Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы

Беллончи Мария

В период с 1494-го по 1500 год отношения между Джулией Фарнезе и Александром VI стали более осмотрительными и сдержанными. Нам известно, что она все еще была в фаворе в 1497 году, а в августе 1499 года миланский посланник Чезаре Гьяско замечает, что «мадонна Джулия вернулась к Их Преосвященству». Это относится к возвращению после отсутствия или к возвращению любви? Но как бы то ни было, мы убеждены, что Джулия должна была, подобно всем сгоравшим от любви, познать печальный опыт охлаждения, поняв, что страсть, которой она отдалась так самозабвенно, постепенно ослабевает. В 1500 году, когда папа подхватил лихорадку, в Риме пользовалась большой популярностью сатирическая поэма, озаглавленная «Dialogo fra il Papa e la Morte», в которой Александр VI взывал к своей «возлюбленной». Но нет никаких сомнений, что в промежутке между 1499-м и 1500 годами наступил разрыв отношений; наши источники в 1500 году упоминают о ней как о «мадонне Джулии, бывшей фаворитке папы», а это показывает, что пришел конец ее власти, закатилась звезда на небосклоне Борджиа. Однако на всех приемах и праздниках кардинал Алессандро Фарнезе оставался по-прежнему на первом плане, а у Орсино установились близкие отношения с семейством Бисельи. В связи с этим можно предположить, что Александр VI сохранил нежную привязанность к Джулии; как и в случае с Ванноццой, он показывал, что она осталась в его

памяти. Что касается Адрианы Мила, то резкое вхождение Чезаре во власть в значительной мере уменьшило ее влияние на папу. Она еще в какой-то мере пользовалась благосклонностью Александра VI, и к ее мнению внимательно прислушивались. По всей видимости, Адриана сыграла свою роль в одной весьма деликатной проблеме. Когда папа решил постепенно, безболезненно прервать отношения с Джулией, Адриана помогла ему осуществить разрыв, избежав неприятных сцен и упреков. Однако вернемся к описанию свиты, сопровождавшей Лукрецию 1 января 1500 года. Орсино уже был упомянут, а вот Джулия – нет; в тот момент она, возможно, находилась в Бассанелло или в Каподимонте. В Риме Джулия появилась несколько позже, причем выглядела необыкновенно хорошо и оказалась в самом центре внимания. Несчастный Орсино понимал, что его нелепая супружеская жизнь подошла к финалу. Именно в тот год, когда жена вернулась к нему и он так надеялся, что сможет безраздельно наслаждаться ее обществом (а ведь он ждал этого так долго!), его внезапная смерть (во время сна на него обрушился потолок) свела на нет все мечты Орсино. Никто не сожалел о случившемся. В Риме так прокомментировали это событие: «Его жена получит возможность произвести замену».

Место Джулии осталось свободным; впредь фаворитки оставались у папы на заднем плане. В первый день нового столетия центральное место занимала Лукреция с любимым мужем и «служащими ей» вельможами, придворными, вплоть до последнего испанского рыцаря. Александр VI дожидался прибытия кавалькады в замок Сант-Анджело, которая, по свидетельству Бурхарда, привела если не «к славе и чести Святой Римской Церкви, то, по крайней мере, к его личному искуплению».

Положение, которое папа отвел дочери, лучше всего иллюстрируют подарки и послания, передаваемые из Ватикана во дворец Санта-Мария-ин-Портико. Лукреция была первой и самой желанной на всех приемах, балах, спектаклях и проповедях. Теперь она испытывала удовольствие от собравшихся вокруг нее (при ее собственном дворе!) людей – людей, которых она любила: священнослужителей, политиков (из ее арагонской партии), писателей и артистов, которые преувеличивали ее знания поэзии и прозы и на итальянском, и на латыни, как это было принято в период Ренессанса.

Мои соображения по поводу интеллектуальной жизни Лукреции в Риме основаны на выводах из имеющейся информации. Документальных материалов, безусловно, недостаточно, но все же не до такой степени, как считал Грегоровий. Если вдуматься, то нет ничего странного в отсутствии достаточного количества документальных фактов; точно неизвестно, сколько длился ее поспешный брак со Сфорца, где-то в период между 1497-м и 1498 годами она ушла в монастырь, а первые месяцы брака с Альфонсо были заняты беременностью и волнениями, связанными с бегством мужа. Лукреции трудно было найти время, чтобы собрать вокруг себя литературный круг. Она не могла быть достаточно образованной, но, находясь под влиянием классической литературы и современного гуманизма, перевела имеющиеся знания в романтическую плоскость. Лукреция вполне прилично знала латынь, по крайней мере, настолько, чтобы читать, готовить тексты собственных выступлений и понимать чужую речь. Кроме того, она немного знала греческий. Ее страстная любовь к поэзии носила чисто женский характер; поэзия воспринималась на эмоциональном уровне.

