Лукиан Самосатский. Сочинения
Шрифт:
"Как? — спросил я, — теперь и врач Гиппократ требует жертвоприношений и сердится, если его своевременно не угощают мясом предназначенных для жертвоприношения животных? А ведь ему надлежало бы довольствоваться жертвой, приносимой героям возлиянием из воды с медом или увенчанием головы венком".
22. "А вот послушай, — сказал Евкрат, — что я видел лет пять тому назад: тут я могу сослаться и на свидетелей.
Стояла пора виноградного сбора. В полдень, оставив работников, собиравших виноград, я, занятый своими мыслями и соображениями, удалился в лес. Очутившись в чаще, я услышал сперва лай собак и подумал, что Мнасон, мой сын, забавляется по своему обыкновению охотой, забравшись в гущу леса вместе со своими сверстниками. Но это было не так: спустя короткое время поколебалась почва, раздался громовой голос, и, я вижу, подходит ко мне
23. И, говоря это, Евкрат показывал всем свои руки, на которых от страха волосы встали дыбом.
Напряженно, разинув рты, внимали ему товарищи Иона, Диномаха и Клеодема, старцы, которых водили за нос, в безмолвном преклонении перед таким невероятным колоссом, этим гигантским пугалом — женщиной ростом в полстадия. А я между тем размышлял о том, что представляют собой эти люди: из-за мудрости юноши идут к ним на обучение, многие уважают их, а сами они лишь сединой и бородами отличаются от младенцев, в остальном же они поддаются на ложь еще скорее детей.
24. Но вот заговорил Диномах:
"Скажи мне, Евкрат, а какой величины были собаки богини?"
"Выше индийских слонов, — отвечал тот, — они были черны, мохнаты, с грязной, высохшей шерстью. Увидев, я остановился и сейчас же повернул печать, которую дал мне Араб, на внутреннюю сторону пальца. А Геката ударила своей змеиной ногой о землю и образовала в ней громадное отверстие, величиной с Тартар, и вскоре затем ушла, прыгнув в пропасть. Я же, набравшись мужества, нагнулся над этой пропастью, ухватившись за росшее вблизи дерево, чтобы не свалиться в пропасть, если бы у меня закружилась голова. И я увидел весь Аид, Пирифлегетон, Кербера, покойников; некоторых из них я даже мог узнать: я заметил, что мой отец был еще одет в ту одежду, в какой мы его похоронили".
"Что же делали души, Евкрат?" — спросил Ион.
"Да какое же другое у них занятие, — сказал Евкрат, — как не возлежать, соответственно родам и семьям, в обществе друзей и родственников, на асфоделе!"
"И пусть после этого продолжают возражать последователи Эпикура святому Платону и его учению о душах! — воскликнул Ион. — А не видал ли ты, Евкрат, Сократа и Платона среди покойников?"
"Сократа — да, хотя не ясно, — ответил Евкрат, — я догадывался по лысине и большому животу, что это он. Но Платона я не признал: полагаю, с друзьями надо быть откровенным. Итак, я подробно все осмотрел, и пропасть стала уже закрываться, но еще не закрылась, когда подошли искавшие меня рабы, в том числе и Пиррий. Скажи Пиррий, говорю ли я правду?"
"Клянусь Зевсом, — воскликнул Пиррий, — и я слышал лай в пропасти, и, как мне казалось, просвечивал огонь от факела".
Показание свидетеля, от себя добавившего и лай и огонь, рассмешило меня.
25. А Клеодем сказал: "То, что ты видел, ничего необычайного, не виданного другими не представляет, потому что и я созерцал нечто подобное во время моей недавней болезни. Наблюдал за мной и пользовал меня присутствующий здесь Антигон. Наступил седьмой день, и жар лихорадки был сильнее летнего зноя. Затворив за собой двери, все вышли из моей комнаты, оставив меня в одиночестве: так предписано было тобой, Антигон, в надежде, не удастся ли как-нибудь мне заснуть. И вот, когда я находился в состоянии бодрствования, подходит ко мне прекрасный юноша, одетый в белую одежду, поднимает меня и ведет через какую-то пропасть в Аид, который я тотчас признал, увидев Тантала, Тития и Сизифа; и нужно ли мне перечислять вам еще и все остальное? Я очутился в судилище, где присутствовали Эак, Харон, богини Судьбы и Эринии, и сидел некто, вероятно сам царь Плутон, читавший имена тех, кому надлежало стать покойниками и кто случайно прожил свыше положенного ему срока. Мой проводник быстро подвел меня к Плутону, но тот рассердился на юношу, зачем тот привел меня: "Его пряжа еще не закончена, — сказал Плутон, — так что пускай уходит. А вместо него приведи сюда кузнеца Демила, который живет уже сверх веретена". Радостно выбежал я из подземного царства, и лихорадка прошла у меня. Всем сообщал я, что скоро умрет Демил:
26. "Чему тут удивляться? — спросил Антигон. — Я знаю человека, который поднялся через двадцать дней после того, как его похоронили. Я пользовал этого человека и до его смерти, и после его воскресения".
