Лучший из миров (сборник НФ 1964 г.)
Шрифт:
К.БЕМ (ГДР)
РЕПОРТАЖ ИЗ 1990 ГОДА (Международная премия)
Я совсем не сторонник утопий. Откровенно говоря, они меня не интересуют. Но после того как я познакомился с одной из них, я стал их иначе расценивать — вернее, не утопии, а вопрос их осуществления.
Все началось с того, что я слишком много выпил. Нет, не спиртного! Я не пью и не курю; иначе я совсем не пригодился бы для этого эксперимента.
Мое неверие профессор переносил с кажущимся достоинством, но со скрытым гневом. "Только пятьдесят граммов, и ты исчезнешь", — сказал он. Я приложился к бутылке и выпил приблизительно тройную дозу. Вкус напоминал горькую водку.
Когда я проснулся, я увидел склонившегося надо мной сына. Но, как потом оказалось, это был совсем не мой сын, который к тому времени был на четверть века старше и находился далеко отсюда — обследовал рыбные пастбища в южных морях. Около меня стоял его сын — еще незнакомый мне — следовательно, мой внук. Он снял с моего лба холодный компресс и тихо спросил:
— Как ты себя чувствуешь, дедушка?
Человека, который считает себя еще молодым, едва ли может что-то больше расстроить, чем это обращение: дедушка! Я с огорчением закрыл глаза и решил не открывать их до тех пор, пока я не вернусь в наше время.
Из этого ничего не получилось. Такой закоренелый репортер, как я, любопытен уже по роду своей профессии. Тем более в моем положении он может делать все что угодно, только не закрывать глаза.
— Петер, — сказал я своему внуку — правда, имя его было не Петер, а Манфред. — Петер, где я? И как все здесь выглядит?
И вот последствия этого неосторожного вопроса.
Машина с застекленной кабинкой, выглядевшей, как разрезанная пополам капля воды, тихо, как бы с облегчением пыхтя, остановилась у ворот завода.
Ворота завода? Вернее говоря, я не мог увидеть ни ворот, ни забора, ни даже общепринятой проходной с вахтером. Высокая арка, обвитая розами, возвышалась над дорогой, обрамленной изгородью из живых цветов.
— Нам далеко еще? — спросил я.
— Это ничего. Мы ведь поедем, — равнодушно сказал Манфред и потянул меня на быстро движущуюся вдоль улицы ленту-транспортер, полосатую как зебра.
Конечно, я тут же упал, к счастью, на нечто вроде скамейки, которая мягко подалась, подо мной.
— А где же заводские трубы? — продолжал я приставать к Манфреду с расспросами. — Здесь не видно ни одной, не видно и дыма. Здесь чувствуешь себя, как в городском парке.
— Серой, мой милый друг, была старая промышленность, но наша -зелена, как мечта, — продекламировал Манфред.
— Это что-то знакомое. Из Гёте, не так ли?
— Это мое, — смутился он. — У Гёте заимствовано только внешнее оформление. Впрочем, откуда же должен взяться дым? Мы ведь не жжем угля. Мы не жжем даже газа, поступающего по трубопроводам.
— Ясно, атомная энергия, — догадался я.
— Ничего подобного. Электроэнергия. И атомные электростанции подают энергию в большую единую сеть, питающую все пространство между Атлантическим океаном и Уралом.
Я хотел еще что-то спросить, но появились необыкновенной формы постройки, такие пестрые, как иллюстрированные книжки для детей дошкольного возраста. И Манфред спокойно сошел с ленты-транспортера. Я спрыгнул вслед за ним.
Просторный клуб, в который мы вошли, по крайней мере с первого взгляда не очень отличался от самых красивых и хорошо оборудованных зданий нашего времени. Много просторных светлых помещений, с большим вкусом обставленных. Удобство в каждом
— Оттуда, сверху, я могу лучше показать тебе все, — сказал Манфред.
Он был прав: с плоской крыши башни открылся широкий вид.
То, что раскинулось перед нами, совсем не походило на фабрику. На площади, равной приличному стадиону, лежала — как сплетение толстых шнуров — сеть огромных труб, окрашенных в разные цвета. На одинаковых расстояниях друг от друга в трубы были вмонтированы "жемчужины" живописной формы. Их трудно описать. Они казались огромными черепахами, супершкафами, помещением блокировочного поста без окон, шахматными фигурами огромных размеров, покрытыми блестящим и прозрачным слоем пластмассы, — я смог подобрать лишь слабо приближенные сравнения… Вся эта система, казалось, сходилась у комплекса больших зданий, среди которых смело возвышалось одно с прозрачным куполом, будто бы сделанное из единого куска.
— Это центр, — объяснил мой провожатый, поймав мой взгляд. — Там сидят все, у кого есть ноги: директор, главный инженер, главный химик, диспетчер, математик и их сотрудники, а также и Архимед, — добавил он.
— А кто занят на производстве?
— Конечно, они, — ответил внук. — В каждой смене работает меньше ста человек. Все остальное делает Архимед — наш электронный мозг.
— Значит, сейчас работают только головы? — спросил я. — Руки, значит, совсем не нужны больше?
— Ну, нет. Просто нет больше рук без головы. Тот коллега, например, там внизу еще часто пользуется своими руками. — Манфред указал на человека, ехавшего на чем-то вроде комфортабельной электротележки. — Это дежурный электроинженер. Если выходит из строя какая-нибудь электролиния или переключение, которые не восстанавливаются автоматически, он не может обойтись без отвертки и других инструментов наших прадедов. В трудных случаях ему приходится основательно поработать. И в наших лабораториях и мастерских не обойтись без ручного труда.
— А что же получается при таком скоплении интеллигенции?
— А какого уровня вы достигли тогда, в твое время? — ответил он на вопрос вопросом.
— Ну, — сказал я не без гордости, — выпуск годовой продукции на одного человека в размере двенадцати тысяч марок, например в химической промышленности довоенного времени, мы подняли, во всяком случае, до тридцати тысяч. В нефтеперерабатывающем комбинате в Шведте, который как раз строился, мы хотели; достигнуть уже миллиона.
— Черт возьми, это хорошие прыжки! — удивился Манфред. — Но мы, конечно, и в этом еще немножко продвинулись — мы достигли свыше пяти миллионов.
Теперь была моя очередь удивляться:
— Да ведь это неслыханный выпуск годовой продукции для такой небольшой лавочки!
— Небольшая лавочка? Не забывай, это одно из наших новых предприятий, действительно полностью автоматизированное. У нас нет больших, высоких производственных цехов, нет ни одного кубического метра неиспользованной площади. Кроме того, большая часть машин и проводов находится под землей. Это как у айсберга. Лавочка больше, чем ты думаешь.
Это я понял.
— Впрочем, мы находимся в центре целого комплекса фабрик, — продолжал Манфред. — Там на самой крупной установке производится сырье: совершенно новая пластмасса из кремния — кварцан и вяжущее вещество — киноль. Они перекачиваются по подземным трубопроводам. Вон то предприятие прядет из кварцана волокна, делает из него проволоку, трубы и ленты. Мы, как следующий этап, ткем, формуем, прессуем плиты и заготовки. Там, по ту сторону, на последнем этапе делается только готовое платье, главным образом из этих двух материалов.