Лук Будды (сборник)

Таск Сергей Эмильевич

Когда эта игра им надоела, они придумали новую, под названием «Эми». Например: «Эми чистит кастрюлю». Девочка зажимала в руке железную мочалку и осторожненько, чтобы, не дай бог, не повредить воображаемый маникюр, поглаживала почерневший бок алюминиевой кастрюли. Или: «Эми моет полы». Комом намотав на швабру мокрую тряпку, девочка расписывала пол замысловатыми узорами.

Когда Эми вернулась домой, ее встретила загадочная тишина. По всему коридору были раскиданы жилеты и кофты. Из кухни несло паленым, в спальне были плотно задернуты шторы, и в темноте она не разглядела двух спящих – сон свалил их вдруг, посреди великого разгрома. Когда она остановилась на пороге столовой, где с люстры свисала половая тряпка, ей померещились странные звуки. Она приблизилась к чулану – звуки доносились оттуда.

– Отец? – она подергала дверь. – Отец?

Из чулана послышалось бормотание:

– Холодно… холодно…

Она повернула торчавший в скважине ключ. Отец сидел, кутаясь в старое женское пальто.

– Холодно…

Она собрала валявшуюся в коридоре одежду и, сложив ее перед отцом, отвернулась. Он заплакал и начал медленно одеваться, не сразу попадая в рукава.

– Такие уродились, – забормотал он себе под нос. – Дед, отец. И я такой. И ты. Все Радовичи. И детей у тебя поэтому нет. Чтобы не плодить уродов. Думаешь, не знаю, что у тебя с детства на уме? Не знал, не бил бы. Из меня не выбили, думал, хоть из тебя выбью. Что закрываешься? Блудить не стыдно, так и синяков не стыдись. Моя рука, поди, легче была. Домой притащилась! Крепко тебя, видно, потрепало. Ну чего ты? Я ж говорю, кровь дурная.

Эми ткнулась ему в колени. Она что-то говорила и говорила, но старик ничего не понимал и вдруг не столько даже расслышал, сколько догадался.

– Что же мне делать? – повторяла она.

Старик впервые улыбнулся:

– Каяться – это по материнской линии, тут я тебе не советчик.

В родительской спальне был полутемный альков с большим распятием. Эми приложилась к нему губами и беззвучно начала молитву, как вдруг ее крепко взяли сзади за плечи, и насмешливый мужской голос произнес:

– Из набожных девочек выходят преотличные блудницы. Кто еще умеет отдаваться с таким истовым, почти мистическим восторгом? Кто еще так закатывает глаза? И трясется, точно в трансе? И выкрикивает «о боже» так, будто это они, а не Даная, открывают свое лоно Создателю?

Две здоровые мужские пятерни облапили ее грудь, и тут же правая скользнула вниз, к животу, и еще ниже, грубо, по-хозяйски ощупывая каждую складку. Эми застонала.

Она даже не пыталась сопротивляться.

– Но сначала инициация. Посвящение в таинство блуда. К посвящению надо быть готовой. Ты готова?

Он провел толстым пальцем у нее между ног.

– Да, вполне.

Она вскрикнула от боли. Если бы ее не держали за бедра, она бы упала.

– Ну вот, это был вход Господень в Иерусалим. Впереди у нас с тобой Страстная неделя. Ты узнаешь, что такое терзания плоти. Что такое холодный пот. И после этого ты воскреснешь для новой жизни. И уже не сможешь иначе. Ты захочешь еще. И еще. И еще.

С каждым словом он все сильнее вонзался в нее, а она только коротко выдыхала, как человек, которого бьют под вздох. Распятие наплывало на нее из темноты и отдалялось, наплывало и отдалялось. И хотя голова у нее шла кругом, она почему-то не могла себя заставить закрыть глаза.

Внезапно железные тиски разжались, и она поняла, что падает на пол. Она потеряла ощущение времени. Нутро горело, и все же лежать было приятно. Стоило, однако, пошевелиться, как начинала ныть каждая клеточка. В конце концов она заставила себя подняться.

