Луговая суббота
Шрифт:
За окнами ничего примечательного не было. Вася пожалел, что у него нет с собой ни интересной книги, ни газеты, ни журнала.
– Радио - лучший друг в пути, - хрипло объявила машина через динамический громкоговоритель.
– Прослушайте передачу, посвященную Луговой субботе.
"Это, должно быть, интересно", - подумал Вася и приготовился слушать.
– Сегодня - Луговая суббота, - металлическим голосом бормотал громкоговоритель, - день плавящихся от жутких перегрузок на виражах автомобильных покрышек.
Торжество выхлопных газов.
Ликование
Праздник гидроэлектростанций и трансформаторных будок.
Вслушайся в могучее тяжелое гудение проводов - это струится по ним холодная электрическая кровь эпохи.
Сегодня - Луговая суббота, день солидарности электробритв и электровозов, день братства пылесосов и холодильников.
Сегодня - Луговая суббота, день всемогущего железобетона, стекла, алюминия, день бульдозеров и экскаваторов.
Это мой день.
Для чего существуют суша, вода, воздух?
Суша - чтобы по ней прокладывали автострады и железнодорожные линии.
Вода - чтобы по ней плыли громадные нефтеналивные танкеры.
Воздух - чтобы его пропарывали сверхскоростные реактивные лайнеры.
Все для меня, для авто-мото!
– А мне говорили, что Луговая суббота - день травы, цветов и березовых веников, - робко возразил Вася.
– Каких там еще веников!
– рассердилось автомото.
– Кто это забивает тебе мозги такой патриархальщиной! Надо стремиться к эмалированным ваннам, а не к березовым веникам.
– Раньше я тоже так думал, но теперь все более и более убеждаюсь, что и веники нужны людям, - опять возразил Вася.
– Ах ты еще споришь со мной!
– воскликнуло авто-мото и принялось еще сильней кидать на крутых поворотах Васю Морковкина из стороны в сторону.
"А оно с характером, это авто-мото, - подумал Вася Морковкин, - с ним только свяжись, и оно не выпустит тебя. Сунь ему в рот палец, и оно откусит всю руку".
Вася вновь поглядел в окно - белые, ослепительно яркие, словно свежий снег на солнце, плыли за окном облака. Они кучерявились, клубились, вспучивались. Не успел Вася вспомнить, где он видел такие же облака, как из них повалил крупными хлопьями снег. Поля сделались белыми. На оконном стекле сразу вырос слой изморози толщиной в палец. Вася продышал дырку и увидел сквозь нее Дедов Морозов, которые брели через поросшую мелкими кустарниками лощину, тяжело ступая в огромных подшитых валенках и волоча по земле оледенелые полотнища знамен службы быта.
Впереди завиднелась река.
На льду, свесив хвост в прорубь, одиноко сидел Волк. Белые мухи порхали над ним. Волк время от времени отмахивался от них лапою.
"Бедный, до самой зимы досидел, - пожалел его Вася, - а рыбку так и не смог поймать". Он хотел высунуться в окно и предупредить Волка, чтобы тот был поосторожнее, потому что приближаются морозы и хвост может вмерзнуть в лед, но вспыхнула запрещающая надпись: "Высовываться из окон транспорта до полной остановки двигателей категорически запрещено".
Тут пахнуло теплом, и снег на полях начал
Около самовара хлопотала та самая старушка в белом платочке и черном плюшевом жакете, которой Вася помог перейти через дорогу. Старушка разливала чай, приговаривая:
– Пейте, родимые, напивайтесь досыта, соколики.
Рядом с охапкой березовых веток на раскладном стульчике сидел дед Пихто и ловко, споро так вязал веники. Не сравнимый ни с чем, плыл над лужайкой аромат березового листа.
Чуть в сторонке Вася увидел Писателя. Он в отличие от всех прочих попивал не чай, а густой, как деготь, черный кофе. Выпив чашку, Писатель брал в руки гусиное перо и, не сходя с места, создавал очередное бессмертное произведение.
По лужайке от одной группы к другой ходил Путник с кожаным чемоданом и раздавал всем подарки.
Все это спешила запечатлеть для будущих времен фотографическая птица, которая то и дело выпрыгивала из объектива фотоаппарата.
Вдруг с самоваром что-то случилось.
– Нате, господи, - развела руками старушка.
– Кран засорился.
Откуда-то вынырнула фигура в оранжевой каске. Вася узнал Ивана Митрофановича. Тот принялся чинить самоварный кран, попеременно орудуя разводным трубным ключом и автогенной горелкой. Острое белое пламя зло и весело разрезало металл.
"Как бы он опять не испортил чего", - забеспокоился Вася.
Мимо проплыла избушка с голубенькими, как незабудки, ставенками. В окне алел цветок герани. Но, приглядевшись внимательней, Вася увидел, что это не цветок, а Петушиный гребень. В другом окне торчали Заячьи уши. Петух и Заяц сидели за столом, накрытым праздничной белой скатертью.
"Так вот какая она, Луговая суббота!" - с тихой радостью подумал Вася Морковкин.
И вдруг начала удаляться и уменьшаться зеленая лужайка, и все находящиеся на ней сделались маленькими-маленькими, как в перевернутом бинокле.
Горизонт распахнулся, дремучие леса и светлые рощицы, выйдя из-за него, обступили лужайку.
Вслушиваюсь и не могу понять, что это шумит: лес ли широколиственный или светящееся летучее облако, единственное в голубизне неба, но рождается ощущение высоты, и видно теперь большую часть земли - не так, как из иллюминатора самолета, а как в детстве из верхнего окошечка элеватора.
Вижу стальные железнодорожные пути - при взгляде сверху они похожи на струны какого-то музыкального инструмента, не то лиры, не то арфы, не то гуслей; вижу переезд, будку стрелочницы. Опущен шлагбаум. По обе стороны от переезда копятся грузовики и легковые автомобили, долго стоят, пережидая, пока пройдет товарняк, груженный углем и лесом.