Женщины Ренессанса обожествляли Петрарку, увы, не за его лирические произведения, а за любовную лирику. Само собой разумеется, что у Лукреции был экземпляр «Canzoniere»; в каталоге личной библиотеки эта книга значится как написанная от руки на пергаментной бумаге, в переплете из красной кожи с медными застежками и нарядно оформленная. Лукреция любила Петрарку не потому, что это было модно; она чувствовала очарование плавного течения его стихов и, вероятно, его беспокойный, чувствительный дух. Это объясняет ее любовь к другим поэтам вроде Серафино Акуилано, подражателя Петрарки; Лукреция так никогда и не поняла разницы между ними. Изящные поэтические обороты и прозрачный язык поэзии вызывали отклик в сердце Лукреции.

Следует немного рассказать и о римском традиционалисте Евангелисте Маддалене Каподиферро, в поэтическом мире известном как Фаусто. Он был племянником того самого Лелио Каподиферро, который в период с 1494-го по 1497 год множество раз проделал путь из Рима в Пезаро, находясь в услужении у папы и его женщин. Евангелиста Маддалене Каподиферро странным образом воспевал свои отношения с папской семьей. В его стихах, хранящихся в рукописном виде в библиотеке Ватикана, только часть из которых была издана, мы находим весьма противоречивые чувства. За стихами, прославляющими Борджиа, в том числе и Лукрецию, следуют ядовитые эпиграммы в их же адрес. Дифирамбы Борджиа были написаны, чтобы их читали в Ватикане, а эпиграммы предназначались для чтения в других местах. Похоже, этот гуманист питал личную неприязнь к Александру VI; у него как-то поинтересовались относительно нескольких бенефиций, и он объяснил, что его поэтическая слава – достаточная награда за его работу. Ответ довольно-таки нелюбезный, если не принимать во внимание, что у Каподиферро были на то личные причины.

Частенько в произведениях о Лукреции тон Каподиферро становится мягче. Но одновременно мы находим, что ласковые нотки, сожаление в связи с потерей ребенка (выкидышем) в феврале 1499-го, которую он приписывает губительной ревности Венеры, чередуются с упоминаниями долгих ночей, посещаемых кровосмесительными призраками и туманными намеками на Мирру, Бублис и Пасифу, любивших Тельца.

Я не могу с уверенностью утверждать, что Лукреция общалась и с другими римскими гуманистами, однако позже, когда в литературных кругах обсуждались сравнительные достоинства Лукреции и других женщин, большая часть римских литераторов оказалась на ее стороне. Еще труднее установить ее связи с художниками, такими, как Микеланджело или даже Пинтуриккьо, любимым художником Борджиа. Вполне вероятно, что Пинтуриккьо делал наброски с Лукреции для серии фресок с изображениями ее и братьев в замке Сант-Анджело, которые, к сожалению, не сохранились до сегодняшних дней. Я далеко не уверена в этом, но, согласно преданию, которого придерживаются многие историки, знаменитая святая Катерина Disputa Пинтуриккьо, находящаяся в комнате ангелов в апартаментах Борджиа, есть идеализированный портрет Лукреции, имеющий реальное сходство с оригиналом. Однако следует заметить, что очаровательное лицо святой Катерины в обрамлении золотых волос имеет общие черты и с другими женщинами, изображенными Пинтуриккьо. Более того, большинство

искусствоведов отказываются признать, что в XV веке художник мог позволить себе идеализировать модель. Тем не менее есть что-то в этой фигуре, вызывающее в памяти немедленную ассоциацию с Лукрецией. Когда мы сравниваем этот портрет с изображениями Лукреции на медалях и с рисунками Комо и Нимеса, датированными более поздними числами, мы не можем не заметить определенного сходства. Став старше, она несколько располнела, но виден тот же правильный овал лица со срезанным подбородком, те же нежные губы, тот же открытый взгляд. Действительно, в медальоне, названном Аморино Вендато, можно заметить, что так же убраны и уложены волосы. Стройная молодая фигура, спокойствие, кажущееся слегка напряженным в окружении людей, находящихся в естественных позах, характерны для ребенка, рано повзрослевшего и одетого в тщательно продуманный взрослый наряд; красное бархатное платье с голубой накидкой кажутся неподходящими для ее нежного возраста. Одним словом, если это и не прижизненный портрет Лукреции, то, безусловно, аллегория, как и в случае с фреской, на которой изображен император Максимилиан, напоминающий Чезаре, и не только из-за сходства изображенного профиля с профилем Чезаре из собрания Юпитера, откуда почерпнуты наши знания о характерных особенностях его лица, но и потому, что он лишь слегка опирается плечами на спинку трона, готовый вскочить в любую минуту. Вероятно, перед мысленным взором Пинтуриккьо вставали образы красивых детей папы, и когда он писал картины, то бессознательно воплощал эти модели в красочные изображения. А может, он намеренно рисовал по памяти, чтобы польстить своему покровителю папе, любовь которого к семье была общеизвестна. И последнее: те, кто обнаружил сходство молодого человека в восточных одеждах на лошади с герцогом Гандийским, оказались абсолютно правы. Однако Лионелло Вентури нашел эскиз к этому портрету и убежден, что это фигура турецкого принца Джема, который, как помнит читаталь, содержался заложником в Ватикане.

