Луи Армстронг - американский гений
Шрифт:
Европейцы настолько искренне поверили в созданный ими самими миф, что, когда в 1938 года французский музыковед Юг Панасье впервые приехал в США, чтобы организовать выпуск ряда пластинок, он не удержался и начал учить американцев, как надо играть джаз. Робер Гоффен считает, что "все мы очень обязаны Югу Панасье за то, что он помог чикагским музыкантам осознать подлинное значение своей миссии в искусстве" 2.
1 Goffin R. Jazz: From the Congo to the Metropolitan. New York, 1975, p. 82-83.
2 Ibid., p. 139.
Нетрудно понять, откуда появился этот миф. Условия существования негров в Европе всегда были лучше, чем в Америке. Конечно, они тоже были отнюдь не идеальными. Так, чернокожий английский музыкант Ралф Данбар жаловался на то, что он никак не мог снять квартиру, точно так же как Армстронг во время первой поездки в Лондон не сразу нашел для себя номер в отеле. И все же приезжавшие в Европу негритянские джазмены останавливались
Больше того, к искреннему изумлению черных джазменов, со многими из них европейцы носились как со знаменитостями. Причем им уделяли повышенное внимание и представители высших слоев белого общества, среди которых были даже настоящие герцоги. Они не понимали, что этот интерес исходит лишь от узкого круга ценителей джаза и что европейская публика в целом безразлична, а то и враждебна их музыке. Даже такой умный музыковед, как Джон Хэммонд, считающийся одним из лучших знатоков джаза, был убежден в том, что во времена первой поездки Армстронга в Англию "там существовали гораздо более благоприятные условия для развития джаза, чем в Америке". Хэммонд был постоянным автором "Мелоди Мейкер", часто ездил в Европу и знал ведущих европейских специалистов по джазовой музыке. Если даже этот компетентный и принципиальный американец утверждал, что на его родине джазом пренебрегают, то как же могли думать иначе сами европейцы?
Трудно сказать, на чем основывался Хэммонд, делая заявления такого рода. Если судить о популярности джаза по размерам собираемой его исполнителями аудитории и по вниманию к нему музыкальных критиков, то следует признать, что в США он всегда пользовался гораздо большей популярностью, чем в Европе. Как мы уже говорили, с самого начала джаз стал составной частью американской индустрии развлечений, частью массовой культуры. Каждый американец знал хоть немного о том, что такое джазовая музыка, а небольшому меньшинству она даже нравилась. В Европе джаз, напротив, рассматривался как сложная музыка, понятная лишь избранным, как музыка для узкого круга ценителей. Вплоть до окончания второй мировой войны ни в одной европейской стране не существовало ни одного джазового клуба. В Лондоне в 1930-х годах только в двух ресторанах, когда расходились посетители, проводились "джэм-сешн". В них участвовали немногие исполнители, привлеченные шансом пропустить пару стаканчиков и поиграть в свое удовольствие. В 1938 году выступления в Париже цыганского гитариста Джанго Рейнхардта, возможно, величайшего джазмена Европы, привлекли не более четырехсот зрителей. Причем речь идет о единственном концерте, а не о регулярных каждодневных программах. В те же годы в Нью-Йорке, на 52-й улице насчитывалось шесть-восемь джазовых клубов, в том числе известный нам "Коттон-клаб", куда ежедневно приходило более четырехсот человек, чтобы послушать Армстронга или Эллингтона.
Суть обвинений европейцев заключается в том, что интеллектуальная элита Америки слишком долго пренебрегала джазом и что только выступления европейских музыковедов, и в первую очередь выход книг Панасье и Гоффена, помогли ей осознать значение и ценность джазовой музыки. Исследование Уэлборна и мое собственное, хотя и гораздо менее тщательное, изучение этого вопроса убедительно доказывают, что с самого начала американские специалисты внимательно следили за развитием джаза. За период с 1917 по 1927 год, когда в Америке начал просыпаться широкий интерес к джазовой музыке, в крупнейших журналах и газетах появились сотни статей об этом новом явлении в искусстве. Ошибочным является и широко распространенное мнение, что отношение к джазу знатоков музыки было в основном негативным. Так, Уэлберн категорично заявляет, будто "американцы разошлись во взглядах на достоинства и значение джаза" 1. Но это были расхождения, а не нападки.
1 Неопубликованная рукопись, с. 114.
