Луна и солнце
Шрифт:
— Мадемуазель де ла Круа!
Как только к Мари-Жозеф подошел мушкетер, Шерзад соскользнула в бассейн и ушла под воду. Она замерла на дне вверх лицом, невидящим взором уставившись перед собой и ожидая смерти.
— Пойдемте со мной.
Стражник отпер клетку, выпустив Мари-Жозеф, и тотчас снова запер за ней дверь.
К удивлению Мари-Жозеф, возле шатра ее поджидала Заши. Кобыла ткнулась в нее мордой, прося, чтобы ее погладили.
«Мне-то уж казалось, что все у меня отнято, — подумала Мари-Жозеф, — даже Заши: и жизнь
Она ни разу не видела Люсьена после окончания пира, который, несмотря на отсутствие зажаренной русалки, произвел истинный фурор. Он длился и после заката, когда слуги убрали цветы и заменили их канделябрами, и после полуночи, когда слуги заменили оплывшие свечи и внесли новую перемену блюд. Впрочем, Мари-Жозеф не смогла проглотить ни кусочка.
Под конец пиршества его величество вручил шевалье де Лоррену кошель с тысячей золотых луидоров. Выполняя обязанности Люсьена, шевалье от имени монарха вознаградил месье Бурсена.
Одновременно стражники, учтиво поклонившись Люсьену, проворно и тихо его увели.
— Не беспокойтесь, — попросил он.
Но она с тех пор только и делала, что беспокоилась.
Она села в седло, и Заши загарцевала, норовя полететь стрелой и с легкостью обойти тяжелых коней королевской стражи. Мари-Жозеф успокоила ее, погладив по шее. Даже если Заши унесет ее отсюда, перелетев через дворцовые крыши, бежать ей все равно некуда.
Мушкетеры отконвоировали ее на холм, во дворец.
Вступив в зал заседаний совета, она невольно ахнула. Перед королем возвышались груды серебряных и золотых слитков, сундуки, полные золотых монет, горы золотых украшений и драгоценных камней.
Король задумчиво поигрывал тяжелой золотой чашей. Мари-Жозеф, сделав реверанс, преклонила перед монархом колени.
— Что говорит ваша морская тварь?
— Ничего, сир. Она не поет и отказывается от пищи. Если вы ее не отпустите, ее смерть будет на вашей совести.
— На моей совести множество смертей, мадемуазель де ла Круа.
— Но вы же не хотите совершить умышленное убийство? Мы — Люсьен, Ив и я — уже однажды избавили вас от греха. Мы спасли вашу душу.
— Почему вы не хотите оставить эту навязчивую идею? — вскричал король.
— Потому что моя подруга Шерзад в отчаянии, она умирает.
— Тварям неведомо отчаяние. Если русалка не угодит мне, я могу передать ее в руки святой инквизиции моего кузена.
Он поставил чашу на стол. Сегодня он был облачен в темно-коричневые и черные тона, лишь слегка смягченные золотым кружевом.
Он протянул Мари-Жозеф руку. Она сомкнула пальцы на его ладони, и он помог ей подняться на ноги, словно они вернулись на плавучий помост Большого канала и вот-вот сделают первые танцевальные па.
— А лучше съем ее — так будет милосерднее.
Мари-Жозеф хотелось расплакаться: «Вы же обещали! Вы великий король — и нарушаете свое слово! Как вы можете обмануть
— Ваше величество, — как можно спокойнее произнесла она, — в вашей власти уничтожить ее. В вашей власти погубить меня, и моего брата, и Люсьена, а он любит вас.
— Вы хотите сказать, что не любите меня, мадемуазель де ла Круа?
— Люблю, ваше величество, но не так, как Люсьен.
— Он любит вас больше, чем меня.
— Знаю, ваше величество, но это не означает, что он любит вас меньше. Что с ним, ваше величество?
— Он жив.
— Вы не?..
— Я всего лишь выгнал его агентов из числа своей стражи. Его тело причиняет ему такие страдания, что мне совершенно ни к чему его пытать.
— Я могу его увидеть?
— Я подумаю об этом.
— Сир, в вашей власти помиловать нас всех.
— Вы даже упрямее вашей матери!
Мари-Жозеф не выдержала и взорвалась:
— Она… Вы… Моя мать всецело предалась вам!
— Она отвергла…
Мари-Жозеф с безграничным удивлением увидела, как он погрустнел, а глаза его наполнились слезами.
— Она отвергла все, что я жаждал ей дать.
Он отвернулся и, овладев собой, принял свой обычный бесстрастный облик.
— Пойдемте со мною. Убедите ее исполнить мою волю.
На какое-то безумное мгновение Мари-Жозеф показалось, будто он говорит о ее матери.
Его святейшество остановился возле клетки, через прутья окропил русалку святой водой и произнес по-латыни молитву об изгнании дьявола.
— Отринь языческие обычаи, — возгласил папа, — прими учение Церкви и узришь жизнь вечную.
Шерзад зарычала.
— Если ты воспротивишься мне, на душу твою никогда не снизойдет мир.
Мари-Жозеф бросилась к клетке:
— Впустите меня!
Встревоженная, пугливая, Шерзад плавала туда-сюда по бассейну. Людовик с трудом встал с кресла-каталки. Мушкетеры отперли клетку. Мари-Жозеф кинулась к русалке, не дожидаясь короля, забыв не только о придворном этикете, но и об элементарных правилах приличия.
— Шерзад, милая моя, успокойся, пожалуйста!..
— Не вмешивайтесь, синьорина де ла Круа! — повелел Иннокентий. — Вы пренебрегаете моим советами себе же на погибель!
Мари-Жозеф сбежала на помост, а его величество остался на верхней ступеньке.
Шерзад увидела его и вскрикнула.
— Шерзад, не надо!
Русалка ринулась к Мари-Жозеф. Стремительно набрав скорость, она полетела к земным людям и, рыча, растопырив когти, бросилась прямо на короля. Мари-Жозеф кинулась к Шерзад и, обхватив ее, с грохотом обрушилась вниз. Ударившись о край лестницы, Мари-Жозеф задохнулась от боли. Шерзад лежала у нее в объятиях. При падении Шерзад разбила о ступеньки лоб, и теперь из глубокой царапины струилась кровь. Мари-Жозеф попыталась остановить кровотечение. Ее руки и платье немедля окрасились алым.