Когда она, пошатываясь, вышла из алькова и увидела огромный зал, населенный восковыми, гипсовыми и бронзовыми фигурами, то поняла, что находится в мастерской Яна Раша. Поняла она также и другое: что-то изменилось в ней самой. Она опять была Эмили.

Ее ждала неожиданность. Опутанный по рукам и ногам бельевыми веревками, сидел в кресле голый по пояс Ян, высоченный рыжий валлиец, и беззвучно сносил удары плетью, которой его хлестала темнокожая раскосая девушка. Эмили медленно приблизилась. Девушка передала ей плеть. Она размахнулась и изо всей силы наотмашь ударила рыжебородого. Он намертво сжал челюсти, чтобы не застонать. На плече вздулся кровавый рубец. Эмили остервенела и начала хлестать его со всей ненавистью, на которую была способна.

– Это тебе за отца! За мать! За крокодилицу! За мороженое! За набожных девочек! За все, за все, за…

Она захрипела. Локтем сдавив ей горло, Табита оттаскивала ее от Раша. Она изловчилась и вонзила зубы в теплую мякоть. Табита с криком отдернула руку, как дикая кошка прыгнула Эмили на спину и стала душить ее уже по-настоящему.

– Пускай бьет, – усмехнулся Раш.

Табита отпустила ее, она снова взмахнула плетью и вдруг поймала его взгляд, оценивающий, бесовский. Плеть зависла в воздухе.

– А теперь пойдем мыться, – сказал Раш, вставая. Веревки, словно по волшебству, упали к его ногам. Он подхватил ее на руки и легко понес куда-то, на ходу бросив: – Табита, принеси нам полотенца.

Последний раз ее мыла мать в десять лет, эти деревенские руки вызывали у нее гадливость. Касания его волосатых грубых рук, приученных разминать глину и стискивать женские бедра, доставляли ей наслаждение. Она виновато погладила его багровый рубец на плече. Раш кивнул – мол, с кем не бывает.

В мастерской он уложил ее под плед и заставил выпить залпом рюмку коньяку. Пришла Табита с перебинтованной рукой и с невозмутимым видом уселась прямо напротив них.

– Выпьем, девочки, мировую. – Раш налил Табите и заставил их чокнуться. – Что бы нам послушать? – Он смотрел на Эмили, как бы перекладывая ее на музыку, и остановился на сцене бала из «Ромео и Джульетты».

Эмили блаженно закрыла глаза. Через минуту она спала.

Когда она проснулась, Раш сидел напротив нее в кресле. В напольной вазе стояли гладиолусы всех оттенков фиолетового.

– Я, кажется, заснула, – сказала она смущенно и вдруг увидела цветы. – Ой, какая роскошь! А где Табита?

– Готовит праздничный ужин.

– Сегодня разве праздник? – удивилась она.

– Страдания великомученика Яна Раша.

Она виновато улыбнулась:

– Очень больно, да?

Раш пожал плечами.

– Проголодалась?

– Ужасно.

– Табита! – громко позвал он. – У тебя готово?

– Сейчас! – донеслось из кухни.

Он успел переодеться. Ковбойка, джинсы, сапоги с пряжками… не хватало шестизарядного кольта за голенищем.

– Для великомученика ты неплохо выглядишь, – сказала она.

– Ты тоже.

Табита внесла поднос с чем-то дымящимся в глиняных горшочках.

– Это надо есть палочками, – оживился Раш. – И дышать, как сеттер, загнавший зайца.

– Почему как сеттер?

– Сейчас поймешь.

Неуклюже, с третьей попытки подцепив скользкий гриб, Эмили отправила его в рот и замычала от удовольствия. Она проглотила два или три сладковатых куска мяса, почти не разжевывая, вдруг высунула язык и задышала часто-часто, по-собачьи.

– Что это? – испуганно спросила она, не закрывая рта.

