Луна, луна, скройся!
Шрифт:
— Сейчас услышишь, — обещаю ей я, на всякий случай оглядываясь. В зале больше никого нет. Подавальщица за витриной уткнулась в книгу — если я буду рассказывать тихо, она и не услышит.
Рассказывать о приключениях всегда легче, приятней и веселее, чем в них участвовать. Конечно, очень многие подробности мне приходится опустить: например, я не рассказываю, что именно вычитала в библиотеке Твардовского, почему он мне помогал, как именно я доставила его голову в усадьбу, и тому подобное. К тому же мне приходится быть краткой, поскольку что-то мне подсказывает — Кристо бы не понял моего стремления оказаться в героинях вампирской поэзии.
— …но
— Впечатляюще! — полушёпотом восклицает вампир. — Невероятно! Но она успела сказать последнее слово?
— Лилиана Хорват?!
— Нет, Люция. От вил, мне кажется, быстро не умирают. Она успела произнести что-нибудь на прощание? Покаяние или проклятье?
— Э… ну, да, но… — я не решаюсь воспроизвести последнее слово Люции Шерифович и подбираю самое близкое по эмоциональной окраске из литературных:
— «Чёрт».
— Она сказала «Чёрт»?
— Ну, да. Я думаю, она была несколько удивлена оборотом дела.
— По крайней мере, это драматично. Один испанский рыцарь, умирая, сообщил своему оруженосцу, что тот идиот.
Я вспоминаю последнее слово Твардовского и краснею:
— Да. Всякое бывает. А поэма скоро будет издана?
— Я думаю, сразу, как только будет закончена. Я обязательно разыщу вас и подарю экземпляр, но с одним условием.
— Каким?
— Я хочу увидеть, как танцует Лилиана Хорват. Танец, которым можно покорить Сердце Луны, должен быть чем-то потрясающим.
— Но я не представляю, как это устроить. Может быть, вы поищите видеозаписи в интернете?
— Нет. Мне нужно увидеть этот танец вживую.
Похоже, я сама себя загнала в ловушку.
— Да где же я вам здесь найду Лилиану Хорват?
— Если вы не можете её найти — то можете ведь хотя бы изобразить танцующую Лилиану?
— Изобразить? Я?
— Ну да.
Похоже, он надо мной смеётся, но… я вдруг понимаю, как сильно мне хочется танцевать. Поцелуй меня леший, если не считать моих снов и вальса с Кристо, я не танцевала уже больше года!
— Здесь даже музыки нет.
— Ничего страшного, — вампир аккуратно переставляет подносы с опустевшими тарелками на соседний столик, примеряется к столешнице и вдруг отстукивает ладонями умопомрачительную дробь. — Такой ритм подойдёт?
— Нет, надо вот так, — я выщёлкиваю нужную отбивку на пальцах. Аргентинец тут же повторяет ритмический рисунок и продолжает его. Госька, ухмыляясь во весь рот, поддерживает ритм, отбивая сильные доли хлопками ладоней. Я встаю, чувствуя, как от волнения начинает кружиться голова и как по мышцам пробегает такая знакомая дрожь. Взмахиваю руками — будто выставляю гибкие антенны на нужную волну. Выдаю трель каблуками сапог и — ныряю. Мои ноги, мои бёдра, мои спина и шея отзываются так послушно, так радостно, что я всем существом понимаю и чувствую — как я ждала этого танца. Я прохожу, проношусь между столиков — я лодка и ветер, толкающий лодку. Я извиваюсь и изгибаюсь, руки мои колеблются и развеваются — я стебель кувшинки и течение, раскачивающее стебель. Я бью, трясу и раскачиваю бёдрами — я сито для зерна и колыбель для младенца. Каждый шаг и каждый поворот — наслаждение. Каждый извив руки — покорность и лукавство. Каждый порыв и прыжок — свобода и ярость. Зачем мне кафель, если я ступаю по морской пене и вечерним облакам, по битому стеклу и каменной крошке, по стылой земле и по углям?
— Ну, ты в ударе! — Госька светится так, будто сама только что двигалась между столиками, упиваясь пульсом танца. — Ты даё-о-о-ошь!
— Это стоит отдельной поэмы, — говорит вампир. Конечно, тут не обходится без латиноамериканской льстивости, но я и сама чувствую, что танец был неплох, и потому не раздражаюсь.
Подавальщица смотрит, приоткрыв рот.
— Что-то… друг наш никак не объявится, — спохватываюсь я. — Мы тут уже, наверное, час сидим. Может быть, поищем?
— Вы не будете против моей компании? — спрашивает поэт. — Я бы очень хотел посмотреть на… вашего друга. Одним глазочком.
Я пожимаю плечами: отчего бы и нет? Мы бродим сначала по верхнему этажу, потом осматриваем этажи ниже, пока, наконец, не останавливаемся в центре холла в подвале.
— Не мог же он пойти в книжный или лавку дамского белья? — вопрошаю я, оглядываясь.
— А в аптеку? — Госька показывает рукой на ещё один стеклянный куб.
— Что ему там делать?
— Ну, я же не знаю, как далеко у вас отношения зашли.
— Да ну тебя!
— В том смысле, может быть, именно он покупает всякие бинты и мази для твоих ушибов и переломов?
— А вот это возможно.
Мы разворачиваемся к аптеке и почти заходим в неё, когда Кристо окликает меня откуда-то сзади. Обернувшись, я вижу, что он спешит к нам как раз от книжной лавки. Волосы у него свежеподстрижены, и рубашка новая, белоснежная, а в руках сразу два цветастых пакета.
— Я тут купил… я же пропустил твой день рождения, — говорит он, подойдя и протягивая мне оба пакета. Я заглядываю сначала в маленький и вытаскиваю оттуда коробочку с прозрачной крышкой. В коробочке лежат жемчужные серьги.
— О… спасибо. А тут что?
— Книжка. Я же помню, как тебе тот романс нравился, вот и…
Я вытаскиваю сборник стихотворений Федерико Гарсиа Лорки: «Цыганское романсеро» и «Стихи о канте хондо» под одной обложкой, великолепное подарочное издание с иллюстрациями. Я пролистываю книгу, по привычке начав с последних страниц. Рисунки просто очаровательны — кажется, художник работал чернилами, редкая сейчас техника.
— Смотри, — я долистала уже до титульной страницы, и Госька тычет пальцем в фотографию поэта. — Ты только посмотри, это же…
— Лико! Лико?!
Я оглядываюсь и верчусь на месте, и Госька тоже. Кристо смотрит на нас, очевидно ничего не понимая.
В пустынном, сплошь стеклянном пространстве, кажется, невозможно спрятаться, да ещё так быстро — но дона Федерико пропал и след.
Глава XV. Happy end
Чем ближе мы к Будапешту, тем сильнее меня колотит. Мне одновременно и страшно, и радостно — будто с высоченной ледяной горки несусь. В голове всё время крутится одно и то же — то прошлые встречи с Батори, то предстоящая: что скажет он, что скажу я, как он посмотрит, как улыбнётся, увидев меня… Его глаза, брови, руки, походка, узкое и живое лицо встают перед моим взглядом, стоит мне опустить веки. Я бы так и ехала всю дорогу — зажмурившись — если бы меня не смущал Кристо. «Волки» слишком хорошо разбираются в запахах «волчиц» — своё желание мне будет не скрыть, какое бы постное лицо я ни сделала. Нет, я не думаю, что мой запах станет для него сигналом к действию. Просто — неприятно, что он будет это чуять, и всё.