Луна - Солнце мертвых
Шрифт:
Когда папка была завязана, Карл неожиданно спросил:
— Ну и как вам наш замок?
Про себя я автоматически отметил это "наш", а вслух сказал:
— Он изумителен. Я даже представить себе не мог, что где-либо сохранилось еще нечто подобное. А правду говорят, что ему пятьсот лет?
— Да, около того, быть может, чуть больше или меньше. О, он многое повидал на своем веку, этот Волчий замок… А кстати, вам известно, почему он носит такое романтическое название?
Я пожал плечами:
— Мне сказали, что в округе всегда водилось много волков. Возможно, из-за этого?
— Возможно, — кивнул Карл. — Но возможно,
Я все же не удержался:
— Нашей?!
Но он, казалось, не обратил на мою реплику никакого внимания и продолжал:
— Так вот, сударь, после Мохачской битвы один из возвращавшихся домой отрядов турок наткнулся по дороге на тот самый замок, в котором мы с вами имеем удовольствие сейчас пребывать.
— И что же?
Карл подошел к окну и протянул здоровую руку вперед:
— Видите холм?
— Вижу.
— На нем стоял шатер Ибрагим-бея, командира отряда, родственника самого султана, и над ним развевалось зеленое знамя пророка.
Я невольно на секунду представил себе поле, усеянное мусульманскими воинами, огни сотен походных костров, ржание тысяч лошадей…
— Нет-нет. — Карл улыбнулся одними губами. — Это не выглядело так уж величественно. Если верить средневековым хронистам, — а не верить им у нас оснований нет, — турок здесь было человек триста, не больше. Хотя, разумеется, триста прекрасно по тем временам вооруженных, обученных и, будем объективны, несколько одержимых воинов представляли собой известную опасность для замка, под защиту стен которого сбежались мирные жители едва ли не всех близлежащих деревень.
Управляющий внезапно замолчал, и я робко спросил:
— А что было дальше?
— Дальше?..
Карл подошел к одному из шкафов и после недолгого раздумья снял с полки какую-то старую книгу, открыл на середине и внимательно посмотрел на меня своими серыми, почти бесцветными глазами.
— В этой книге собраны весьма любопытные документы, имеющие интерес не только для историков, но и… Впрочем, если прочтете — поймете все сами, а мне, простите, необходимо отлучиться — дела.
Управляющий вышел, оставив меня одного, и я взял книгу в руки. Текст, очевидно, был адаптирован, потому что особых трудностей для понимания не доставлял, за исключением нескольких небольших лакун, связанных, как указывалось в сноске, с неважной сохранностью оригинала на момент издания книги в 1801 году.
И я начал читать.
"… Не по указу господина моего, но лишь по велению собственного сердца и разума, решился я, недостойный раб Божий, поведать, очищения духа ради и в назидание потомкам, то, что волею высшего промысла выпало мне узреть и восприять чрез посредство других чувств моих…
…радоваться иль горевать, что досталась мне чаша сия, — но думаю, что Господь не случайно остановил Свой роковой выбор на ничтожнейшем слуге Своем…
…переоценил ли Он силы его, потому что медленно, но неотвратимо, — скрывая от людей, я это чувствую и ощущаю, — идет Враг, он близко, и скоро уже не будет у меня ни сил, ни желания, чтоб рассказать о том, что видел я и познал в лето грозного нашествия нечестивых псов бича всего христианского мира Сулеймана.
Трепещу
Защитники крепости являли чудеса храбрости и отваги, но исход был предрешен — в замке кончалась вода, а колодец отравил неизвестный предатель. Напрасно денно и нощно возносил я молитвы Господу — от жажды мучительной смертью начали умирать дети и старики, а самые сильные воины стали беспомощны и слабы, и уж не держали их руки меча, и не было силы у них натянуть тетиву.
И тогда, отчаявшимся в милости Господа и видящим страданья невинных людей, безумие овладело мною, и в ночь полной Луны, когда ее белый диск воцарился над миром, я вышел один на крепостные ворота и, сотворив неправедное знаменье, призвал на помощь Врага Его, коль сам Он не может или не хочет защитить бедных чад Своих от бешеных собак Сулеймана.
И было так…
И почернело без того черное небо, и пропали на нем сразу все звезды. Только одна лишь Луна продолжала светить над моей головой, но и на нее вдруг надвинулись серые тучи. Ветер завыл, хотя до того кругом было тихо, и закачались, застонали в лесу вековые деревья.
…ужасом, стоял я под черным небом, и с дрожью и трепетом я понял, что вера моя в Него стала меньше и слабее веры во Врага Его…
Тем временем в лагере турок заржали испуганно кони, и забегали у костров янычары, объятые непонятной тревогой, и завыли приставшие к отряду неверных бродячие лютые псы…
А я все стоял и все звал Врага Его, и тогда небо вдруг раскололось, и посыпалися на землю кометы и звезды, а люди по обе стороны стены замерли как пораженные громом.
…самое страшное… Заскрипели, зашелестели могучие старые дубы и вязы — и вышли из лесу. И были у них вместо рук и ног сучья и корневища, и приближались они медленно, но грозно к туркам, а те стояли бессильные как старцы, взирая с ужасом на воинство лесное, и не могли даже сдвинуться с места.
А потом с крон зеленых исполинов слетели тучи воронов. И стали огромные черные птицы летать над неверными и клевать им глаза, и падали те наземь с разодранными глазницами, и текла ручьями кровь по их головам.
И видел я, как один янычар, стряхнувши с себя наважденье и страх, выхватил саблю и ударил великана лесного. Покачнулся, застонал тот, но другие деревья подхватили его, поддержали, а потом сучьями, как руками, сорвали с несчастного турка одежду и, вырвав все внутренности, обвили и обмотали дымящимися кишками истекающую зеленою кровью глубокую рану собрата…
И завыл, заверещал тогда весь лес… И полезли из чащи люди — не люди, звери — не звери. Шли, летели, ползли и шипели твари гадкие, страшные, смрадные, многорукие и многоногие, хвостатые и трехглавые. Одни изрыгали пламя и дым, другие когтями медными разрывали на куски обезумевших от дикого ужаса турок, а третьи отгрызали им головы и подбрасывали высоко в раскаленное жаркое небо…
Объятый страхом и потрясенный, стоял я на стене замка и смотрел на творящееся внизу. И таким был мой страх, что стал снова молить я, молить теперь Господа вмешаться и остановить дьявольский шабаш, который разворачивался на глазах моих.