"Но как же за эти двадцать дней не разложилось его тело? — спросил я. — Как, с другой стороны, он не погиб от голода, если только, разумеется, человек, которого ты лечил, не был каким-нибудь Эпименидом?"
27. Пока мы разговаривали, вошли сыновья Евкрата, вернувшиеся из палестры, — один уже в юношеском возрасте, другой — мальчик лет пятнадцати, — и, приветствовав нас, заняли место на ложе, рядом с отцом; для меня же было принесено кресло. При виде сыновей в Евкрате пробудились как будто воспоминания.
"Пусть получу я в моих детях, — сказал он, положив на каждого из них руку, — такое же верное утешение, как истинно то, о чем я расскажу тебе, Тихиад. Все знают, как любил я их мать, покойную мою жену. Это видно не только по моим отношениям к ней при ее жизни, но также и по тому, что после смерти жены я сжег все ее украшения и одежду, которая нравилась ей при жизни. На седьмой день после кончины жены я, как и сейчас, лежал здесь на ложе, стараясь умерить свою печаль: в тишине я читал книгу Платона о душе. И вдруг входит сама Деменета и садится возле меня, как сидит теперь Евкратид, — и Евкрат указал на младшего сына, который, побледнев во время рассказа отца, совсем по-детски вздрогнул. — А я, — продолжал Евкрат, — как увидел ее, так сейчас же обнял и заплакал, издавая стоны. Но она мне не позволяла кричать и упрекала за то, что я, угодив ей во всем, не сжег золотого сандалия, который завалился, говорила она, под сундук: потому-то мы и не нашли его и сожгли лишь один сандалий. Мы еще разговаривали, как вдруг под ложем залаяла проклятая мелитейская собачонка, и Деменета исчезла, испуганная лаем. А сандалий мы, действительно, нашли под сундуком и впоследствии сожгли.
28. Правильно ли, Тихиад, не верить и таким видениям, ясным и происходящим ежедневно?"
"Клянусь Зевсом, — воскликнул я, — тех, кто отказывается этому верить и тем оскорбляет истину, было бы правильно нашлепать золотым сандалией, как малых ребят!"
29. В это время вошел пифагореец Аригнот с длинными волосами и гордым выражением лица. Ты знаешь его, известного своей мудростью, прозванного «священным». При виде его я облегченно вздохнул, думая, что он приходит мне на помощь, как секира на ложь. Мудрый муж заставит их прекратить рассказы о нелепостях, говорил я тебе. Я полагаю, сама Судьба, как говорится, подкатила его ко мне, как в театре бога. Усевшись в кресло, уступленное ему Клеодемом, Аригнот справился прежде всего о болезни и, услышав от Евкрата, что ему уже легче, спросил:
"О каких это предметах вы философствуете? Входя, я слышал ваш спор, и, кажется мне, вы с пользой проводите время".
"Да вот, мы все убеждаем этого стального человека, — ответил Евкрат, указывая на меня, — поверить в существование духов и призраков и согласиться признать, что души покойников блуждают на земле и показываются, кому пожелают".
Я покраснел и опустил глаза, устыдившись Аригнота; он сказал:
"Не утверждает ли Тихиад, что по земле блуждают только души умерших насильственной смертью, то есть души тех, например, кто был повешен, кому была отрублена голова, кто был распят или ушел из жизни иным подобным же способом; души же людей, скончавшихся надлежащим образом, уже не бродят? Если он будет утверждать это, то его слова заслуживают, Евкрат, внимания".
"Но, клянусь Зевсом, — воскликнул Диномах, — он думает, что подобные вещи вообще не бывают, их никто не видит".
30. "Как говоришь ты? — обратился ко мне Аригнот, мрачно взглянув на меня. — Ты думаешь, что ничего такого не происходит, несмотря на то, что все, можно сказать, это видят?"
"За мое неверие вы должны меня извинить именно потому, что один только я не вижу, — сказал я, — а если бы я это видел, то, разумеется, верил бы так же, как вы".
"Но если тебе случится когда-нибудь быть в Коринфе, — сказал Аригнот, — расспроси, где находится дом Евбатида, и когда тебе укажут его у Кранейской рощи, направься туда и скажи привратнику Тибию, что желаешь посмотреть место, откуда пифагореец Аригнот, выкопав, изгнал духа, сделав на будущее время этот дом обитаемым".