– Горючая смесь по-китайски. Коронное блюдо Табиты. Возьми ложку, не мучайся.

Но с этой минуты Эмили только заливала водой пожар в горле. А те двое ели словно вперегонки, и деревянные палочки мелькали, как вязальные спицы.

В одиночку усидев почти весь коньяк, Раш вдруг посмотрел на Эмили каким-то новым, не известным ей взглядом и коротко сказал:

– Разденься.

Это была скорее просьба, нежели приказ, но не выполнить ее казалось невозможным. Эмили покосилась на Табиту и, чуть замешкавшись, сбросила халат.

– Повернись чуть-чуть боком. Вот так. А теперь представь, что ты натягиваешь чулок.

Чувство неловкости уступило место острому возбуждению. Она увидела себя его глазами. Так не разглядывал ее еще никто. «Сейчас набросится», – подумала она с замиранием сердца. И ошиблась. Раш мял в руках стальную проволоку и меньше всего был озабочен подобными мыслями.

– В чем дело? – недовольно спросил он, заметив, что она разгибается.

– Голова кружится, – пожаловалась Эмили.

– Чулок, – только и сказал он.

Сделав играючи проволочную фигурку, он тут же ее распрямил и начал сплетать заново по памяти, с закрытыми глазами.

– Сеанс окончен, – сказал он. – Чулок можешь бросить на пол.

Табита принесла ей платье. Глядя, как она одевается, Раш спросил:

– Почему не сразу пришла? Потеряла мой адрес?

– Нет.

– Цеплялась за своего мальчика.

– Он не мальчик, – огрызнулась она.

– Ну да, без пяти минут жених. И что же, получила отставку?

Эмили вспыхнула, но смолчала.

– Ох уж эти мне католички. Дай вам волю, вы после первого поцелуя будете считать себя состоящими в священном браке.

– Ты, что ли, не католик? – она невольно оглянулась на альков с деревянным распятием.

– Я? – он вдруг захохотал, хлопая себя по мощным ляжкам. – А что, Табита? Ян Раш, потомок царя Соломона, потерявший счет блядям и принцессам крови, рыжий Пан с дудкой промеж ног, замаливающий свои грехи в соборе святого Петра! Хо-хо-хо! Если за каждую соблазненную прикладываться, сколько же мне дней поклоны бить? И что, интересно, раньше разобьется – мой лоб или их мраморный пол?

– Я пошла, – вклинилась Эмили между двумя громовыми раскатами.

– Да? – удивился он так, как если бы его туфли самостоятельно заковыляли к выходу. – На ночь глядя?

– Мне правда надо идти.

– Куда, если не секрет?

– Секрет.

– Но подвезти я тебя по крайней мере могу?

Эмили колебалась.

– Ну хорошо. Только…

– Только что?

– Нет, ничего.

Не доезжая примерно двух кварталов, она попросила его остановиться, на секунду к нему прижалась, а затем выскочила из машины и скрылась за углом. Раш медленно поехал следом. Она сильно торопилась и лишь дважды позволила себе бегло оглянуться, последний раз – перед тем, как позвонить в какую-то дверь.

Возле дома стояло много машин, и Рашу пришлось поискать местечко для своего «бьюика». Дом был как дом, ничего примечательного. Раш позвонил. Гробовое молчание. Он позвонил настойчивее. Тот же результат. Он уже собирался обрушить на дверь свой кулачище, когда сзади послышалось:

– Месье не умеет считать до трех?

Он повернулся, готовый спустить со ступенек наглеца, но незнакомец был само радушие.

– Все очень просто. – Мужчина позвонил условным сигналом, один длинный звонок, два коротких, и дверь сама открылась. – Вынужденная мера предосторожности, – улыбнулся он и протянул руку. – Макс.

– Ян, – сказал Раш, пожимая руку.

– Дант хочет спуститься в первый круг ада. Вы позволите мне быть вашим Вергилием?

