Луна Вечности
Шрифт:
— А какие ещё дела могут быть с королевским евнухом? — подув на бумагу, чтобы чернила быстрее высохли, ответила танцовщица.
— Вы, как я вижу, злы на него? — сочувственно взглянул на неё северянин.
— Нисколько, — пожала та плечами. — Что толку злиться на солнце в жару или на дождь в холодный сезон? Надо им противостоять и защищаться. Я его презираю. Но и благодарна ему.
— Так благодарны или презираете? — поднял брови спутник Гилэстэла.
Танкри взглянула в его насмешливые серые глаза.
— Всё вместе.
—
— Останови панжавар Падхар на мне свой выбор шестнадцать лет назад, я сейчас жила бы подобно женщинам в гареме Дербетана — в тоске и одиночестве. Меня продали сюда, в Устричный дом, где меня знают и восхищаются, как красивой женщиной и одной из лучших танцовщиц Дусан-Дадара. По мне, это намного лучше, чем вянуть в затхлом цветнике повелителя.
Гилэстэл с интересом смотрел на Танкри, сложив пальца под подбородком.
— Но вы, тем не менее, всего лишь рабыня. Вы не распоряжаетесь собой.
— И что с того? — дёрнула танцовщица плечом.
— Хотите, я куплю вам свободу? — вдруг спросил Гилэстэл.
— Нет, — спокойно ответила она, не удивившись и не обрадовавшись неожиданному предложению.
— Нет? — озадачился Гилэстэл.
Астид тоже недоверчиво уставился на рабыню.
— Нет, — в её глазах появилась насмешливая искорка. — В моём положении статус рабыни даёт некоторые преимущества.
— Какие?! Вы — вещь.
— Очень дорогая вещь, — сделав ударение на втором слове, впервые улыбнулась Танкри. Улыбка у неё была обворожительная.
— А дорогую вещь берегут и заботятся за ней должным образом. Здесь я королева. По первому моему слову приходят лекарь или портниха. Мне не нужно тратиться на одежду и думать о пропитании. Я приношу хороший доход хозяину, и немалая часть того, что я зарабатываю, остаётся у меня. Кроме того, подарки от поклонников. Я уже могу купить себе свободу и открыть собственное дело, но пока не хочу. Ещё не время.
Гилэстэл засмеялся, а вслед за ним улыбнулся и Астид, восхищенно глядевший на Танкри.
— Я был прав. Вы невероятная женщина, — покачал он головой.
— Благодарю, — она поднялась. — Что будете делать с ним?
— А как обычно поступают с пьяными королевскими евнухами? — спросил Гилэстэл, покосившись на мирно сопящего Падхара.
— Их отправляют на Лунный остров. С должной почтительностью и уважением. Я передам, чтобы для него приготовили паланкин, — Танкри поклонилась северянам.
— Танкри, — окликнул уходящую рабыню Гилэстэл. — Не найдется ли здесь комнаты для нас?
Она обернулась, чуть помедлила и утвердительно кивнула.
Ветер разогнал тучи. В ночном небе над Рыночным островом засверкали звёзды.
— Тебе не кажется, Астид, что сегодня нам улыбнулась удача? — рассматривая резные носилки с расписными стенками, молвил Гилэстэл.
— Кажется, ваша светлость, — ухмыльнулся его спутник, помогая слуге заталкивать похрапывающего Падхара в паланкин. Подобралсвалившуюся
Его светлость вложил в руку старшего носильщика несколько монет и поднялся по лестнице на веранду. Астид вспрыгнул на деревянный настил вслед за ним. Носильщики неторопливо и осторожно подняли паланкин, в котором безмятежно спал королевский евнух, и понесли в сторону гавани.
Глава 2
Падхар проснулся в своей кровати. Недоуменно огляделся, пытаясь вспомнить, как вернулся. Но последнее, что он помнил — хмельное веселье в компании северян. Евнух обреченно скривился, припомнив количество опустошенных кувшинов. Засучил ногами, стягивая одеяло, сел. Прислушался к себе, ожидая ощутить головную боль. Свел брови, осторожно повертел головой. Странно. Не было ни головной боли, ни тяжкого сердцебиения, ни того мутного полудурного состояния, что преследовали его после каждой редкой пьянки. Напротив — Падхар был бодр и свеж.
Евнух сполз с ложа, наклонился, стараясь достать пальцами до колен. Выпрямился. Сделал еще несколько наклонов и поворотов. Никакого похмелья! Чудо!
Приободрившись, евнух глянул в окно. Судя по положению солнца, он проснулся раньше обычного. На пустой перекладине еще не висела свежая одежда. На прикроватном столике еще не стоял его ежеутренний напиток, приносимый слугой к пробуждению. Вместо него там лежала свернутая бумага. Евнух развернул её, прочел и довольно улыбнулся.
Падхар громко и протяжно зевнул. В тот же миг за дверью послышался голос Сеймё.
— С легким пробуждением, панжавар Падхар! Позвольте войти вашему слуге?
— Входи, — разрешил евнух.
Створки дверей распахнулись, и маленький худой человек, уже далеко не молодой, в синей одежде дворцовой прислуги семенящим торопливым шагом приблизился к ложу. Из-под синего круглого колпака на спину слуги спадала тощая седеющая косица. В руках Сеймё держал поднос с чашей светло-желтого напитка.
— Простите, главный евнух, мою нерасторопность. Я опоздал к вашему пробуждению, — слуга протянул поднос, одновременно склонившись перед господином.
Падхар благодушно кивнул, взял чашу и с удовольствием опустошил её медленными глотками. Сеймё поднял на Падхара темные внимательные глаза, стараясь угадать по лицу настроение господина. Увиденное воодушевило.
— Как прошел вчерашний день? Вы нашли что-то стоящее?
— Ничего, — Падхар поставил чашу на поднос, махнул рукой. — Негодный товар.
Каждый день Падхара начинался одинаково. После утреннего омовения, в котором ему помогал Сеймё, Падхар надевал чистую одежду и отправлялся в главный дворец. Служанки повелителя выводили наложницу прошедшей ночи, и евнух провожал её в «Цветник».