Луна и солнце

Макинтайр Вонда Нил

— Еще лент! — распорядился его величество.

Королевский портной наскоро приметал несколько лент к добротному бархатному охотничьему костюму Люсьена.

Его величество протянул Люсьену сложенный лист бумаги.

Люсьен развернул прошение Мари-Жозеф, зная, что в нем увидит. Он сам порекомендовал ей быть как можно более краткой.

Ваше величество!

Шерзад предлагает Вам выкуп: затонувший корабль с несметными сокровищами.

—

Пожалуйста, объясните мне, что это значит, месье де Кретьен, — велел король.

— Морские люди резвятся в обломках затонувших кораблей, ваше величество, — сказал Люсьен. — Золото и драгоценности служат им украшениями. Их дают поиграть детям, а те забавляются жемчужными ожерельями, а потом опускают в воду и забывают — ведь они всегда могут найти еще.

— Мадемуазель де ла Круа пытается таким образом спасти жизнь русалки. Довольно лент!

Портной удалился, почтительно пятясь.

— Да. Но я верю, что это правда.

— Неужели вы верите и в рассказы морской твари?

— Я верю, что мадемуазель де ла Круа точно описывает то, что поет ей русалка.

— Но нет никаких доказательств.

Люсьен вынул из кармана перстень с рубином и преподнес его величеству. Кольцо он извлек из гроба водяного, который вернули с полдороги к морю.

— Оно было на Шерзад, когда ее пленили.

— Почему я должен этому верить?

— Потому что я сказал, что это правда, — отрезал Люсьен: никогда прежде он не позволял себе говорить с монархом таким тоном. Он церемонно поклонился. — Я могу идти?

— Разумеется, нет. Без вас отряд не выполнит фигуры.

Люсьен вышел из Мраморного двора и что-то сказал на ухо Зели; она встала на колени.

Арабская кобыла прошла по булыжнику Министерского двора, рысью проскакала на утоптанный грунт площади Оружия и легким галопом двинулась на свое место в карусельном отряде его величества. За Люсьеном плескались и, словно переговариваясь, хлопали на ветру ленты. Его величество возглавил отряд, сдерживая нервно гарцующего скакуна; его ленты развевались, взлетали и опускались, вторя колебаниям локонов медно-рыжего парика. Он занял место в середине.

Плечом к плечу участники королевского отряда размеренным шагом пересекли площадь Оружия. Потом, не сбавляя той же рыси, шестнадцать лошадей повернули налево, остальные шестнадцать — направо, поравнялись, разминулись, и шеренга разделилась надвое. Его величество возглавил первую шеренгу, герцог Бургундский — вторую, повторявшую, точно в зеркале, рисунок первой. Две шеренги снова разделились надвое, во главе двух новых встали герцог Анжуйский и герцог Беррийский на чубарых пони, словно удвоив зеркальные отражения. Пустив лошадей легким галопом, эти четыре шеренги выполнили сложное и рискованное упражнение.

С четырех сторон площади Оружия четыре конские шеренги повернули в центр, перешли на быстрый галоп и стремительно поскакали навстречу друг другу. Посреди площади лошади перестроились в затылок и, почти соприкасаясь и не сбавляя темпа, пронеслись сквозь оставленный в центре проем.

Четыре

шеренги сплелись заново, образовав две, и эти две выстроились друг против друга. Всадники поклонились, причем герцог Бургундский отдал поклон его величеству, а герцог Беррийский — герцогу Анжуйскому. Люсьен оказался напротив Бервика и обменялся с ним холодным, чопорным приветствием. Две шеренги вновь поравнялись, разминулись, слились и остановились плечом к плечу перед лицом его величества.

— Прекрасно! — похвалил его величество, принимая их салют.

Хотя Люсьен до сих пор испытывал раздражение оттого, что король усомнился в его искренности, он невольно почувствовал, что растроган.

Его величество развернул крупного чубарого коня и увел свой отряд с импровизированного ипподрома. Остальные всадники потрусили в стойло, однако король отъехал в сторону.

— Месье де Кретьен, следуйте за мной! — велел он.

Люсьен поскакал за его величеством по садам, по склону холма к фонтану Аполлона. Вытащив из ножен на поясе кинжал, он на ходу стал обрезать украшавшие его платье ленты, где только мог дотянуться.

Под пологом шатра, в жарком, знойном, влажном воздухе трепетала печальная песнь русалки. Отец де ла Круа ожидал их в лаборатории, еще более бледный и изможденный, чем обычно. Мадемуазель де ла Круа, шепотом напевая, о чем-то переговаривалась с русалкой. Слуги устанавливали резную деревянную раму, поместив внутри ее глобус.

— Отпустите их, месье де Кретьен, и приведите мадемуазель де ла Круа, — приказал король.

Шерзад зарычала, пробормотала что-то и скрылась в мутной воде. Мари-Жозеф узнала шаги Люсьена у себя за спиной на дощатом настиле.

«Он уже не появляется как по волшебству, — сказала она себе. — Я всегда чувствую его приближение…»

— Его величество желает видеть вас.

— Благодарю вас, — сказала Мари-Жозеф. — Вы даже не можете представить себе, насколько я вам благодарна…

— Оставим это, — прервал ее он, — ведь дело касается нас обоих.

Мари-Жозеф последний раз погладила Шерзад по плечу, ободряя и успокаивая, свернула влажную, измятую морскую карту и следом за Люсьеном прошла в лабораторию. Намокшие подолы платья и нижних юбок шлепали ее по лодыжкам. Сегодня она продуманно выбрала наряд и облачилась в придворный роброн, открывавший плечи и грудь куда больше, чем ей представлялось благопристойным, но значительно более скромный, нежели туалеты принцесс.

Она сделала реверанс, и король повелел ей подняться. Он остался в лаборатории с братом, сестрой и Люсьеном. Мари-Жозеф выпрямилась, почти встретившись с ним взглядом. «Он не намного выше меня! — потрясенно подумала она. — Мне-то казалось, что он очень высок, даже выше Лоррена, но эту иллюзию, оказывается, создают высокие каблуки, парик и безграничная власть».

— Моя безжалостная мадемуазель де ла Круа, — произнес его величество, — поведайте, чего вы хотите от меня на сей раз.

Его платье покрывали красные и белые ленты, такие же, как на спине Люсьена.