Лук Будды (сборник)
Шрифт:
Их обеих мучили ночные кошмары. Эми, спавшая в столовой на узеньком диванчике, постанывала. Эмили металась, точно в бреду, и вдруг села на кровати с перекошенным лицом. Испуганная Эльжбета пулей вылетела из спальни. Вцепившись в Эми, она стала трясти ее, приговаривая:
– Ну чего ты? Просыпайся! Умерла ты, что ли?
Она вспомнила, как мать однажды потеряла сознание и отец бил ее по щекам, приводя в чувство. Эльжбета закатила спящей пощечину и быстро отпрянула, чтобы не получить сдачи.
– Что случилось? – спросила Эми, мгновенно проснувшись.
– Пошли, – девочка бесцеремонно потянула ее за собой.
– Куда ты меня тащишь? – Эми вяло сопротивлялась. – Сейчас что, утро?
За окном разлилась сероватая муть. Часы так и стояли на восьми, и само время, кажется, остановилось с ними вместе. Не то светало, не то смеркалось. В спальне, где шторы не поднимались, был полумрак. Эмили сидела в прежнем положении и беззвучно шевелила губами. Она была насквозь мокрая. Эми обняла ее за плечи.
– Плохой сон, да?
Эмили зябко поежилась.
– Принеси теплой воды и полотенце, – приказала Эми девочке и присела на кровать. – Мне тоже
– Кто такой Раш? – сипло спросила Эмили.
Эми вздрогнула.
– Откуда тебе известно это имя?
– У меня во сне был с ним роман. Мы летали в Америку, встречались в Голливуде с разными знаменитостями, он меня одевал, как королеву, а потом… – Она помолчала, сжимая и разжимая пальцы. – Что было потом?
– Зачем тебе?
– Потому что у меня ничего уже не будет. Ни Раша, ни Америки, ни леопардового комбинезона. Вообще ничего. Так что было потом?
– Чудеса в решете.
Вернулась Эльжбета с полотенцем через плечо и железным тазом, в котором плавала губка.
– Я сама, – сказала она, отодвигая локтем старшую, и заворковала над Эмили: – Сейчас мы снимем мокрую рубашечку, вот так, умница, и всю тебя протрем теплой водичкой, вот так, вот так, а потом разотрем полотенцем, и будет у нас девочка чистенькая, свеженькая.
– Ладно, вы тут заканчивайте и приходите в столовую. А я пока кое-что разложу. – Эми собрала разбросанные повсюду свертки и вышла из спальни.
В столовой все долго шелестели бумагой, разворачивая подарки. Эмили получила флакон духов, отец – кофту грубой вязки, Эльжбета – куклу с богатым гардеробом.
– Ну и сиськи у этой Барби! – зашептала она Эмили на ухо. – С такими только бегать.
– Держи свои четки. И вот это, – Эми протянула ей «Татрах» и три комплекта трусиков.
Девочка повертела в руках голубую коробочку.
– Чего это?
– Тампоны. Будешь их вставлять, когда начнутся месячные.
– Куда вставлять? – спросила Эльжбета.
– Туда. – Эми покосилась на отца. – Ты правда не понимаешь или прикидываешься?
Девочка мгновенно распечатала коробку, достала тампон и уже хотела осуществить первую примерку, но была вовремя остановлена.
– Потом, – засмеялась Эми. – И, пожалуйста, без самодеятельности. Там есть рисунок, на нем все показано. А с трусиками я, кажется, маху дала. Как бы они не оказались тебе малы…
На этот раз остановить Эльжбету не успели, и из-под платья мелькнул ее крепко сбитый крестьянский задок.
– Вот девка бесстыжая, – пробормотал старик.
Эльжбета тут же укусила:
– Вы, папаша, в этой кофте хотите спать или будете в нее огрызки прятать?
Старик покраснел и начал торопливо расстегивать пуговицы негнугцимися пальцами. А девочка уже взялась за Эми:
– Что, понавезла гостинцев и довольна! Ты бы лучше бельишка подкинула, а то он все простыни в доме обделал! И принцессу свою дари кому-нибудь другому. Выпендривается тут, какая она хорошая! – Эльжбета выкидывала из коробки кукольные наряды, потом выхватила у Эмили из рук флакон духов и шваркнула его об печь.
На несколько секунд все замерли. Эми, готовая расплакаться, прижимала к груди Барби. Она переводила взгляд с Эмили на отца, ожидая, что те примут ее сторону, но Эмили отвернулась к окну, а отец воевал с пуговицами на злосчастной кофте. Она не выдержала и бросилась вон из дому.
