Луна и солнце
Шрифт:
— Как же все это произошло? — прошептала Мари-Жозеф.
Люсьен улыбнулся. Опасаясь посвящать ее в подобные детали, он все же невольно наслаждался, пересказывая, какими хитроумными предосторожностями было обставлено его появление на свет.
— Мое рождение сопровождалось обстоятельствами, достойными фарса Мольера. И месье Мольер действительно подумывал написать пьесу на такой сюжет: аристократка — он не осмелился сделать ее королевой — рожает ребенка от возлюбленного-карлика, тоже благородного происхождения, который, успешно обманув неусыпное внимание десятка повивальных
— Вот это хитросплетения! — поразилась Мари-Жозеф.
— Еще бы!
— Мольер так и не написал эту пьесу.
— Побоялся.
— Это никогда не останавливало месье Мольера.
— В самом деле, он бесстрашно выдерживал атаки цензоров и не боялся тюрьмы, — признал Люсьен. — Однако бестрепетно встретить угрозы моего отца не так-то просто.
— Ваш отец вызвал его на дуэль?
— На дуэль? Простолюдина? Разумеется, нет. Он пообещал, что пошлет своих лакеев избить его до полусмерти за оскорбление королевы. Тут месье Мольеру изменило чувство юмора.
— Бедный месье Мольер!
— Действительно, бедный месье Мольер. Он чуть было не погубил все наше семейство. И семейство его величества, а это неизбежно случилось бы, если бы отцовство монсеньора стало вызывать сомнения.
— Но монсеньор и вправду ничуть не похож на…
— Пожалуйста, не оскорбляйте память королевы в моем присутствии.
— Прошу прощения. Но к чему такие сложности? Почему нельзя было просто тайно увезти вас?
Пораженный такому сочетанию ума и наивности, Люсьен объяснил:
— Потому что дочь королевы и простолюдина не представляет большой угрозы. Сын же королевы и потомка паладина может претендовать на трон не только Франции, но и Испании.
Она удивленно кивнула.
— А что сталось с вашей сестрой?
— У меня нет сестры. Вы имеете в виду девочку, которой меня подменили?
— Да.
— Она говорит, что в монастыре ей хорошо. Она отличается набожностью, которой совершенно лишено мое семейство. Разумеется, ведь ее истинные родители — испанцы из свиты ее величества.
— И она не хочет жить в миру?
— Может быть, и нет, — предположил Люсьен, — она тоже карлица. И мавританка, исполненная христианского благочестия. В монастыре она пользуется почетом и уважением. Франция — ее родина. Куда ей идти? Ко двору испанского короля, стать шутихой, унаследовать место ее истинного отца? Она могла бы говорить правду в лицо их жалкому королю, но он ее не услышит.
— Поэтому вы решили не иметь детей?
— Потому что их могут похитить и возвести на испанский трон? — рассмеялся Люсьен. — Какая ужасная участь! Нет, я же сказал вам, почему не хочу иметь детей. Зачем искать какие-то другие причины?
— А что же будет
— Он перейдет по наследству моему младшему брату и его потомкам.
— Вашему брату? А он не…
— Нисколько не похож на меня.
— …бывает при дворе?
— Я его ни за что не допущу.
— Но почему?
— Мой брат — глупец, — вздохнул Люсьен.
— Не могу поверить!
— Не поймите меня превратно. Ги обаятелен. Он добродушен. Но начисто лишен ума и сообразительности. Его легко вовлечь в любую авантюру, если он решит, что это шанс повеселиться.
— Однако будущее вашей семьи в его руках.
— Я нашел ему достойную жену, — сказал Люсьен, — родовитую и богатую. Она здорова и не происходит из семьи, где из поколения в поколение заключались кровосмесительные династические браки. Еще того лучше, она не состоит в родстве с Ги. Она любит его, их дом в надежных руках. У них прелестные дети. Когда мой племянник достигнет совершеннолетия, я передам ему титул графа де Кретьена, и он его не запятнает.
— Но ваш племянник унаследует ваш дух?
— Он унаследует дух моей матери и стать моего брата.
— А как же… — Мари-Жозеф запнулась. — А как же женщина, которую вы называете своей матерью? Супруга вашего отца? Она сильно вас ненавидела?
— Я уважаю и люблю ее. Она считается моей матерью, подобно тому как ее муж — отцом моего брата.
— В глазах закона, но…
— В деле наследования, а это важно. Нас обоих признали законнорожденными, нас обоих растили с любовью и нежностью. Она относится ко мне как к родному сыну, и так же мой отец — к ее сыну. Они с моим отцом души не чают друг в друге. Им выпало редкое счастье: в отличие от большинства мужей и жен, они изменили друг другу не ради любви или наслаждения, а только ради детей.
— А кто отец вашего брата?
— Эту тайну я не могу вам открыть, — произнес Люсьен. — Задайте мне какой-нибудь другой вопрос.
Она минуту подумала.
— Как случилось, что вы покинули двор? Я не могу вообразить вас нигде, кроме как при его величестве.
— Я удалился от двора не по собственной воле. Я был изгнан с позором.
— Не могу поверить!
— Неужели вы не видите, что я способен на бунт и непокорность?
Мари-Жозеф рассмеялась:
— Вы можете не подчиниться любому приказу, пренебречь любым правилом, но вызвать неудовольствие короля? Никогда!
— Это все отроческая глупость, безрассудство, мне и было-то всего пятнадцать.
Он так никогда никому и не признался, что взял на себя вину брата. В конце концов, он был старшим, на нем лежала ответственность, ему следовало помочь Ги найти свое место при дворе. И он не оправдал доверия. Ги понес самое тяжкое наказание; его величество не изгнал его, но Люсьен вернул его домой в Бретань и отныне неизменно отвечал отказом на все мольбы о повторном приглашении в Версаль.
— Взыскание, назначенное его величеством, пошло мне на пользу, — поведал он. — Король отправил меня в составе посольства в Марокко. Учиться дипломатии, как он это называл. Мы прошли через всю Аравию, Египет и Левант.