Луки и арбалеты в бою
Шрифт:
А что мы можем сказать о дистанции стрельбы? Не вообще, а применительно к Древней Руси?
Одна из принятых в то время мер расстояния – приблизительных, оценочных, принципиально не имеющих точного значения – называлась «перестрел». Примерное значение этой меры можно расшифровать исходя из записей одного паломника, который оценивал «перестрелами» расстояние между некоторыми святынями, посещенными им во время путешествия в Святую землю.
Часть этих архитектурных памятников, находящихся на территории современного Израиля, сохранилась до наших дней; следовательно, сохраняется возможность «контрольного» измерения в современной системе отсчета.
Как и положено приблизительным мерам (впрочем, куда менее приблизительным, чем «конный переход», «путь каравана между двумя стоянками» и прочие средневековые оценки дистанции), расстояния, покрываемые
Это совсем мало с точки зрения длины общего полета стрелы, пущенной из средневекового лука (хотя и сравнимо с данными таблицы доктора Поупа), поэтому, вероятно, не является показателем дальнобойности. Для прицельного же выстрела в мишень, сравнимую по размерам с человеком, 250 м – вполне приличная дистанция; она превышает минимальные требования, предъявляемые к не прошедшим квалифицированную подготовку английским лучникам (такие «новобранцы» должны были поражать цель на расстоянии около 200 м), хотя и уступает примерно в полтора раза дистанции Прицельного выстрела, доступной лучникам высшей квалификации.
(Отметим, что современные спортсмены-лучники обучены прицельно стрелять на расстояние менее 100 м.)
Очевидно, такой «перестрел» есть именно расстояние, на котором обычно ведется перестрелка, притом что отдельным стрелкам доступны и более высокие показатели. Но доля таких стрелков в древнерусских дружинах скорее всего была невелика: все-таки среди всех описаний битв известно лишь два случая, когда стрельба из луков серьезно влияла на исход боя.
Интересно, что дистанции между отдельными близкорасположенными пунктами Святой земли иногда измерялись в бросках камня: рукой? из пращи? прицельно? на дальности полета?
Эта тема еще ждет своего исследователя…
Времена царей
В эпоху становления государственности Московской Руси лук изменился не то чтобы так уж принципиально, но все же стал более татарским. Даже на названиях это отразилось: теперь для всего лучного набора обычно использовался единый термин «саадак». Первоначальное его значение скорее соответствовало налучью-гориту, как правило, с гнездом для колчана. Но в описях, разрядных книгах и прочих бытовых (а потому и нелживых) документах так именуется весь комплект из лука в налучье и стрел в колчане.
Воины дворянской конницы по Герберштейну. Сабля, висящая на темляке, не мешает натягивать лук.
К этим документальным записям мы вернемся совсем вскоре: они весьма ценны. Но все же для полной картины не хватает «живых» описаний. А вот для этого требуются совсем иные традиции: не боевые (они-то у нас трансформировались, а не прерывались), но связанные со светской литературой или мемуаристикой. Так что первое время приходится довольствоваться воспоминаниями заезжих иностранцев. Среди них бывали всякие – в том числе зоркие, доброжелательные (или хотя бы умеющие сохранять взвешенность оценок) и сведущие в военном деле. Безусловно, один из таких – Сигизмунд Герберштейн, оставивший подробные записки по результатам своих поездок в Московию в 1517-м и 1526 г.
Вот та часть его записок, которая касается нашей темы:
«Лошади у них маленькие, холощенные, не подкованы; узда самая легкая; сидят они так низко, что колени их почти сходятся над седлом; седла маленькие и приспособлены с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и стрелять из лука. Сидя на лошади, они так подтягивают ноги, что совсем не способны выдержать достаточно сильного удара копья или стрелы. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая всегда висит на мизинце правой руки, так что в любой момент, когда нужно, они могут схватить ее и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия (лука или сабли, которой они, впрочем, по их собственным словам, пользуются весьма редко), то они оставляют плетку и она свободно свисает с руки.