Я в равной степени не имею достаточных документальных свидетельств в отношении музыкантов, посещавших дворец Лукреции в Риме и повлиявших на формирование ее музыкальной культуры, разбудивших в ней страсть к музыке, унаследованную от Александра VI, которая позже проявилась в Ферраре. В Ватикане Лукреция слушала замечательные композиции Флеминга Жоскена де Пре, находившегося при папском дворе до 1494 года. Он руководил всеми вопросами, связанными с музыкальным оформлением церемоний и празднеств, в отношении духовной и светской музыки и, следует признать, за весьма незначительное вознаграждение. Он глубоко страдал от необходимости одеваться скромно при дворе, где золото считалось обычной деталью туалета.

Подобно людям королевского происхождения времен Ренессанса, Лукреция имела склонность к искусству риторики, а тот факт, что она была испанкой, давал дополнительные основания развивать это качество. При дворе отца она получила возможность слушать таких известных ораторов и гуманистов, как Марсо, Сабеллико, проповедников Фра Мариано да Дженаццано, Фра Еджидио из Витербо и знаменитых слепых братьев Аурелио и Рафа-эло, принадлежавших к аристократическому флорентийскому семейству Брандолини и объединившихся с монахами-августинцами. Одним из завсегдатаев, посещавшим семейство Бисельи, был Винченцо Кальмета, друг Акуилано, который в первую очередь был придворным, выдающимся интриганом и только во вторую очередь артистом, что он доказал, будучи при дворе Людовико в Милане, а затем в Риме и Урбино. Биографы Борджиа пропустили одного поэта, а именно Бернардо Акколти, который оставил нам документальное подтверждение – стихотворение, повествующее о частной жизни Лукреции в Риме. Бернардо Акколти, родом из Ареццо, известный под именем Уникум из Ареццо, или просто Уникум, был более чем посредственным поэтом, а вот способность к импровизации принесла ему славу не только при дворах, но и среди простых людей. Наморщив лоб, сдвинув брови и придав лицу сосредоточенное выражение, Бернардо читал свои стихи, и толпы римлян, настолько огромные, что приходилось закрывать магазины, сбегались, чтобы послушать его импровизации. Он не страдал от излишней скромности и стал так гордиться собственной популярностью, что отвел себе третье место среди поэтов, после Данте и Петрарки.

Мало того что он отличался наглостью и беззастенчивостью, так он еще упорно карабкался вверх. Этот обладающий актерскими способностями осмотрительный тосканец заботился о том, чтобы только яркие и влиятельные женщины служили источником его вдохновения, затем влюблялся в них, конечно платонически, и, заимствуя мотивы для своей модели у Петрарки, создавал у них иллюзию, что в жизни они исполняют роль прекрасной Лауры. Он играл роль отвергнутого любовника: мучился от боли, обливался слезами, хватался за любую соломинку, а затем изображал все эти переживания в своих стихах. Читать его поэзию – все равно что осквернять «Canzoniere» Петрарки! У него было весьма и весьма выгодное занятие. Придворные дамы расплачивались подарками и оказывали всяческое покровительство за его способность рассмешить их. Акколти защищал полученные блага самым жестоким образом, что доказывает следующий случай. Когда враги напали на него в его собственном доме, он защищался с такой дьявольской силой, что ранил сотню человек. Этот литературный пират провел 1499 – и и 1500 год в Риме и видел Лукрецию столь часто и был осведомлен о таких интимных отношениях, что вполне мог написать, что ухаживал за ней (естественно, подразумевались галантное ухаживание и платоническая любовь). Как-то, увидев ее (вероятно, на приеме в Ватикане) между послами двух враждующих государств, Франции и Испании, Акколти сочинил сонет. Лукреция, должно быть, отнеслась к нему весьма благосклонно, поскольку всегда мечтала о достижении мирных договоренностей и желательно при ее содействии. Это небольшое стихотворение цитировал Витторио Чиан. Рукопись стихотворения хранится в Национальной библиотеки Флоренции, но, возможно, вследствие небрежности переписчика некоторые слова трудно разобрать. Однако посвящение говорит само за себя, и две первые строфы звучат следующим образом:

Мессир Бернардо Акколтипослам Франции и Испании,между которыми находитсядочь папы Александра VI,за которой ухаживал поэт:

Regi invicti e accorti, or chiaro parmi ch'atutta Italia dominar volete,poi che quella che in mezzo a voi tenetevince со' gli occhi piu che noi con I'armi.La spesa e la fatica or si risparmidi macchine fatal che conducete,che, dove volge lei sue luci liete,rompera 'I ciel non che ripari e marmi.