Лукиан Самосатский. Сочинения
Шрифт:
15. Если бы ты видел это, Тихиад, то не стал бы больше сомневаться, что есть много полезного в заклинаниях".
"Согласен, — сказал я, — пожалуй, я бы поверил, если бы видел это. Но в настоящее время, полагаю, мне извинительно не обладать таким же, как у вас, острым зрением. Впрочем, насколько мне известно, Хризида, про которую ты рассказывал, обыкновенная прелестница. Не вижу причины, зачем вам понадобились для нее глиняный посланник, гиперборейский маг и сама Луна, когда Хризиду за двадцать мин можно было привести в страну гиперборейцев. Последний вид заклинания склоняет Хризиду вполне, причем на нее оно действует совершенно иначе, чем на призраков: призраки — ведь вы утверждаете и это —
"Ты выставляешь себя насмех, ничему не веря, — заметил Ион.
16. Я бы охотно спросил тебя, что ты скажешь о людях, которые отгоняют от бесноватых страшные видения, совершенно ясно заклиная призраки. Рассказывать мне об этом незачем: все знают сирийца из Палестины Софиста-Мудреца, изощренного в таких делах, который принимает множество больных, страдающих при лунном свете падучей, закатывающих глаза и бьющих изо рта пеной, и тем не менее ставит их на ноги и отпускает от себя здравыми, избавляя от болезней за крупное вознаграждение. Когда он подходит к лежащему и спрашивает его, откуда в тело вошли болезни, то сам больной молчит, а злой дух — по-гречески или по-варварски, или иначе, смотря по тому, откуда он происходит — отвечает ему, как и откуда вошел он в человека. Сириец изгоняет духа, приводя его к клятве, причем прибегает к угрозам, если тот не соглашается. Я видел сам, как злой дух выходил из человека, похожий на черный дым".
"В том, что ты видишь подобные вещи, нет ничего особенного, — вставил я свое слово, — ты различаешь даже идеи, указанные отцом вашим Платоном; для нас же, близкоруких, это зрелище тусклое".
17. "Да разве один только Ион видел подобные вещи? — возразил Евкрат. — Разве многие другие не встречались ночью или днем с духами? Лично я созерцал их не однажды, а тысячу раз. И сперва эти видения смущали меня, теперь же, благодаря привычке, ничего неожиданного для меня они больше не представляют, особенно теперь, с тех пор как Араб дал мне перстень, сделанный из железа с крестов, и научил меня многоименному заклинанию. Может быть, впрочем, ты и мне не поверишь, Тихиад?"
"Как же мне не поверить Евкрату, — воскликнул я, — сыну Динона, ученому мужу, в особенности когда он свободно, по доброй охоте, говорит у себя дома о том, что ему кажется".
18. "Итак, по поводу статуи, — продолжал Евкрат, — уже столько раз являвшейся по ночам всем здесь в доме — и детям, и юношам, и старикам, — об этом ты можешь услышать не от меня одного, а и от всех наших".
"Какой статуи?" — спросил я.
"Входя, ты не заметил прекрасной статуи работы ваятеля Деметрия, стоящей во дворе?"
"Не говоришь ли ты о метателе диска, который склонился в движении метания, повернул голову, смотря на руку, держащую диск, и слегка согнул одну ногу, как будто готовясь выпрямиться одновременно с брыком?"
"Нет, не о ней, — ответил Евкрат, — та статуя, о которой ты говоришь, одно из произведений Мирона — "Метатель диска". О стоящей рядом статуе красавца-юноши, украшающего свою голову повязкой, я тоже не говорю: ведь это работа Поликлета. Ты пропусти статуи с правой стороны от входящих, в том числе и произведение Крития и Несиота «Тираноубийцы». Может быть, ты заметил возле фонтана изображение пузатого лысого человека, полуобнаженного, с несколько всклоченной бородой и ясно выраженными жилами, как у живого человека: о ней-то я говорю. Кажется, это коринфский полководец Пелих".
19. "Клянусь Зевсом, — сказал
"Это я выложил ее золотом, — сказал Евкрат, — после того, как он вылечил меня от лихорадки, мучившей меня через день".
"Значит, он был и врачом, этот милейший Пелих?" — спросил я.
"Да, — ответил Евкрат, — он врач. Не смейся над ним, не то он живо с тобой расправится. Знаю я, какую силу имеет эта статуя, над которой ты насмехаешься. Или, ты думаешь, отгоняющий лихорадку не обладает силой наслать эту болезнь, на кого пожелает?"
"Да будет милостива и кротка столь храбрая статуя, — воскликнул я. — Что же она еще делает, что все вы, живущие в доме, видите?"
"Как только наступает ночь, — сказал Евкрат, — Пелих сходит с основания, на котором стоит, и обходит вокруг нашего дома. Он всем попадается навстречу, иногда при этом напевая. Изображение никого не обижает: надо только посторониться с его дороги, и статуя проходит мимо, не причиняя неприятностей увидевшим ее. Обыкновенно она целую ночь весело моется: бывает слышно, как плещет вода".
"Смотри, однако, — заметил я Евкрату, — не статуя ли это критянина Талоса, сына Миноса, а вовсе не Пелиха. Ведь Талос был медным обходчиком Крита. А если бы твоя статуя была сделана из дерева, а не из меди, то ничто не мешало бы ей быть одним из хитрых созданий Дедала, Евкрат, а не произведением Деметрия: ведь и Пелих, по твоим словам, убегает со своего основания".
20. "А ты, Тихиад, — сказал мне в ответ Евкрат, — смотри, как бы впоследствии тебе не раскаяться в своей насмешке. Мне известно, что претерпел человек, похитивший деньги, которые мы кладем Пелиху каждое новолуние".
"Как совершивший святотатство, этот человек должен был понести ужасное наказание, — воскликнул Ион. — Как же Пелих отомстил ему, Евкрат? Я хочу об этом услышать, хотя он, этот Тихиад, и будет проявлять всяческое недоверие".
"У ног Пелиха лежало много оболов и других денег, — начал рассказывать Евкрат, — из числа серебряных денег некоторые были приклеены воском к его бедру, так же как и серебряные пластинки — как благодарственные приношения или плата за исцеление людей, избавившихся благодаря Пелиху от лихорадки. В конюхах у нас был один раб, ливиец, будь он проклят. Ливиец задумал украсть все эти приношения и похитил их, выждав, когда Пелих сошел со своего основания. Вернувшись обратно на свое место, Пелих понял, что он ограблен. И посмотри, как он отомстил и как уличил ливийца: целую ночь этот несчастный кружился по двору и не мог из него выбраться, словно попал в лабиринт; когда же наступил день, то был пойман с поличным. Схваченный на месте преступления, он получил немало ударов и, не долго прожив после этого, умер, подлец, подлой смертью от ударов плетью, сыпавшихся на него каждую ночь, как сам он о том рассказывал, так что на утро видны бывали на его теле синяки. Итак, Тихиад, насмехайся над Пелихом и считай, что в качестве ровесника Миноса я заговариваюсь".
"Но пока медь остается медью, — возразил я, — а это произведение обработано Деметрием из Алопеки, создателем статуй, а не богов, — я никогда не стану бояться изображения Пелиха, угрозы которого даже и при его жизни нисколько не внушали бы мне страха".
21. После этого врач Антигон взял слово: "И у меня, Евкрат, есть медный Гиппократ, с локоть величиной, который, лишь только погаснет светильня, с шумом обходит весь дом кругом, опрокидывает коробки, сливает вместе лекарства и переворачивает курильницу, особенно если мы откладываем жертвоприношение, которое ежегодно ему совершаем".