Раш пристальнее взглянул на Макса, но по его лицу ничего нельзя было прочесть.

– Начало многообещающее, – засмеялся Раш.

– Тогда за мной. – Макс, не оборачиваясь, стал спускаться в полутьму подвала.

Эротическое шоу предварял парад-алле: каждая из участниц должна была продемонстрировать нечто неожиданное. Наиболее интересные номера встречались аплодисментами. Завсегдатаи, разумеется, болели за «своих».

– Ну как? – спросил Макс, сидевший спиной к эстраде. – Замечательные есть особи, не правда ли?

– Вы говорите о них так, словно разводите аллигаторов.

– Причем все включены в меню, – ему в тон добавил Макс, отпивая из рюмки.

– И можно ознакомиться с прейскурантом? – Раш охотно включился в игру.

Макс протянул ему сложенный пополам листок глянцевой бумаги. Раш открыл его – против перечисленных в столбик женских и мужских имен была проставлена цена. Иных «блюд» в меню не значилось.

– Кстати, рекомендую обратить внимание, – Макс не глядя показал большим пальцем на эстраду, где в эту минуту появилась Эмили.

Раш не донес до рта рюмку. Пройдя до середины авансцены, девушка сняла лифчик и бросила зрителям, толпившимся у помоста. Какой-то юнец в бархатном костюме поймал его на лету и широким жестом достал из кармана крупную купюру. Девушка взяла ее, повернулась к юнцу попкой и, зажав бумажку между ягодиц, сделала несколько сокращательных движений; бумажка затрепетала, как крылья бабочки. Зал загудел.

– Придумают же! – усмехнулся Макс. – А хороша, да?

Раш молча выпил. Эмили скрылась в кулисе.

– И ведь не скажешь по ней, что натерпелась. Отец животное, мать фанатичка. В шестнадцать лет сбежала из дому. До Парижа добиралась на попутных, расплачиваясь натурой. Как она при этом умудрилась сохранить невинность, ума не приложу. Парадокс.

Раш достал чековую книжку. Макс отвернулся к эстраде.

– Здесь семь номиналов, так что до следующей субботы она свободна. – Раш положил перед собеседником чек. – Приятно было познакомиться, – сказал он, вставая из-за стола.

– Один плюс семь, итого восемь, – сочувственно произнес Макс, пряча бумажку в карман. – Девятый круг последний.

– А это за выпивку, – Раш бросил на стол купюру. – Кстати. Без каблука вам было бы лучше. Хромота красит настоящего мужчину.

Выйдя на улицу, Эмили увидела Раша и сразу все поняла. Готовая к тому, что сейчас услышит, она пошла ему навстречу. Раш как ни в чем не бывало обнял ее за плечи и повел к машине.

Она утонула в мягком кожаном кресле, ремень пристегнул ее автоматически. Она с любопытством разглядывала все вокруг.

– Красивая, – сказала она о молодой женщине, чья фотография лежала под стеклом. – Твоя мать?

Он сделал вид, что не слышал вопроса.

– Хорошо работаешь. Легко, свободно. С годами это уходит. Больше знаешь – меньше можешь. Эта твоя «бабочка»… – он выпятил губу от восхищения.

– Куда мы едем? – в ее голосе чувствовалась напряженность.

– Надо подумать. Можем заглянуть к одному продюсеру.

– Киношнику, что ли?

– Ну да, киношнику. Интересный тип. Был у меня как-то в мастерской, приглашал к себе.

– Далеко это?

– Да нет, не очень. – Он бросил взгляд на часы. – Время, конечно, неудачное. Вряд ли он сейчас дома.

– А что он делает ночью?

Раш уже нажимал на кнопки радиотелефона, и вопрос повис в воздухе. Голос в трубке деловито произнес: «Алло?»

