Луна и солнце
Шрифт:
Людовик, которого в юности прозвали Дьёдонне, «Дар Божий», покачал головой.
— Все это так, но я еще и мужчина, которому хотелось порадовать жену.
Воцарилось неловкое молчание, которое не спешили нарушить ни король, ни мадам де Ментенон.
Внезапно молчание прервало хихиканье месье.
— Морская тварь? — воскликнул он. — Неужели морская тварь рассказывала непристойности?
— Именно так, а мадемуазель де ла Круа их нам переводила.
Лоррен глядел куда-то мимо месье, мимо Ива и его величества,
— Пожалуйста, поведайте свою историю еще раз, мадемуазель де ла Круа, — томно протянул Лоррен, — месье и его величеству.
— Это не моя история, сударь! — Мари-Жозеф не собиралась отвечать холодно и резко, но не раскаялась, что ответ получился именно таким. — Это история…
— Я запрещаю тебе повторять ее! — вмешался Ив.
— …русалки.
— Она совершенно непристойная, месье, — уточнил Лоррен, — о том, как северные разбойники-викинги совокупляются с морскими тварями.
— И каковы же будут ощущения? Холодно, да и придется вымазаться в слизи? — Месье преувеличенно содрогнулся. — Я бы предпочел… Но, мой милый, ты знаешь, что я предпочитаю.
— В этой истории повествовалось не о совокуплениях с морскими тварями, а об убийствах, насилии и предательстве.
— Разумеется, месье де Кретьен, вы совершенно правы, — поддакнул Лоррен и продолжал, обращаясь к Мари-Жозеф: — Рассказ тем более возбуждает, что исходит из ваших прелестных уст. Подумать только, варвары, насилующие горгулий…
— Сударь! — Щеки мадам де Ментенон покрылись румянцем негодования, став единственным ярким пятном в ее облике. — Вы забываете, в чьем присутствии находитесь!
Любопытство на лице его святейшества сменилось выражением оскорбленной добродетели.
— Мадемуазель де ла Круа, — промолвил король, — вы можете учить морскую тварь фокусам, если это доставляет вам удовольствие, но не тешьте себя иллюзиями, будто имеете дело с человеком. Ваша мать никогда бы не стала выдумывать столь отвратительные истории.
Воцарилось молчание. Месье перестал ухмыляться.
— Ваше величество…
И тут ее перебил Лоррен:
— Она полагает, что ваше величество намерены стать каннибалом.
— И выбирайте выражения!
— Я никогда не утверждала ничего подобного, сир! — в ужасе воскликнула Мари-Жозеф. Она хотела лишь защитить его величество от подобных обвинений. — Никогда!
— Простите мою сестру, — вставил Ив. — Это говорит ее болезнь, она еще не поправилась…
Однако Мари-Жозеф продолжала с настойчивостью, подогреваемой лихорадкой:
— Пожалуйста, ваше величество, пощадите ее! Она — женщина, наделенная душой, как вы и я. Убив ее, вы совершите смертный грех.
— Я готов выслушать мнение о смертном грехе его святейшества, — сказал король, — я даже готов выслушать взгляды на смертный грех вашего
— Вы называете его величество убийцей? — прошелестел, точно шелк, голос Лоррена.
— Зарезать тварь не означает совершить убийство или нарушить заповедь Господню. Господь дозволил человеку владычествовать над рыбами, птицами и скотом по своему усмотрению. Вам не стоит утруждать свой ум философией морали, мадемуазель де ла Круа. Это слишком утомительно для женщин. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Можете баловаться натурфилософией, а еще лучше — займитесь кулинарией!
— Но натурфилософия доказала, что русалка — разумная женщина! — крикнула Мари-Жозеф.
Людовик покачал головой:
— А ведь доктор Фагон уверял меня, будто исцелил вас от истерии.
И тут Мари-Жозеф вздрогнула от неожиданности: граф Люсьен сжал ее запястье, призывая замолчать.
— Ваше величество! — обратился он к монарху.
И мадам де Ментенон, и папа Иннокентий подчеркнуто не замечали его, но его величество откликнулся, не скрывая своего любопытства:
— И что же вы посоветуете, месье де Кретьен?
— Ваше величество, а что, если мадемуазель де ла Круа права?
— Что за нелепость! — возразил Иннокентий.
— Она ведь уже доказала, что морская тварь ее понимает.
— Верно, — согласился его величество. — Однако я убежден, что ее кот тоже ее понимает. И что же, мне теперь назначить месье Геркулеса на придворную должность?
Придворные сдержанно похихикали, услышав шутку.
— Вам посчастливилось жить в наши дни. — Папа Иннокентий глядел на Мари-Жозеф с тревогой и подозрением. — В прошлом женщине, понимающей язык животных, демонов, грозила смерть на костре.
Придворные мгновенно смолкли и замерли. Ив побледнел.
— Ваше святейшество, моя сестра превратила русалку в подобие домашнего питомца, вроде щенка или котенка. Она не понимает…
— Успокойтесь, сын мой, — сказал Иннокентий Иву. — Я вовсе не утверждаю, что ваша сестра одержима нечистыми духами. Я лишь подозреваю, что она могла утратить рассудок, если принимает неразумных тварей за людей.
— Подобно тому, как Церковь принимала тварей за демонов, — произнес граф Люсьен.
Иннокентий злобно воззрился на него:
— Они и в самом деле были одержимы демонами, какие могут быть сомнения! Инквизиция спасла нас от сатанинских козней!
— Если взгляды на их природу уже однажды изменились, то почему бы им не измениться снова? — сказал граф Люсьен, обращаясь к королю. — Остается проверить, точно ли русалка говорит на человеческом языке, а значит, не может считаться тварью. Наступил век науки. Если я правильно понял отца де ла Круа — если нет, полагаю, он меня поправит, — наука нуждается в доказательствах. Позволим же мадемуазель де ла Круа доказать свою гипотезу.