Вместе с тем нельзя отрицать, что европейцы внесли большой и весьма ценный вклад в исследование джазовой музыки, особенно в области дискографии и анализа связанных с джазом явлений, то есть в той сфере, где они в меньшей степени, чем, например, в вопросах истории джаза, зависели от американских первоисточников. Тем не менее факт остается фактом: американцы всегда были лучше осведомлены о джазе, гораздо больше знали о нем и, самое главное, всегда проявляли большее желание оказывать ему поддержку, чем европейцы. Да, собственно говоря, разве могло быть иначе?
К 1930 году европейские музыковеды и такой их авторитетный орган, как "Мелоди Мейкер", начали проявлять все больший интерес и понимание американского джаза. Одновременно с этим все чаще стали раздаваться голоса о том, что Армстронг является лучшим джазменом мира. Почти ежемесячно "Parlophone", ведущая английская грамфирма, выпускала его пластинки. Среди них было сравнительно мало записей из старой серии "Hot Five".
Поэтому, когда весной 1932 года разнеслись слухи о предстоящем приезде Армстронга в Англию, европейские музыканты и поклонники джаза встретили эту весть с восторгом, хотя и с некоторой долей недоверия. Основания для такого недоверия были, ибо окончательное решение о поездке Армстронг принял в самый последний момент. Заранее была достигнута договоренность только о его выступлении в течение двух недель на сцене лондонского "Палладиума". Все остальное Армстронг предоставил на волю случая. Никто не позаботился ни об оркестре сопровождения, ни о гостинице, ни о чем. Вся компания просто упаковала вещи и поехала.
О том, какое значение придавала музыкальная общественность Лондона приезду Армстронга, свидетельствует, в частности, тот факт, что выход очередного номера "Мелоди Мейкер" задержался на двадцать четыре часа. За это время его сотрудники успели подготовить большой, на половину первой полосы, материал об Армстронге под заголовком "Негритянский король трубы выступит на сцене "Палладиума"". А тем временем выяснилось, что в Лондоне не хватает достаточно квалифицированных музыкантов, из которых можно было бы составить оркестр для выступления с почетным гостем. После двух неудачных попыток решили пригласить негритянских джазменов, игравших в Париже, - это были главным образом американцы. Среди них оказались трубач Чарли Джонсон, гитарист Макео Джефферсон, исполнители на язычковых духовых инструментах Джо Хэйман, Флетчер Аллен, Питер Дю Конже и другие. К ним присоединились два английских музыканта.
Армстронг и все, кто ехал с ним, должны были прибыть в Лондон в четверг 14 июля. Поскольку премьера намечалась на 18 июля, у музыкантов почти не оставалось времени для репетиций. Английские поклонники Армстронга, и прежде всего сотрудники "Мелоди Мейкер", решили дать обед в его честь, на который были приглашены известные исполнители и представители прессы. Кроме того, планировалось направить делегацию в Саутгемптон, чтобы встретить прибывающий из Америки корабль с Армстронгом на борту. Однако оказалось, что "Маджестик" приплывает в порт Плимут, расположенный довольно далеко от Лондона, поэтому гостям пришлось совершить длительное путешествие на поезде до английской столицы. Поезд прибыл лишь поздно ночью, и единственным встречающим на Паддингтонском вокзале оказался редактор "Мелоди Мейкер" Дэн Ингман. Позже он вспоминал: "Я уже отчаялся кого-либо встретить, когда, наконец, поезд прибыл и из вагона вышли пять человек, выглядевшие явно как иностранцы. В крупном мужчине с маленькими усиками и сигаретой во рту я сразу узнал Джонни Коллинза. Рядом с ним находились его жена и еще одна женщина постарше, как оказалось - мать Элфы. Довольно странно выглядела другая пара: молодая, очаровательная негритянка и небольшого роста мужчина, довольно заурядной внешности, весьма безвкусно одетый. На нем было огромное белое кепи и длинная бисквитного цвета куртка, из-под которой выглядывал фиолетовый костюм. Пока я ломал голову, где же сам Армстронг, Коллинз, выглядевший так, как в моем представлении должен выглядеть типичный гангстер, указал на странную пару и объявил: "Мистер и миссис Армстронг". От изумления я лишился дара речи, потому что ожидал увидеть высоченного, атлетически сложенного человека с усами, лет тридцати пяти" 1.