Лукреция Борджа
Шрифт:
Кажущееся противоречие между двумя актами позволяло папе постепенно заложить фундамент, который он считал нерушимым, для признания римского инфанта.
Поскольку канонические законы запрещали главе Церкви признать ребенка, рожденного во время его правления, и передать ему свое имущество, Александр VI преодолел это препятствие, заявив, что Джованни Борджа был сыном Чезаре. Обосновав узаконение, он получал возможность на втором этапе заявить, что отцом был он. К чему тогда эта двойная ложь и чрезмерные предосторожности? Всего лишь для того, чтобы обеспечить римскому инфанту часть наследства Борджа и притом не открывать, кто были настоящие родители Джованни. В тот момент, когда Лукреция готовилась выйти замуж за Альфонсо д'Эсте, она не могла признать публично, что у нее есть
Поскольку Александр VI не мог дать мальчику мать, он измыслил отца, таким образом обеспечив будущее только что узаконенному ребенку. Обе буллы Лукреция взяла с собой в Феррару; сейчас они хранятся в Модене. Разве стала бы она обременять себя тяжелыми пергаментами, если бы они не дали возможности в один прекрасный день защитить ее сына и не позволили бы Альфонсо сослаться на официальные документы, чтобы спустя несколько лет принять юношу в Ферраре? Впрочем, никто из д'Эсте и не думал упрекать Лукрецию в проступке, столь распространенном в ту эпоху. Свидетельство подобной снисходительности мы находим в произведениях Лудовико Ариосто, в которых рекомендуется женщинам не столько заводить любовников, сколько выбирать их среди мужчин подходящего возраста; в этом же сочинении прославляются красота Лукреции, ее ум, любезность и чистота.
Три дня спустя после подписания булл гонец принес в Ватикан весть о подтверждении брака ad verba в Ферраре, в присутствии герцога Эркуле и Альфонсо. В Риме удачный исход дела был воспринят как самая большая победа Борджа. Бомбарды и кулеврины замка Святого Ангела грохотали без перерыва от полудня до полуночи; вечером дворцы, церкви и Ватиканский дворец были освещены «необычайным количеством факелов, — замечает Томази, — а фейерверк был такой, словно отмечали избрание папы». Чтобы увенчать свой успех, Александр VI простым декретом подарил римлянам карнавал протяженностью в четыре месяца. Особым указом им разрешалось ходить в масках и костюмах. «И все это, — ворчит Бурхард, — чтобы отпраздновать то, чего на самом деле надобно стыдиться».
В сопровождении трехсот всадников, двухсот дам, четырех епископов, послов Франции и Испании Лукреция, одетая в платье из парчи, гофрированное и расшитое золотом, отправилась в Санта-Мария-дель-Пополо, чтобы отслужить благодарственный молебен и произнести слова признательности Пресвятой Деве за ее доброту. Искреннее преклонение перед Девой Марией передалось ей от отца: он считал, что Богоматерь ему покровительствует, его письма непременно заканчивались следующей фразой: «Будь здорова и почитай нашу Всемилостивейшую Богородицу».
Возвращение во дворец Санта-Мария-ин-Портику в сумерках, пламеневших цветом шафрана, оказалось еще более триумфальным, чем отъезд из него. Звонили во все колокола, но слышнее всех был голос большого колокола Капитолия. Пестрая, дружелюбная толпа приветствовала «святейшую герцогиню Феррарскую». Вечером, желая выразить свою радость, Лукреция отдала свое платье стоимостью в 300 дукатов одному из шутов, который помчался по улицам Рима, размахивая дорогим туалетом, словно трофеем, и крича: «Да здравствует наша сиятельная дама и ее святой отец — наш святой отец Александр VI!»
Не мешкая папа собрал консисторию, а Священная коллегия огласила высокопарное похвальное слово Эркуле Феррарскому, «величайшему и мудрейшему из государей», и Альфонсо, «более прекрасному и более могущественному, чем сам Чезаре Борджа». Последний дифирамб, вероятно, был обязан своим появлением тому факту, что первая жена Альфонсо была свояченицей императора Максимилиана, что приближало Лукрецию к королю римлян. Как бы там ни было, даже если эти преувеличения вызывали улыбку, счастье старого понтифика трогало присутствующих.