– Привет, Майкл, это Раш. На каком я свете? Пока на этом, но собираюсь на тот. Угадал, в твои края, – засмеялся он, и тут же лицо у него вытянулось. – Да что ты? И когда вернешься? Нет, не возражаю. Нет, не один. Спрашиваешь! – он весело подмигнул Эмили. – А как твои девочки? Да, эта знает себе цену. А Грета? С кем, с этим кобелем? Ты же говорил – через мой труп! Прямо шекспировские страсти. А как наша старушка Вивьен поживает? Ощенилась?

Он закатил глаза и, прикрыв ладонью трубку, пояснил для Эмили:

– Не дом, а какой-то собачий Голливуд. Ну, ты увидишь.

И вдруг протестующе закричал в трубку:

– Э-э, нет, мы так не договаривались! Нет уж, дудки! Где я с ней буду охотиться? В Люксембургском саду? Короче,

мы тебя еще застанем? Точное время я сообщу. О\'кей, Майк. Ну всё, до встречи.

– Нас ждут, – сказал он, кладя трубку.

– Не поздновато? – она посмотрела на часы.

– К нему никогда не поздно.

Они подъехали к роскошному магазину. До закрытия оставались считанные минуты, но Рашу здесь обрадовались так, словно ради него все готовы были задержаться на работе до утра. Он предложил Эмили походить по залам, а сам уединился с мадам Риволи, владелицей магазина.

– Будем делать из Золушки принцессу? – она улыбнулась ему как старому приятелю или даже больше, чем приятелю.

Он покачал головой:

– Я хочу, чтобы ты отнеслась к этому серьезно.

– Ко всем твоим увлечениям я отношусь серьезно. Итак, я тебя слушаю.

– Полный гардероб на семь дней.

– Ого.

– Сан-Франциско. Потом Лос-Анджелес. Темы я, кажется, придумал.

Мадам Риволи вызвала трех девушек и раскрыла блокнот, приготовившись записывать.

– Я, правда, не уверен, что у вас есть все необходимое.

– Месье? – поза мадам Риволи выражала терпеливое ожидание.

– Хорошо, начнем. Мы сходим по трапу, на ней ситцевое платье в русском стиле, руки обнажены, и легкие туфельки… лапоточки. – Забыв о цели своего прихода, он фантазировал дальше. – Мы с ней садимся в машину, и тут Майк мне выдает: «Ну ты и задница? Нет бы раньше предупредить!» А я ему: «Можно подумать, ты отменил бы съемки, старый хрыч!» А он мне: «Из-за тебя, сукин ты сын, конечно, нет, а вот из-за прекрасной незнакомки…» – «Прекрасную незнакомку, – отвечаю, – зовут Эмили. Признаться, от имени я не в восторге… в отличие от всего остального». Тут Майк тихо хрюкает. Мы уже в районе Кастро, в квартале «голубых». Эмили прилипла к стеклу, и Майк своим козлиным тенором поет: «Сан-Франциско всем очень нравится. Здесь бабы – атлеты, мужчины – красавицы!»

– Значит, остановимся на платье в русском стиле, – мадам Риволи выразительно посмотрела на продавщицу, стоявшую с разинутым ртом.

– Да, мадам, – пролепетала та.

Риволи сделала пометку в своем блокноте и подняла на Раша вопросительный взгляд.

– На океанском побережье я вижу ее в прозрачном совершенно свободном шифоновом платье в крупных ярких цветах. Белая шляпа с лентой. Плетеные сандалии.

Мадам Риволи глазами отправила вторую девушку. Эмили, с которой сразу сняли все мерки, ничего ей не объясняя, с озадаченным видом бродила по пустым залам.

– Теперь «Алькатрас».

– Для тюрьмы отдельный туалет?

– Монашеское одеяние, – уточнил Раш. – Она проходит мимо камер и для каждого заключенного находит слова утешения. «Птичнику» Страуду рассказывает о канарейках, отвлекает Аль Капоне от мрачных мыслей о сифилисе…

– Ее примут за сумасшедшую.

– Главное, чтобы она была безукоризненно одета.

