Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Будет греметь джаз, заглушая шум в зале, дымный чад, наплывающий из кухни, слегка задурманит голову, и все это будет располагать к легкому, фривольному разговору. Как раз такие минуты требуют полнейшего напряжения, и нужна не столько смелость, сколько ловкость, важно следить за мимикой лица, даже за оттенком голоса… Но вместе с тем нужно пить столько, сколько тебе наливают, не смея отказываться ни от единого глотка.
Тудораке боролся с винными парами, от которых у него туманилось в голове и заплетался язык. Какого только напряжения стоили ему отчаянные попытки удержаться на ногах… Хотя, с другой стороны, так было даже лучше; говорить
— Знаешь, что скажу… Не думай, будто я какой-то там шовинист, и все же лучше нет нашей национальной кухни, вот как! — проговорил Кыржэ, возможно только для того, чтоб отвести душу, а может, и желая похвалить старшего кельнера. — Меня прямо тошнит, когда вижу их сосиски.
— Мда-а…
— Что "мда-а"? — Кыржэ словно бы заподозрил что-то.
— Минутку, минутку… Но кто же сделал меня обер-кельнером, если не ты… не вы?
— Давай пропустим по одной! В основном этого добился ты… пардон, ты… единственный человек, с которым я чувствую себя свободно. Потому и прихожу сюда. А ты, часом, не продаешь меня? Э-э, не коммунистам, нет, этим ты не нужен, как-никак обер-кельнер… А вот немцам? Они не… Ты всего-навсего шимпанзе и не способен понять, что такое нервное напряжение. Черепная коробка! — Он постучал себя пальцем по виску. — Раскалывается и раскалывается… Хоть бы никогда больше не видеть этого Кранца!
Он нахмурился, на лице появилась злобная гримаса, усиленная опьянением. Остервенело заскрипев зубами, схватил в руки стакан, собираясь раздавить его в ладони.
— Ну его к бесу, твоего Кранца, — смотри, — поранишь руку! — Тудораке отнял стакан, стал наливать в него вино. — Стоит ли обращать внимание, если ничего плохого все-таки не говорит! Давай выпьем!
— То-то и оно, что не говорит, гадина, ни слова… Зато все до мелочи знает, все… Как смерть, ходит за мной… Следит, чтоб не вздумал как-нибудь пощадить кого-либо из своих… — Он чокнулся с Тудораке, как видно обрадованный ею сочувствием. — А из-за боангинуцы готов глаза выдрать: достань хоть из-под земли!
— Каких это… своих ты когда-нибудь щадил? Что он мелет, скотина?
— Тише, слышишь, тише, — он посмотрел на кельнера совсем ясными глазами, пытаясь уяснить: с чего тот так раскричался? — Дескать, покрываю молдаван…
— Но ведь эта… боангина, как ты говоришь, наверно, мадьярка… Молдаванкой не может быть… Ну и пусть не ест дерьма, если не хочет! — Кельнер пьяным жестом свалил со стола стакан. — Правильно говорит один клиент…
— Держи и больше не разоряйся, — Кыржэ благосклонно протянул ему другой стакан, предварительно налив в него вина. — Ты читал или нет рапорт, поступивший из Кишинева? — обращаясь как равный к равному, спросил Кыржэ, протягивая Тудораке открытый портсигар.
— Ты! Сначала сам… Бери, бери!
Больше всего он боялся одного — как бы не переиграть, не слишком показать опьянение. Но, кажется, в конце концов удалось убедить собутыльника, будто он сейчас свалится с ног…
— Мне тут говорил один клиент… Не сегодня-завтра намечается большой прием. Будто бы прибудет его преосвященство
— Что ты мелешь, орангутанг! Не сегодня-завтра…
— Ты ничего не знаешь, зато мне рассказывал один клиент. Да-да…
Самодовольно попыхивая сигаретой, кельнер с горем пополам поднялся на ноги — не торопясь, не выказывая излишнего любопытства, он направился по залу. Хорошо бы передать эксперта с рук на руки какому-нибудь гостю из его же банды и таким образом улизнуть, встретиться с Сыргие. Однако он почувствовал, что не может держаться на ногах… Что тут было делать?
— Остановись — буду стрелять! Хи-хи! — пробормотал внезапно Кыржэ.
— Из рогатки или… бутылочной пробкой! — добавил Тудораке, незаметно глянув на часы. Цифры так и плясали у него перед глазами.
— Разве не знаешь, какая штука у меня вот тут, в кармане? Все еще говорят: "мертвая рука"! — с восторгом выкрикнул Кыржэ. — Вытащу пистолет — и паф!
Паф! Иди назад, горилла, тут еще что-то есть на донышке!
Тудораке больше не мог. "Что бы сказал Волох, если б увидел меня в таком состоянии?" С трудом дотащившись до ближайшего стула, он свалился на него как сноп.
Через какое-то время его разбудила женщина, убиравшая в зале.
— Поднимайся, поднимайся, грехи тяжкие. Давай раздену, уложу спать. Опять напился с этим клиентом.
Тудораке обалдело таращил свои большие глаза.
— А где же он? — спросил погодя, оглядывая опустевший зал.
— Когда еще ушел, господи боже…
— Извозчика вызывали?
— И не думали. Нужен ему твой извозчик, как же… Даже слышать не хотел. До чего здоровый человек, будто бык. Тебе бы так… Пошел пешком. Давай, сынок, давай, уложу где-нибудь на диване. Пока придешь в себя…
— Вот почему я и не вышел на встречу, — с облегчением вздохнул Хобоцел после того, как сделал это вынужденное отступление.
— Говори, говори дальше, эти наемные псы все еще проходят по одному. Арьергард… — сказал Волох, понуждая кельнера продолжать свой рассказ. — На этот раз пронесло — не слишком принюхивались. Итак, кишиневские сыщики ищут… некую боангинуцу? Всплыла на поверхность история с немцем? В этом очень серьезная опасность. Откуда все-таки Кыржэ получил сведения? От кого? Не помнишь: он говорил о встрече в ресторане или о других тоже?
— Место не упоминал. Хотя черт его разберет: вдруг не хочет впутывать меня? В любом случае ясно одно: немец крайне его интересует.
— Хотелось бы знать: за железной дорогой наблюдает только сигуранца? — спросил Волох. — Или же их работу контролирует и гестапо?
— Варварская орда, — все еще вглядываясь в темень улицы, проговорил Хобоцел. — Как варвары пришли, как варвары уйдут.
— Начал делать экскурсы в историю? Браво, обер-кельнер, продолжай в том же духе. Только я не согласен: то, что мы видели сейчас, скорее похоже на похоронную процессию.
— Пока что она откладывается… "Во имя христианства" — так называется это безумие. Значит, готовится… торжественная встреча с митрополитом.
— Не забудь еще об одном человеке, Тудораке. Сделай все возможное, чтобы побольше разузнать об этом Дане Фурникэ. То, что он в каком-то контакте с твоим Михэешем, — несомненно. Только пока еще не ясно, в чем тут суть… Нас интересует не только он, но и, как бы сказать, положение, создавшееся в группе. Нужно бы узнать, в самом ли деле он наш или же — в особенности — их. Ты сам что об этом думаешь?