Затем стороны перешли к делам. Эркуле д'Эсте направил в Рим двух юристов и дипломатов, Этторе Беллинджери и Джерардо Сарачени. Лукреция встретила их «мягкими и мудрыми речами». Они прибыли сюда, чтобы заставить папу в кратчайшие сроки выполнить обещанное, поскольку герцог д'Эсте решил не высылать эскорт за невестой до тех пор, пока не будет выплачено приданое, издана булла об инвеституре для будущего потомства и, наконец, пока не состоится передача Ченто
Невеста, предоставившая свой дворец в распоряжение феррарских посланников, сама устроилась в Ватикане на все время переговоров. Каждый день посланцы видели ее: она сидела возле трона, принимала участие в обсуждении брачных договоров и в этой роли проявила себя как лучшая союзница своей новой семьи, поддерживая ее так усердно и настолько тонко, что Сарачени написал своему господину: «Сиятельная герцогиня уже стала замечательной ферраркой». В связи с переговорами между герцогом и его невесткой завязалась переписка, и по ней можно понять, как постоянно росло уважение Эркуле к уму Лукреции, ясности ее мысли и взвешенности суждений.
Феррарские посланники, покоренные Лукрецией, от души встали на ее защиту. Когда они узнали, что отвергнутый супруг Джованни Сфорца намеревается прибыть в Феррару во время свадьбы, они написали Эркуле:
Поскольку Его Святейшество папа беспокоится о том, что могло бы вызвать неудовольствие Вашей Светлости и сеньора Альфонсо, равно как и герцогини, он уполномочил нас просить вас проследить за тем, чтобы синьор Джованни Сфорца из Пезаро, находящийся нынче в Мантуе, не оказался в Ферраре во время бракосочетания. Хотя развод герцогини был осуществлен по закону и имел справедливые основания, все еще сохраняется вероятность того, что его до сих пор втайне терзает злоба. Следовательно, если он окажется там, где мог бы встретить герцогиню, она будет вынуждена скрыться, чтобы избавить себя от воспоминаний о прошлом. Его Святейшество просит Вашу Светлость со свойственной вам обычной осторожностью принять меры против такой случайности4.
В конце сентября Эркуле д'Эсте стал проявлять заботу о своей невестке с таким богатым приданым и отправил лично римскому папе список лиц, достойных занять место в свадебном кортеже, подчеркивая, однако, что выезд зависит от завершения переговоров.
Сегодня, 6 числа, — писал Джерарди, — мы были у папы с письмами Вашей Милости, а также со списком приглашенных на бракосочетание. Его Святейшество счел, что все они — люди достойные и блестящие. Ваша Светлость, как известно мне из надежных источников, сумел превзойти все его ожидания. Когда мы побеседовали немного с Его Святейшеством, он велел позвать герцога Романьи и кардинала Орсини и попросил, чтобы список был зачитан еще раз; его одобрили снова, в особенности герцог, который заявил, что знает некоторых лиц, чьи имена включены туда.
Мы приложили все усилия к тому, чтобы получить список лиц, которые должны сопровождать герцогиню, однако он еще не готов. Его Святейшество говорит, что дам в нем немного, поскольку римлянки по натуре необщительны и не очень ловки в верховой езде. В настоящий момент при герцогине состоят пять или шесть молодых дворянок, четыре совсем юные девочки и три пожилые дамы, и они пока останутся при Ее Милости. Возможно, некоторые приедут вместе с ней. Мы сумели быстро отговорить ее, сказав, что в Ферраре она сможет выбрать себе любых придворных дам из великого множества. Герцогиня Урбино сообщила, что она прибудет с пятьюдесятью лошадьми. Свиты, предоставляемой Вашей Милостью, будет вполне достаточно, тем более что по обычаю большой кортеж отправляет жених, тогда как невеста прибывает лишь в сопровождении нескольких человек. Тем не менее я полагаю, что с ней будет не менее двухсот человек верхом. Когда в ходе нашей беседы папа узнал о том, что мы не могли добиться аудиенции у герцога Романьи, он выразил большое недовольство и сказал нам, что посланники Римини пробыли здесь два месяца и так и не смогли с ним поговорить, что он превратил ночь в день, а день — в ночь. Он весьма сожалеет, что сын ведет подобный образ жизни, и сомневается, что так он сможет удержать то, что приобрел. И напротив, он весьма похвально отозвался о сиятельной герцогине, сказав, что она осмотрительна, охотно дает аудиенции и умеет быть любезной, когда это необходимо. Он превозносит ее и уверяет, что она правила герцогством в Сполето ко всеобщему удовлетворению5.