Луна и солнце
Шрифт:
Мушкетеры отвели Люсьена в караульную возле личных покоев его величества, где уже томились в ожидании Ив и Мари-Жозеф.
«Как странно, — подумал Люсьен, — достаточно мне увидеть ее, как меня переполняет ликование, словно я ласкаю ее».
Он взял Мари-Жозеф за руку, и вместе они вступили в зал, где предстояло решиться их судьбе.
Королевские покои утопали в сокровищах. Они громоздились на столах и стульях, занимали почти весь пол, точно в пещере дракона. Повсюду были свалены в беспорядке золотые браслеты, пекторали и доспехи
Его величество вглядывался в глазницы хрустального черепа. Рядом с ним сидел папа Иннокентий, совершенно равнодушный к рассыпанным вокруг сокровищам, и перебирал обычные четки. Зерна четок постукивали о деревянный ящик у него на коленях: ящик для живописных принадлежностей Мари-Жозеф. Перед ним стоял стол, на котором во множестве лежали книги и бумаги.
Король выбрал золотую пектораль, надел на шею и расправил локоны черного парика. На груди у него засияло золотое солнце.
Со всех сторон на монарха был устремлен застывший взор загадочных золотых статуй. Людовик молча рассматривал пленников.
— Я любил всех вас.
— Меня радовала ваша красота, ваше обаяние и ваш музыкальный дар, — изрек он, обращаясь к Мари-Жозеф.
— Я восхищался вашими открытиями. Я гордился таким сыном, — изрек он, обращаясь к Иву.
— Я ценил ваш ум, вашу храбрость, вашу преданность. Я ценил то, что вы неизменно говорили мне правду, — изрек он после долгой паузы, обращаясь к Люсьену.
Он швырнул череп на пол.
— И вы предали меня!
Череп словно взорвался, его осколки разлетелись по паркету.
— Отец де ла Круа…
— Да… — Ив откашлялся. — Да, ваше величество.
— Я передаю вашу судьбу в руки его святейшества и повелеваю вам повиноваться ему безусловно.
— Да, ваше величество, — прошептал Ив.
— Мадемуазель де ла Круа…
— Да, ваше величество, — произнесла она звонко и отчетливо, словно русалка, начинающая песнь.
— Вы оскорбили не только меня, но и его святейшество, моего кузена. Вам предстоит принять наказание от нас обоих.
— Да, ваше величество.
Иннокентий заставил ее ждать, пока, перебирая четки, не прочел все положенные молитвы.
— Я запрещаю вам отныне предаваться нелепой и постыдной страсти к музыке, вы более не будете сочинять, — объявил Иннокентий. — Не для того, чтобы спасти вашу девическую стыдливость — она уже утрачена, — но лишь для того, чтобы дать вам почувствовать всю силу моего гнева. Вам надлежит хранить молчание.
Мари-Жозеф опустила глаза долу.
— Пусть будет так, — добавил Людовик, — хотя это и огорчительно. Если бы она была мужчиной, из нее получился бы недурной композитор. Мадемуазель де ла Круа, я налагаю на вас следующее наказание. Вы хотели выйти замуж и родить детей. Я намеревался
Мари-Жозеф побледнела.
«Я осажу монастырь, словно вражескую крепость, — пронеслось в голове у Люсьена, — возьму приступом, ворвусь и…»
— Но это слишком простое решение, — возразил сам себе Людовик.
Отвернувшись от Мари-Жозеф, он обратился к Люсьену:
— Вы покинете двор.
«Я был прав, когда вообразил столь суровое наказание», — подумал Люсьен.
— Я лишаю вас поста губернатора Бретани и передаю его месье дю Мэну. Вы откажетесь от титула и имений в пользу вашего брата…
Благополучие семьи, столь тщательно выстраивавшееся Люсьеном, висело на волоске.
— …и женитесь на мадемуазель де ла Круа. Жить вы будете на приданое, которое я ей пообещал. Если вы не дадите ей детей, то разобьете ей сердце. Если вы дадите ей детей, то нарушите свою клятву и покроете себя позором в глазах женщины, которую любите, подобно тому как нарушили клятву, некогда данную мне.
— Да, ваше величество.
Наконец Люсьену изменило самообладание. Эти слова он произнес едва слышно.
— Я соблаговолил сохранить вам жизнь, но не желаю более видеть никого из вас.
Он милостиво кивнул Иннокентию:
— Забирайте своего священника, кузен.
— Морская женщина покаялась?
— Нет, ваше святейшество.
— Она объявила войну земным людям, — сказала Мари-Жозеф, — а потом исчезла.
— Мне следовало бы отлучить всех вас от Церкви…
Ив упал на колени.
— …но я этого не сделаю. Отец де ла Круа, я повелеваю вам употребить вашу священническую власть. Святая Мать наша Церковь оказалась перед лицом ужасной угрозы. Морские твари…
— Они — не твари, а люди, ваше святейшество! — воскликнула Мари-Жозеф.
— Да, — согласился Иннокентий.
Люсьен был удивлен не меньше Мари-Жозеф и Ива и не поверил своим ушам: папа римский признал факт, наносящий сильнейший удар по его репутации.
— Ваше святейшество, — произнес Ив, — они почти вымерли из-за гонений Церкви. Вместо того чтобы явить им слово Божье…
— …и потому…
— …мы подвергали их пыткам и мукам, словно демонов…
— …историю надлежит…
— …мы охотились на них, как на диких зверей. Я… — Ив умолк, осознав, что перебил Иннокентия.
— …переписать. — Иннокентий кивнул. — Историю надлежит переписать.
Он открыл ящик для живописных принадлежностей и извлек из него стопку листов — эскизы Мари-Жозеф, документировавшие вскрытие. Он скомкал один рисунок и поднес его край к пламени свечи. Листок мгновенно вспыхнул, едва не опалив ему пальцы. Он бросил пепел на золотое ацтекское блюдо.
— Отец де ла Круа, налагаю на вас следующее покаяние. Вы обязаны повсюду отыскивать упоминания о русалках.
Папа схватил книгу месье Бурсена, лежавшую рядом с ним на столе, и швырнул ее на пол.