Луна Вечности
Шрифт:
День пролетел в суете. Падхар составлял списки необходимых покупок для обитательниц гарема, выбирал новую служанку для наложницы Сахале вместо старой, ушедшей на покой. И весь день, суетясь и со всем старанием исполняя свои обязанности, он лелеял мысль о том, как выберется на Рыночный остров расслабиться и отдохнуть в душевной компании щедрых северян.
Остаток дня заняла подготовка Мунжен к визиту на ложе Дербетана. В надвигающихся сумерках Падхар проводил взволнованную, источающую тонкий аромат и закутанную в покрывало наложницу до ворот королевского дворца, передал её в руки служанок
Он явился на ужин в общую кухню, приведя в смятение поваров и немногочисленных трапезничающих и сплетничающих слуг. Основная часть прислуги ужинала, если вообще удавалось поесть, поздней ночью, после того как их господа засыпали. Кто-то доедал остатки со стола хозяина или хозяйки. А кто-то, менее расторопный, и вовсе ложился спать голодным. Падхар, заглянув в котлы и горшки, указал поваренку на три из них, а сам уселся за дощатый стол поодаль от остальных слуг. Миска риса с рыбными шариками и черепаший суп, наполнив желудок, усилили сонливость. Падхар съел все, кивнул повару и покинул кухню. Утихшие при его появлении разговоры возобновились, коснувшись, в том числе и утреннего недоразумения.
Кровать в покоях Падхара была приготовлена, но Сеймё нигде не было. Падхар устало опустился на край постели, сбросил расшитые туфли, приподнял правую ногу и потряс, стряхивая с неё носок. За дверью послышались торопливые шаги и возбужденные голоса.
— Главный евнух! Главный евнух!
В покои Падхара, сменив трусцу на суетливый шаг, втиснулся Сеймё. За приоткрытой дверью Падхар увидел испуганные лица двух младших евнухов, в чьи обязанности входила ночная охрана «Цветника».
— Беда, главный евнух!
Падхар возвел глаза к потолку. Манящая гладкость мягких простыней ускользала из-под его усталого тела.
— Что. Еще. Случилось, — чеканя каждое слово, прохрипел глава гарема.
Грозный рык при мальчишечьем голоске скопца ему никогда не удавался.
— Далира… она удавилась.
Падхар вздохнул и с обреченным видом потянулся к наполовину сползшему носку. Сеймё подскочил, натянул его и услужливо помог надеть туфли.
— Насмерть? — Падхар вопросительно взглянул на слугу и встал, опираясь на его руку.
— Да, — кивнул тот.
— Веди.
Когда Падхар неторопливой походкой вошел в покои наложницы Далиры, там, причитая и всхлипывая, стояла её служанка. Увидев евнуха, она отпрянула от кровати, на которой лежала удавленница.
— Пошла прочь, — Падхар махнул рукавом в их сторону. — Завтра с тобой разберусь.
Прислугу словно ветром сдуло. Евнух задрал голову, глядя на крюк в потолке, с которого была снята многосвечная люстра и свисал скрученный в жгут лазоревый отрез, на котором повесилась девушка. Бросил взгляд на стол, на кипу рулонов ткани, раскиданных по нему. Пожевал губами, прищурился оценивающе, а потом склонился над телом. Дотронулся да безжизненной руки, чуть сдвинул широкий рукав, нащупывая пульс, и дёрнул верхней губой, углядев на запястье не разгладившийся след от пут.
Падхар за время своей службы видел много женских смертей. Что
— Мертва, — констатировал Пахар, разогнув спину. — Хоть одна хорошая новость за сегодня.
Сеймё мелко захихикал, прекрасно поняв, что имел в виду главный евнух — приличные свободные покои при тесноте гарема ценились недешево.
Глава 3
В приоткрытое окно доносился запах приготавливаемой рыбы — горчащий, жирный и въедливый. Астид поморщился. Единственное окно в отведенной им комнате выходило на дорогу, на противоположной стороне которой находилась харчевня средней руки. Нехитрую пищу готовили в котлах и на сковородах на улице, и смрад и копоть от многократно используемого жира удушающим облаком расплывались над дорогой. В иные минуты налетающий порыв ветра ветер выметал вонь с улицы, напоминая о том, что где-то за домами дышит свежестью и прохладой морской простор. Но все же, большую часть дня приходилось вдыхать этот назойливый запах. Им пропиталась вся комната, постель и одежда.
Ветер зашвырнул в комнату новую порцию дымного чада и нескольких мух, вившихся над котлами. Астид выругался вполголоса. Не вставая с кровати, махнул ладонью, и створки окна схлопнулись с дребезжанием. Через несколько минут в комнате стало невыносимо душно, поскольку окно было единственным источником воздуха. Полукровка стащил рубаху, швырнул её в угол кровати. На мокрый от пота воротник с жужжанием спикировала жирная муха, к ней присоединились еще две, и закружили хоровод, елозя по льняной ткани хоботками.
Прошло уже четыре дня, а от Падхара не было ни единой весточки. Гилэстэл терпеливо ждал, и попутно пытался определить перспективы торговых отношений, прогуливаясь по лавкам и торговым домам. Астид в первые два дня обошел с ним все островные торговые ряды, лабазы и рынки, и теперь маялся от бездействия. Единственным развлечением были вечерние представления с участием Танкри.
После знакомства она ни разу не предприняла попытки увидеться со своими земляками. И Астид, с неизменным удовольствием любуясь вечерами танцовщицей, пытался угадать причину — её ли это собственная неприязнь или запрет хозяина?
Еще до того, как раздался стук в дверь, Астид почувствовал присутствие за ней чужого. К дверям приближался не князь и не прислуга. Полукровка поднялся с кровати и скользнул к двери, раздвинув створки за секунду до того, как раздался стук. Человек за порогом вздрогнул от неожиданности, но тут же смущенно улыбнулся и поклонился. В руках визитера Астид узрел желтый бумажный конверт
— Панжавар Ги… Гили…Гли… — посланец, мучительно краснея, пытался выговорить непривычное имя.
— Гилэстэл? — смилостивился Астид.