Третья девушка исчезла. Мадам Риволи покачала головой:

– Зачем тебе это нужно?

– Это нужно ей.

– Ты решил стать филантропом?

– Я решил стать истинным католиком, – Раш молитвенно сложил ладони и закатил глаза к потолку.

Их тет-а-тет нарушила первая девушка, державшая платье в русском стиле. Раш одобрительно кивнул.

– Гвоздь программы – мужской клуб. Мы приходим, одетые как два близнеца: брюки в полоску, блейзер, белый пикейный жилет, черные лакированные туфли. Я заставил ее напомадить волосы и собственноручно наклеил ей светлые усики. Все продумано до последней детали. И тем не менее швейцар, что-то унюхав, готов преградить ей путь. «А это мистер Ян Раш-младший», – опережаю я его, и мы небрежно проходим. После изысканного обеда папаша Раш приглашает любимого сына на танец…

– Можешь не продолжать, – мадам Риволи обворожительно улыбнулась. – Два клубных костюма, – сказала она девушке и перевернула страничку блокнота.

– Так, Голливуд. Я думаю, одного дня нам хватит. Утром везу ребенка в Диснейленд. Тут все ясно: матроска, соломенная шляпка с васильками, босоножки, гольфы. Она будет замечательно смотреться с воздушным шариком.

– А на вечер?

– О, вечер! Вечер она запомнит на всю жизнь. Беверли Хиллз. Запахи олеандра. Артур Миллер играет в вист с Джессикой Тэнди. Дастин Хоффман достает изо рта целлулоидные шарики. «Хотите полетать?» – спрашивает он ее. Она даже пугается: «У вас есть самолет?» – «Тяжелый бомбардировщик», – говорит он совершенно серьезно. – Б-52». И протягивает ей крепчайший коктейль. Даже в этом обществе она звезда. Или, если хотите, царица зверей. Леопардовый костюм в облипочку – вот что нам надо!

На губах Раша играла торжествующая улыбка. Девушки-продавщицы, забыв обо всем на свете, ловили каждое его слово.

– А на седьмой день? – тихо спросила мадам, уже догадываясь об ответе.

– А на седьмой день я отвезу ее домой. Одеть ее для нашего последнего дня всего труднее. Ты мне поможешь, Тина?

– Да, Ян.

Выражаясь языком старых романов, неделя пролетела как один день. В аэропорту Орли их встречала Табита. Ей навстречу шла уверенная в себе женщина в стильном костюме – черный камзол с белыми кружевными манжетами и белым жабо, черная кожаная мини-юбка, высокие лайковые сапоги с отворотами. Табита с трудом узнала Эмили. Раша она тоже не узнавала. Одет как обычно, но ожидаемой кислой мины она не увидела. Он тоже был неприлично счастлив.

В машине Эмили с улыбкой рассказывала, обращаясь только к нему:

– Ты как раз вышел, и официант передает мне визитную карточку. Какой-то князь или герцог, черт его знает. На обороте мелкими буковками «Я сижу возле колонны. Посмотри и сама сделай выбор».

– Это тот педрило во фраке?

– Нуда!

– А я удивлялся: неужели, думаю, никто не клюнул?

Табита ударила по тормозам.

– Я так понимаю, девушку надо отвезти домой. Где ты живешь?

Эмили с недоумением повернулась к Рашу, но тот отвел глаза.

– Вокзал Монпарнас. Там я покажу.

С этой минуты они ехали молча. Раш заговорил, когда они подъезжали:

– Яцек, тебе ведь не надо ничего объяснять? Ты взрослый мальчик, сам все понимаешь, правда?

Табита, выругавшись, остановила машину перед белым «кадиллаком», нагло поставленным поперек дороги. Эмили открыла дверцу.

– Чао, папочка.

