Луки и арбалеты в бою
Шрифт:
Полный комплект вооружения московского ратника XVI в.
Исаак Масса на страницах своей книги «Краткое известие о Московии» луков в эпоху начала Смутного времени почти не замечает: ну были они в составе церемониального убранства («дорогие луки и колчаны») роты крылатой гусарии Домарацкого, участвовавшей в парадном выезде в кортеже Лжедмитрия… А потом уже московский люд вышел на улицы «с луками, стрелами, ружьями, топорами, саблями, копьями и дубинами»… Так или иначе лук как боевое оружие ничего именно там и тогда не решил. Гораздо важнее символическая роль царского лука как
Польский шляхтич Самуил Маскевич в те же годы был в России, участвовал в боях и вел дневник, на страницах которого буквально грохочет пальба из огнестрельного оружия самого разного рода, а вот стрельба из луков зафиксирована лишь однажды – зато очень по делу, не простыми стрелами: узнав, что в нижнем ярусе удерживаемой поляками башни находится склад с орудийными боеприпасами, «русские пустили туда две зажигательных стрелы, гранаты воспламенились, и вся башня запылала».
Петр Петрей в «Истории о Великом княжестве Московском» к собственно московитам недобр, зато жители Поволжья, мордва и черемисы, вызывают у него гораздо более теплые чувства: «Женщины так искусны и ловки, что стреляют из луков, как мужчины. Они приучают к стрельбе и своих детей сызмала и не прежде дают им обедать, пока они не попадут в поставленную для стрельбы цель или мету. Когда идут на неприятеля, вооружаются все, и мужчины и женщины, которые всегда встречают врага с такой же храбростью и отвагой, как и мужчины, стреляют назад и вперед себя в неприятеля…»
Татары Петрею если и не нравятся, то вызывают восхищение своими воинскими качествами – в известном уже ключе: «Оружие – луки, стрелы и кривые сабли… Когда дают сражение неприятелю, распределяют своих людей по отрядам, помещая в каждый отряд по 3 или по 4 тысячи человек. После того как первый пустит свои стрелы, едут другой и третий отряды; так и стреляют из луков поочередно, в каком порядке поставлены; когда же все выстрелят, отступают назад и потом вместе нападают на неприятеля… Разбитые и обращенные в бегство, они защищаются также стрельбой из луков до последней возможности; стреляют вперед и назад, так живо и ловко, что и в бегстве наносят такой же вред, как и в сражении…»
Впрочем, когда дело доходит до описания воинских качеств русских, Петрей «сквозь зубы» пару раз отпускает комплименты: «…в стрельбе из лука они метки и сильны, потому что занимаются ею с молодых лет ‹…› пистолеты и длинные фитильные ружья узнали недавно, но уже так ловки и привычны владеть этим оружием, что не уступят ни одному иностранцу». Зато потом описание меняет тональность: «…саблями и луками пользуются почти одинаковым образом: в руке, в которой между пальцами навита узда, они держат лук, а во рту стрелу, в правой руке саблю и привешенную плеть. Когда хотят стрелять, выпускают из руки саблю, привязанную к ней на шнурке, и так оставляют ее висеть. При первом нападении они стреляют все вместе, только большей частью издали, потому что с трудом подпускают неприятеля так близко, что могут достать его копьем. Выстрелив и не замечая, чтобы их стрелы нанесли такой вред неприятелю, что он очень ослабел, они обращаются в бегство и бегут без передышки…»
Что ж, возможно, в то время (1612) стойкость и управляемость московской конницы действительно ослабла. Англичанин Джильс Флетчер в 1591 г. характеризовал эти качества еще едче, из-за чего его сочинение «О государстве Русском» было одно время запрещено в… Англии, опасавшейся, что такая публикация может охладить торговые отношения. Однако за двадцать лет до него молодой шотландец Джордж Турбервиль изложил свои впечатления о Руси в стихотворной форме – и, хотя там порой звучит ирония (такой уж он был человек, Турбервиль, что подшучивал над всеми, включая себя), есть и высокая оценка конных лучников, приводящаяся с большим вниманием к деталям. При этом те самые качества, которые Петрей и Флетчер воспринимают как слабость у московитов (а у татар – как силу), Турбервиль оценивает более взвешенно:
«КазакУже хорошо знакомый нам голландец Н. Витсен в своем «Путешествии в Московию» дает, кажется, единственное описание, в котором лучники вооружены «на старый манер», причем их экипировка отчетливо противопоставляется не только огнестрельному оружию, но и сабле: «…За нами следовал отряд с тридцатью лошадьми. Сперва мы решили, что это поляки и, навострив уши, схватились за ружья, но оказалось, что это были русские, которые направлялись в Печору, и нам их дали с собой как конвой. Они были вооружены саблями, карабинами, пистолетами, некоторые – луками и большими мечами».
Перестрелка лучников по так называемому «Лицевому своду»: подход к изображению другой, но в целом оружие и тактика боя сопоставимы с описаниями иностранцев
Очень интересные сведенья можно обнаружить в дневниках Патрика Гордона. Этот отважный шотландец, участвовавший в качестве «солдата удачи» во многих войнах (и не всегда на одной стороне), словно связывает две российские эпохи: в старости он был военным наставником Петра I, а задолго до этого успел повоевать на стороне Польши против «казаков и московитов»; впрочем, еще раньше он воевал и против Польши, хотя не на «московитской» стороне. В 1658–1660 гг. Гордон не раз имел возможность оценить, каковы в бою польские и казачьи лучники. Эта его оценка, правда, фактически одинакова и не так уж высока – но с тем, что лук остается боевым оружием, Гордон согласен.
Несколько раз он на близком расстоянии попадает под «смешанный» стрельно-пулевой обстрел и сохраняет жизнь лишь за счет быстроты перемешений, не давая многочисленным противникам как следует прицелиться: «Вблизи города поляки прекратили погоню, опасаясь пушек и мушкетеров… Мой мундир был во многих местах пробит пулями, и в оном торчало три стрелы. По милости Божьей я получил лишь одну легкую рану стрелою в правое бедро, хотя по мне было выпущено более сотни выстрелов, и притом вблизи»; «…одни пускали в меня стрелы, другие соскочили с коней и дали десяток или дюжину выстрелов из длинных ружей. Я кидался из стороны в сторону, не держась прямой дороги, и по милости Божьей не получил телесных повреждений, только две пули прошили кафтан».
А когда Гордон командует драгунами в бою против казачье-московитских войск (впрочем, из луков в этом сражении стреляют только казаки), ему приходится видеть и результаты массированной навесной стрельбы: «Тем временем казаки продолжали осыпать нас стрелами, коими многие были ранены, а иные убиты. Поскольку мы не открывали огня, они густо усеяли вершину вала… Тогда я приказал драгунам вести огонь по порядку, хорошенько целясь в столь видные мишени. Сие было исполнено с успехом: казаки убедились, что стоять на валу жарковато, и сошли вниз, так что едва виднелись их головы, да и тех немного. Пользуясь этим, я одним духом подступил на 30–40 шагов к их окопу ‹…› казаки лишь изредка показывались из-за вала, только пускали ввысь множество стрел, кои, падая, весьма нам досаждали. Однако пули их уже не причиняли большого вреда».