Лучший полицейский детектив – 2
Шрифт:
— Перекинь мне содержимое флешки и больше не отвлекай.
Я отправилась обедать в Dandy's и весь остаток дня смотрела по компьютеру старые фильмы.
9. Вера, Надежда, Любовь и другие
На следующий день Мешков снова встретил меня у дома, проводил в холл. Я села в кресло, он рядом.
— Вчера я внимательно прочла ваши записки. У вас хороший слог. У вас получилась неплохая повесть… правда, для особого круга читателей. Однако мое любопытство вы не удовлетворили. У меня к вам
— Да, один раз. Она нашла меня лет пять назад. Приехала ко мне в лабораторию. Не хотела, чтобы о ее визите знали моя жена и дочь.
— Ваша супруга знает о визите Тамары?
— Что вы! Нет! Нет!
— По вашему тону я поняла, что эта встреча не оставила у вас приятных воспоминаний. О чем вы говорили?
— Она сказала, что у нее только что умер муж и теперь она в абсолютно безвыходном финансовом положении. Обычные в таких ситуациях слова: «могу помереть с голоду», «я на грани», «ты должен мне помочь». Ну и в конце угрозы. «Я сейчас пишу книгу. Уже кое-то написала про тебя, про то, чем мы занимались, когда были в армии».
— То есть она пыталась вас шантажировать?
— В какой-то степени. Она сказала: «Ты меня знаешь, я бесчестная, подлая, могу и приврать. Но если дала слово, то все. Все, что написала про тебя, выкину. Мне нужно двести долларов каждый месяц, чтобы оплачивать кондоминиум. Он стоит восемьсот долларов в месяц. Но шестьсот могу платить сама».
— Она рассказывала, где живет?
— Да. Во Флориде, в Кокоа-Бич. Приглашала в гости.
— И вы согласились высылать ей деньги?
— Мне ничего не оставалось делать. Месяц назад она мне сказала, что хочет полностью выплатить кондоминиум. И для этого ей нужны четыре тысячи долларов. И добавила: «После этого ты меня забудешь».
— И вы послали эти деньги?
— Мне ничего не оставалось делать.
— Я вас понимаю. Но почему вы написали в чеке: «на ремонт машины»?
Он немного растерялся. Очевидно, он забыл, что написал в чеке. Но быстро нашелся:
— Я не хотел, чтобы об этом знала жена.
— На каждом чеке, который вы отправляли Князевой каждый месяц, вы тоже писали «на ремонт машины»?
— Да, да, конечно.
— Мы не нашли у Князевой никаких документов, подтверждающих ежемесячное получение денег. Вы действительно высылали ей деньги?
— Дело в том, что… — замялся Мешков.
— Дело в том, что ты скоро совсем заврешься и тебя начнут подозревать в убийстве.
В двери стояла стройная женщина лет шестидесяти пяти в открытой серой блузке и длинной, почти до полу, серой юбке.
— Валерия Александровна? — спросила я.
Она кивнула головой.
После прочитанного я представляла ее не такой. Меня удивило ее лицо; скорее, не лицо, а взгляд, злой взгляд. Я уверена, что она слушала наш разговор с самого начала.
— Ах, Лера, я не знал, что ты вернулась, — начал Александр Аркадьевич, но она его оборвала.
— Как умерла
— Ее убили.
— Это я слышала.
— Сначала ее кололи булавками, потом чем-то били, а потом на нее уронили большой телевизор. Телевизор упал на лицо.
— Что написано в медицинском заключении?
— Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Лицо представляло сплошное кровавое месиво. Опознать ее было трудно.
— Где ее убили?
— В ее доме. Она жила в своем доме в Кокоа-Бич во Флориде. Жила под фамилией Солджер, это фамилия ее мужа американца, он умер пять лет назад.
Валерия повернулась к Александру Аркадьевичу:
— Солджер — по-английски солдат?
— Да.
— Начала жить как Князева, а умерла Солдатовой. Из князей в солдаты.
Я продолжала:
— Подозрение падает на русского. Фамилия его Молчалин. Такова, по крайней мере, первая версия полиции. Причина убийства не ясна. Отпечатки его пальцев найдены к комнате убитой.
— Он арестован?
— Нет. Он повесился в день убийства.
— Мне кажется, мои записки определенным образом проливают свет на причину убийства… — осторожно начал Мешков.
— Да. Я обратила внимание на рассказ о вашей встрече с Князевой в парке.
— Вы обратили на это внимание?! — обрадовался Мешков. — Я об этом подумал еще вчера, когда вы меня спросили, знаю ли я, кто такой Молчалин. Видишь, Лера, — он повернулся к жене, — я правильно сделал, что ознакомил госпожу Лонову с записками. Она сама обо всем догадалась. Если бы я ей начал объяснять…
— Да, я догадалась. Но того парня они звали «Качалкин-Молчалкин». Вы помните его настоящую фамилию?
— Не помню. Но это не важно. Они тогда дружили вчетвером: Вера, Надежда, Любовь и… Тамара. Они и звали ее: мать Софья. Понимаете?
— То, что они могли звать ее Софья, я понимаю, но что это объясняет?
— Госпожа американский детектив, — вмешалась Валерия, — вероятно, не знает, что есть такая пьеса «Горе от ума». Там у героини пьесы Софьи любовник по фамилии Молчалин.
— Да, да, — подхватил профессор. — Она этого парня звала Молчалиным. И человек, которого вы подозреваете в убийстве Князевой, вполне мог быть родственником того Молчалина. Может быть, даже сыном. Когда сын узнал, каким унижениям подвергался в молодости его отец, он решил отомстить.
— Сын мог отомстить за отца, — согласилась я. — Непонятно, почему он ждал так долго.
— Отец мог ему рассказать о своих унижениях на смертном одре. К семидесяти годам приходит желание расплатиться по всем счетам. Если вы обратили в внимание, в моих записках есть рассказ о том, как в армии на Тамару кто-то уронил бюст. Через пятьдесят лет на нее уронили телевизор. Тот же почерк. Так и напрашивается мысль о том, что тогда в армии именно этот Молчалин и сбросил на нее бюст. Два дня назад вы меня спросили, знаю ли я Молчалина, и я сразу подумал… Откровенно говоря, я ожидал, что именно эта часть моих записок окажется вам полезной. Но чтобы до такой степени!