Лукиан Самосатский. Сочинения
Шрифт:
Эак. Правильно; отчего же ты нападаешь на этих людей?
20 Менипп и Эак
1. Менипп. Именем Плутона, прошу тебя, Эак, покажи мне все достопримечательности преисподней.
Эак. Не так легко все осмотреть; пока покажу тебе самое главное. Кербера ты уже знаешь; вот этого перевозчика ты тоже видел: он ведь тебя доставил сюда. Это озеро и Пирифлегетон ты равным образом видел при входе.
Менипп. Это все я знаю, и тебя тоже: ты ведь привратник; видел и самого царя и Эриний.
Эак. Вот здесь Агамемнон, там Ахилл, рядом с ним Идоменей, вот этот — Одиссей, дальше Аянт и Диомед и все лучшие из эллинов.
2. Менипп. Увы, Гомер! Все главные герои твоих поэм валяются в пыли, обезображенные так, что их и не узнать, горсточка праха, жалкие остатки и больше ничего, действительно "бессильные головы". А это кто такой, Эак?
Эак. Кир. А вот этот — Крез, выше его Сарданапал, еще выше Мидас, а там Ксеркс.
Менипп. Значит, это перед тобой, негодяй, трепетала Эллада? Это ты перебросил мост через Геллеспонт, а через горы переплыть хотел. У Креза-то какой вид! Эак, позволь мне дать Сарданапалу пощечину.
Эак. Нельзя; у него череп — как у женщины: ты его разобьешь.
Менипп. Ну так, по крайней мере, я плюну на этого двуполого.
3. Эак. Хочешь, я покажу тебе мудрецов?
Менипп. Конечно, хочу.
Эак. Вот этот — Пифагор.
Менипп. Здравствуй, Евфорб, или Аполлон, или кто хочешь.
Пифагор. Здравствуй и ты, Менипп.
Менипп. Что это? У тебя бедро больше не золотое.
Пифагор. Нет. А покажи-ка, нет ли у тебя в мешке чего-нибудь поесть.
Менипп. Бобы, дорогой мой; тебе этого есть нельзя.
Пифагор. Давай! У мертвых учение другое; я здесь убедился, что бобы и головы предков совсем не одно и то же.
4. Эак. Вот здесь Солон, сын Эксекестида, и Фалес, а рядом с ними Питтак и остальные; ты видишь, всего их семь.
Менипп. Одни они не грустят и сохранили веселый вид. А кто же этот, весь в золе, как скверный хлеб, покрытый пузырями?
Эак. Это Эмпедокл; он пришел к нам из Этны наполовину изжаренный.
Менипп. Что на тебя нашло, медноногий мудрец? Отчего ты бросился в кратер вулкана?
Эмпедокл. Меланхолия, Менипп.
Менипп. Нет, клянусь Зевсом, не меланхолия, а пустая жажда славы, самомнение, да и глупости немало: все это тебя и обуглило вместе с твоими медными сандалиями. Так тебе и надо! Но только все это не принесло тебе ни малейшей пользы: все видели, что ты умер. Но скажи, Эак, куда девался Сократ?
Эак. Он обыкновенно беседует с Нестором и Паламедом.
Менипп. Мне хотелось бы его увидеть, если он где-нибудь поблизости.
Эак. Видишь этого, с лысиной?
Менипп. Здесь все с лысинами, так что по этому признаку трудно кого-нибудь узнать.
Эак. Я говорю о том, курносом.
Менипп. И по этому не отличишь: все здесь курносые.
5. Сократ. Ты меня ищешь, Менипп?
Менипп. Тебя, Сократ.
Сократ. Что нового в Афинах? Менипп. Многие молодые люди говорят,
Сократ. Я много таких видал.
Менипп. Да, но я думаю, ты видал также, какими пришли к тебе Аристипп и сам Платон: один весь пропитанный благовониями, а другой — выучившись заискивать у сицилийских тиранов.
Сократ. Какого же они мнения обо мне?
Менипп. В этом отношении, Сократ, ты счастливый человек: все считают тебя достойным удивления и думают, что ты все знал, хотя — будем откровенны — ты не знал ничего.
Сократ. Да я же сам не раз говорил им это; а они думали, что «ирония» представляет собой что-то.
6. Менипп. Кто эти все, что тебя окружают?
Сократ. Хармид, о Менипп, Федр и сын Клиния.
Менипп. Поздравляю, Сократ: ты и здесь занимаешься своим делом и умеешь ценить красивых.
Сократ. А что мне еще делать? Ложись возле нас, если хочешь.
Менипп. Нет, пойду к Крезу и Сарданапалу и поселюсь подле них; там я, кажется, много посмеюсь, слушая их вопли.
Эак. И я тоже пойду, а то кто-нибудь из мертвых может воспользоваться моим отсутствием и убежать. Остальное ты посмотришь в другой раз, Менипп.
Менипп. Прощай, Эак; мне достаточно и того, что я видел.
21 Менипп и Кербер
1. Менипп. Кербер, мы друг другу родня: я ведь тоже собака. Скажи мне, ради Стикса, какой был вид у Сократа, когда он спустился к вам? Я думаю, что ты, как бог, умеешь не только лаять, но можешь и по-человечески говорить, если захочешь.
Кербер. Издали, Менипп, казалось, что он идет совершенно спокойно и совсем не боится смерти; таким он хотел казаться тем, что стояли по ту сторону входа. Но когда он заглянул в расселину и увидел наш мрак и в особенности когда я, замечая, что он медлит, укусил его за ногу и потащил внутрь, он заплакал как ребенок, стал горевать по своим детям и окончательно потерял самообладание.
2. Менипп. Да разве он не был мудрецом? Разве на самом деле не презирал смерть?
Кербер. Нет, видя, что смерти ему не избежать, он лишь храбрился и притворялся, будто добровольно принимает то, что должно непременно случиться: хотел, чтобы присутствующие удивлялись ему. Вообще о всех подобного рода людях могу сказать, что они до входа в преисподнюю идут смело и мужественно, внутри же оказывается не то.
Менипп. Ну, а я как, по-твоему, вошел?
Кербер. Один лишь ты, Менипп, вел себя так, как подобает представителю нашего рода, да еще до тебя Диоген: никто вас не принуждал, никто не толкал, а пришли вы по собственной воле, со смехом, пожелав всем на прощанье всего скверного.
22 Харон и Менипп
1. Харон. Плати, мошенник, за перевоз!
Менипп. Кричи, Харон, если тебе это приятно.
Харон. Заплати, говорю тебе, что мне следует!