Обыкновенное их оружие – лук, стрелы (далее следует перечень оружия ближнего боя: топорик, кистень, сабля, несколько типов боевых ножей – многими признаками напоминающих прототип шашки! – а в некоторых версиях рукописи еще и копье: судя по его месту в списке, скорее
Лучник-московит использует „запасного“ коня как прикрытие от вражеских стрел. Сабля, висящая так, как показано на рисунке, однозначно помешала бы лучной стрельбе: видимо, темляк перенесен на левое запястье „для наглядности“, т. к. правая рука скрыта
Некоторые из более знатных носят панцирь, латы, сделанные искусно, как будто из чешуи (в некоторых версиях рукописи следует описание этих „лат“, сравниваемых с доспехом типа „корацин“: в данном случае имеется в виду дорогой вариант наборной брони из мелких элементов, состыкованных очень плотно и не позволяющих стреле „просочиться в щель“, но… не оптимальный против по-настоящему бронебойного оружия. – Авт. ), и наручи; весьма у немногих есть шлем. ‹…› Некоторые носят шелковое платье, подбитое войлоком, для защиты от всяких ударов (оно может задержать обычную стрелу)…».
При описании боестолкновений Герберштейн не скрывает ни сильных, ни слабых сторон российского лучного войска. Например, при схватке с ливонским отрядом кавалерия московитов хотя и ничего не смогла поделать с тяжелой латной конницей (равно как и та с ней: всадники, находящиеся в разных весовых категориях, словно бы играли в кошки-мышки), сумела воспользоваться большей подвижностью, чтобы при помощи лучной стрельбы одержать победу над отрядом как таковым: «…При первом натиске ему (командиру ливонцев. – Авт. )удалось рассеять русских и обратить их в бегство. Но так как победители были слишком немногочисленны сравнительно с количеством врагов и к тому же обременены слишком тяжелым вооружением, так что не могли достаточно далеко преследовать врага, то московиты, поняв, в чем дело, и собравшись с духом, построились снова и решительно двинулись на пехоту Плеттенберга, которая в количестве около тысячи пятисот человек встретила их фалангой, и разбили ее, жестоко обстреливая из луков… ‹…› почти четыреста пехотинцев были жалким образом истреблены врагом, хотя конница неоднократно рассеивала и обращала в бегство московитов, но, будучи тяжеловооруженной, не могла преследовать легкого и многочисленного врага, а потому вернулась к пехоте».
А вот случай, когда под Казанью воевать с татарами по татарским правилам не получилось (правда, шестеро татар, выехавшие навстречу войску великого князя Василия Ивановича и его татарского вассала Ших-Али, видимо, относились к той категории, которую Гваньини называл «гетманами»): «Участники этой войны, люди, достойные доверия, рассказывали нам, что однажды шестеро татар выехали на поле к войску московита, и царь Ших-Али хотел напасть на них со ста пятьюдесятью татарскими всадниками, но начальник войска запретил ему это, выставил перед ним две тысячи всадников, лишив Ших-Али удобного случая отличиться. Они хотели окружить татар как бы кольцом, чтобы те не спаслись бегством, но татары расстроили этот план, прибегнув к такой хитрости: когда московиты наседали на них, они мало-помалу отступали и, отъехав немного дальше, останавливались. Так как московиты делали то же самое, то татары заметили их робость и, взявшись за луки, принялись пускать в них стрелы; когда те обратились в бегство, они преследовали их и ранили очень многих. Когда же московиты снова обратились против них, они стали понемногу отступать, снова останавливались, разыгрывая перед врагом притворное бегство. В это время две татарские лошади были убиты пушечным выстрелом, но всадников не задело, и остальные четверо вернули их к своим целыми и невредимыми на глазах двух тысяч московитов».