энд.
– Как там дела у нас в Кембридже?
– «У нас в Кембридже», мама? – передразнил он ее. – После двадцати с лишним лет ты стала даже больше англичанкой, чем сами англичане. Даже в твоем языке уже нет ничего американского.
– Но тем не менее, я – американка. Там я родилась и надеюсь там и быть похороненной.
Дэвид беззвучно присвистнул.