За гаражом, который не мешало бы давно покрасить, был разбит огород. Какая-то женщина, повязав голову косынкой, старательно полола сорняки, то и дело отмахиваясь от назойливых комаров. Эми приблизилась. Забыв про слезы, она наблюдала за тем, как жилистая, в набухших венах рука снимает с тяпки налипшие корешки. Женщина разогнулась и поглядела на Эми выцветшими глазами.
– Не расстраивайся. На вот, поешь, ты же любишь, – она высыпала Эми в ладонь лущеный горох.
– Мама, что вы здесь делаете?
– Видишь, как заросло. До темноты провожусь.
– Вам помочь?
– Да какая от тебя, городской, помощь! Ты, дочка, иди. Иди.
Эми пошла дальше мимо грядок. Через несколько шагов она обернулась и, убедившись, что мать в ее сторону не смотрит, выбросила пригоршню мелких горошин.
После того как Эми убежала в слезах, в доме наступило затишье. Эмили со словами «ну и скука тут у вас» ушла на кухню и села за пасьянс. Эльжбета отправилась в детскую разбираться с куклами, третий день стоявшими на коленях в темном углу. Старик на цыпочках прокрался в спальню и запер дверь на засов.
Эльжбета переносила своих тряпичных уродок на кровать, приговаривая:
–.. и чтобы я больше не повторяла! Еще раз ляжешь в постель с грязными ногами – выпорю. А это что? – она ткнула в нос другой кукле пластмассовую тарелочку. – Я, что ли, за тебя перемывать буду? Скажите спасибо, что я вас, как эту Барби, вообще не выгнала. Ладно, часок, так и быть, поиграйте, но чтобы я вас не видела, не слышала!
Внимание Эльжбеты привлекли громкие голоса. Она побросала своих кукол, подкралась к родительской спальне и прильнула к замочной скважине. Отец с соседкой занимались этим! Соседка с задранной юбкой лежала поверх одеяла, обхватив отца своими мощными ляжками, а он дергался, пытаясь вырваться, и материл ее последними словами. Почему-то соседке это ужасно нравилось, и она просила: «Еще! Еще!» Отец сильнее дергался и матерился, а соседка стонала, била его сзади по печени ногой в спущенном чулке и хохотала как ненормальная. Вдруг он застыл: прижавшись к стеклу, кто-то наблюдал за ними в окно.
– Эй, ты там заснул? – игриво спросила соседка.
На этот раз отец сумел вырваться и, как был в подштанниках, подбежал к окну.
– Сгинь! – он забарабанил в стекло. – Сгинь, кому говорят!
– Стесняешься при покойнице? – засмеялась соседка, садясь и оправляя юбку.
– А ты, курва, молчи, – рыкнул на нее старик.
– Да ладно тебе! Ты лучше скажи, где моя резинка от чулка. – Она опустилась на четвереньки
– Потом, потом, – заторопил старик, довольно бесцеремонно поднимая ее и подталкивая к двери.
Соседка, брыкаясь, повизгивала:
– Убери свои грабли! Убери, ну!
Эльжбета отпрянула от замочной скважины.Девочка молилась на коленях у себя в комнате перед самодельным распятием, которое вырезал для нее отец:
– Боженька, ты, наверно, не видел, чем они занимались? Ты, наверно, не знаешь, что Эмили танцует голая, а Эми не ходит в костел. Ведь если бы ты все видел и все-все знал, ты бы наказал их, правда? И сделал бы так, чтобы я жила в Париже? Я могу повторить без запинки все молитвы. У меня и четки настоящие, а не бусы, как у нашей соседки, которая любит притворяться, какая она верующая. А я только кушаю много, но это же не самый большой грех, правда? Если ты скажешь, я перестану печь булочки. Буду есть этот дурацкий горох, от которого сам знаешь что бывает. Только сделай так, чтобы они не бросили меня здесь одну! Ты ведь забрал к себе мою мать, когда я тебя попросила. Я тебя, Боженька, очень прошу: пусть они теперь перестирают все белье, пусть попробуют отскрести ножом половицы. Почему я должна возиться с этим вонючим старикашкой? Ты меня слышишь?
Эльжбета подождала небесного знамения, потом покосилась на дверь и с опаской зашептала:
– Ты хочешь, чтобы я сначала рассказала про мой стыд? Ну хорошо. Месяц назад…
Вдруг раздался испуганный крик:
– Сошелся! Сошелся!
Эльжбета вскочила и кинулась на кухню. Из своей конуры высунулся старик. Эмили смотрела на разложенные карты, словно отказываясь верить собственным глазам.
– Ты чего? – набросилась на нее Эльжбета. – Я чуть родимчик не схватила.
– Пасьянс сошелся, – сказала она упавшим голосом. – Никуда мы отсюда не уедем.