– Подожди! – Он ждал чего угодно, только не этой сговорчивости. – Я все же постараюсь тебе объяснить…

– Я все поняла, Ян. Ты бросаешь женщин, как твоя мать бросила тебя. Разве не так? Знаешь, еще неизвестно, что хуже, с ними или без них. И не вздумай меня утешать. Ты ее утешай, – она кивнула на Табиту, – а у меня все в порядке.

Она вышла из машины, оставив дверцу открытой. Раш впился взглядом в фотографию под стеклом, словно пытаясь прочесть по лицу матери, не она ли выдала его тайну. Через несколько шагов Эмили обернулась и помахала рукой.

– У меня все замечательно!

Так же легко, как эти слова, дался ей подъем на четвертый этаж. Она взлетела наверх и, только когда дверь за ней захлопнулась, позволила себе перевести дух. Она вдруг почувствовала слабость в ногах и едва доплелась до кровати. Из-за опущенных штор в комнате было темно.

– С возвращением, – раздался голос из угла.

Она вскрикнула, но тут зажегся торшер, и она увидела в кресле Макса.

– Господи, как ты меня напугал, – она обхватила себя за плечи, ее трясло.

– Между прочим, классно выглядишь. У мадам Риволи отличный вкус.

– Откуда ты знаешь про мадам Риволи?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

– Послушай, тебе не кажется, что мы должны отпраздновать твое возвращение? Не знаю, как ты, а я проголодался.

Только сейчас она заметила, что на журнальном столике стоят бутылка, два бокала, какие-то закуски. Он усмехнулся:

– Где еще ты найдешь такого заботливого патрона?

– Что все это значит?

– Это значит, что Макс хочет с тобой выпить. – Он разлил вино в бокалы и подсел к ней на кровать. – За твои успехи!

Эмили залпом выпила и спросила:

– Какие еще успехи?

– Не скромничай. Калифорния… Голливуд… совсем не плохо для начала. А как в постели? – Он приблизился к ней вплотную.

Эмили отпрянула.

– Ты о чем?

– Ты меня отлично поняла. – Он поправил у нее на груди жабо.

– Что, шпионил за нами! Шпионил, да? Да?

– Только давай без истерик.

– Кто тебе сказал, с кем я была? Ну?

– Раш, кто же.

– Врешь, сволочь!

Макс спокойно подошел к столику, налил себе вина, взял с тарелки сэндвич.

– Ай-яй-яй, – он сокрушенно покачал головой. – Я, можно сказать, терплю убытки, отпускаю тебя на неделю развлечься, и вот благодарность.

Эмили глядела на него во все глаза.

– На неделю? Развлечься?

Макс пожал плечами.

– Его слова. Ладно, думаю, пусть девочка посмотрит на красивую жизнь. Небось не каждый день Дастин Хоффман будет для нее шарики изо рта вытаскивать.

Эмили хотела что-то сказать, но губы у нее затряслись. А Макс продолжал:

– Не веришь? А ты у него спроси. Только не сейчас. Сейчас ему не до тебя.

– Дерьмо, – Эмили схватилась за сигарету. – Мешок дерьма, – повторила она в сердцах. И вдруг спохватилась: – Как ты вообще сюда попал?

Макс отмахнулся.

– По-моему, тебя гораздо больше волнует, чем сейчас занят твой Раш.

– Ты меня отвезешь?

– Гм. А если я скажу «нет»?

– Ты не скажешь «нет».

– Вот как? Это почему же?

Эмили посмотрела ему в глаза.

– Потому что это входит в твои планы.

Макс подлил себе вина, но пить не стал. Повертел на указательном пальце ключи от машины. Улыбнулся:

– Чего не сделаешь для хорошенькой стриптизерши!

Раш злился. На себя, на Табиту. Чтобы успокоиться, он попробовал помять в пальцах глину, но испытанное средство на этот раз не подействовало. Оставался горячий душ. Он быстро разделся и уже хотел встать под обжигающую струю, когда в дверях появилась голая Табита.

– А где наша игрушка? – Раш заставил себя улыбнуться.

Она пошла за гуттаперчевой обезьянкой. Обезьянку купили после того, как Табита прокусила ему палец своими острыми зубами. Когда она вернулась, дверь в ванную была заперта.

– О\'кей, – процедила она и скрылась в темноте коридора.

Раш вышел из душа нескоро. Квартира встретила его тишиной. Он обошел все комнаты, заглянул в мастерскую. Табита исчезла. Он с облегчением вздохнул, налил в стакан бренди, и в этот момент она на него прыгнула откуда-то сверху. Он выронил стакан и перехватил ее руки у себя на горле.

– Хочешь меня? Говори! Хочешь?

– Пусти… больно.

Он напряг шею и попробовал стащить ее с загривка, но она намазала тело чем-то жирным, и пальцы его все время соскальзывали.

– По шлюхе своей затосковал? Да? Да?

– Пусти! – хрипел он.

Где-то рядом хлопнула дверца машины. На ходу что-то бросив Максу, Эмили вошла в подъезд и, не дожидаясь лифта, взбежала наверх. Она хотела позвонить, но, услышав голоса, тихо толкнула дверь – квартира никогда не запиралась. Крики доносились из мастерской.

– И много ты ему отвалил? – кричала Табита. – Сколько стоит неделю потрахаться со стриптизершей?

– Сколько бы ни стоило, тебя это не касается, – огрызнулся Раш.

Эмили отшатнулась, как от пощечины, и плотно прикрыла дверь. Она вызвала лифт, но из-за слабости в ногах присела на ступеньки. До нее продолжали долетать отдельные слова, однако в их смысл она уже не вникала.

– Ну еще бы! – взвилась Табита. Они стояли лицом к лицу и с ненавистью глядели друг на друга. – Мое дело сидеть на привязи, пока ты летаешь с очередной птичкой! А потом мазать тебе одно место, подозрительно красное после полетов!

Он хотел ее ударить, но она вовремя отскочила.

– Три года я слышала: «Это все бабочки-однодневки, а ты здесь хозяйка». Что, решил завести новую? Старичок втюрился?

– Ты…

– Старичку пора на отдых. И птичке твоей лучше ничего не знать, спокойней будет.

Раш швырнул ей одежду.

– Убирайся.

Табита не шелохнулась.

– Ну убей меня, – улыбнулся Раш. – Задуши, отрави, распили пополам. Разве ты еще не поняла, зачем я держал тебя?

Табита медленно пошла на него. Он отступал, продолжая ее поддразнивать:

– Испепели меня взглядом, Табита. Ты сейчас похожа на страшного василиска. Видишь, я дрожу как осиновый лист!

– Ты сам напросился, – сказала она одними губами.

Через несколько минут входная дверь открылась, и из квартиры вышла Табита, одетая, как всегда, с продуманной небрежностью. Эмили вскочила. Она собиралась сказать что-то в свое оправдание, но Табита ее опередила:

– Он тебя ждет.

Эмили не успела ничего спросить – кабинка лифта уплыла вниз. Из квартиры не доносилось ни звука. Она миновала кухню, ванную, спальню, наконец взялась за перила деревянной лесенки, что вела в мастерскую. Ее охватил страх.

– Раш? – неуверенно спросила она. И еще раз, громче: – Раш?

Она одолела три ступеньки, четвертую, пятую – и вдруг увидела его. Он лежал с открытыми глазами, метрах в десяти от нее, и в первую минуту можно было подумать, что он валяет дурака: прижался к полу, как какой-нибудь гигантский ящер в ожидании добычи. Она стиснула зубы. Медленно приблизившись, она присела на корточки и закрыла ему глаза.

Ни «кадиллака», ни Макса у подъезда не было. Эмили поискала взглядом белую машину, а затем, как ей казалось, быстрым шагом пересекла улицу. На самом деле она бежала. Вскоре с ней поравнялся белый «кадиллак».

– Засвечиваться не хотелось, – пояснил Макс, когда она села рядом.

Это было все, что он сказал.