Девочка захлопала в ладоши, что вызвало у Эмили приступ бешенства:
– Чему ты, дура, радуешься? Я на нас загадала. Она-то уедет, а про нас никто и не вспомнит. Кто мы? Ни то ни се. Были да сплыли. У нас впереди ничего нет, ты хоть это понимаешь? Ничего! Она все у нас украла, каждый час, каждую минуту!
Эльжбета набычилась:
– Уедет она отсюда, ага.
– Уедет! – выкрикнула Эмили, чувствуя подступающие слезы. – Уедет, – повторила она, – а мы сгнием вместе с этим домом!
– Не ори, – спокойно сказала Эльжбета. – Тоже мне, психическая. Говорят тебе «не уедет» – значит, не уедет. Идем.
– Куда?
– В гараж, куда!
Эмили секунду подумала.
– А что, пожалуй. – Она сделала шаг к двери и в сомнении остановилась. – Я в машинах ничего не понимаю.
– Он понимает, – девочка мотнула головой в сторону чулана.
Они вышли в коридор и столкнулись со стариком, который смущенно втянул голову в плечи. Эльжбета фыркнула:
– Ну вот, папаша, и от вас какой-то толк. Пошли. Эх, что бы вы без меня делали!Эми встретил пустой дом, хотя для нее он пустым не был. Она отчетливо слышала крадущиеся шаги и шепоток:
– Вернулась!
– А что я тебе говорила! Теперь всё. Отпрыгалась птичка.
– Отпрыгалась?
– Видишь, как головой вертит? Это ей кажется, что она нас слышит.
– Нуда!
– Я тебе точно говорю. Она думает, что мы такие же, как она. Что мы никуда не исчезли.
– Она сумасшедшая?
– Тсс.
Эми хотела их догнать, объясниться.
– Зачем вы так? – сказала она с укоризной. – Что я вам плохого сделала?
Но они, хихикая, спрятались. Она услышала непонятный скрип. Заглянула в столовую и увидела отца, починяющего створку шкафа. Он словно помолодел и сейчас выглядел на свои шестьдесят – именно столько ему было, когда он умер. Старик вздрогнул, почувствовав на себе пристальный взгляд. Он покосился на дочь и, насупясь, принялся смазывать петли. Эми осторожно прикрыла дверь, чтобы ему не мешать, а ей вслед раздалось:
– Тьфу ты, дура полоумная!
В детской Эми рассадила на полу тряпичных кукол, сама села в круг и стала читать им свой детский дневник:
– «В Париже я буду жить в шале Руайяль. Я буду лежать в кровати с балдахином, а за меня будут сражаться ОЧЕНЬ много мужчин. Думаете, только вы такие? Вы даже спрятать ничего не умеете. Просто мне ваши дурацкие деньги не нужны, понятно? Если я захочу, у меня столько денег будет, сколько вам и не снилось. Сказать, откуда? От верблюда!»
Дойдя до этого места, Эми расхохоталась. Зазвонил телефон. Она неохотно поднялась с пола и пошла в спальню, где остался аппарат.
– Алло? – лицо ее оживилось. – Как хорошо, что ты позвонила. Что? Я позвонила? Ну да, я хотела узнать, чем ты там занимаешься. Читаешь им вслух дневник? А они? Какие молодцы. Эми? Знаешь, я только что…
Не закончив фразы, она подалась вперед, роняя трубку. Из зеркала на нее смотрела мать. Эми узнавала в ней себя, постаревшую. Она резко повернулась и вдруг оказалась в материнских объятьях. Она заплакала. Мать положила ее голову к себе на колени и запела:Песня колыбельная,
Свечка поминальная.
Ты давно ли маешься,
Душа моя печальная?
Не горюй, душа моя,
Выйди за околицу:
Там трава шелковая
Тихо ветру молится.
Крылья ли захлопали
Над тропой завьюженной?
Или скачет во поле
Твой желанный-суженый?
Догорела дочерна
Свечка поминальная.
Синева купельная,
Бабка повивальная.
Эми закрыла глаза и так ясно все увидела: шипящий в духовке пирог, хрумкающую сеном лошадь, Раша, крыши ночного города, мигающие огни самолета…
Макс прождал ее битый час. Когда он на всякий случай набрал ее номер и услышал, что она как ни в чем ни бывало треплется по телефону, кровь у него закипела. Он помчался в Иври-сюр-Сен, живописный пригород Парижа, с твердым намерением поставить точку в этой истории, но история позаботилась о себе сама.
1991
Примечания
1
Здесь: чувак (англ.).
2
Игра слов: job – работа, Job – Иов (англ.).
3
При участии Марии Ризнич.