Луна Верховного
Шрифт:
Уже оказавшись внутри просторного салона, я открываю сумочку и достаю телефон, но устроившийся рядом бритологовый легко перехватывает мою руку.
– Что вы себе позволяете?! Я имею право на звонок своему альфе!
Пусть даже Доминик не обрадуется моему побегу, он лучше, чем Рамон Перес. Он защитит меня.
– Рамон приказал – никаких звонков. Сначала встреча с ним.
Я дергаю рукой, освобождаясь от его хватки, демонстративно возвращаю смартфон на место и отворачиваюсь к окну. Капли дождя напоминают слезы, они бесконечно медитативно скатываются по стеклу, но они
Я почти не удивлена, что Рамон снова выбрал отель Кингстон – это лучший отель в столице и в стране. Почти – потому что этот отель вполне мог напоминать ему обо мне, а он обещал меня не вспоминать. Поэтому причина того, что меня сопровождает этот конвой всего одна – Рамон каким-то невероятным образом узнал правду. Причину, по которой я хотела навсегда улететь в Табатор.
Но как? Откуда?
Я не говорила об этом ни альфе, ни даже своей лучшей подруге, об этом знали только двое. Кто из них меня выдал? А главное – зачем?
Последний этаж. Королевский люкс.
И как удар в солнечное сплетение.
Потому что я прекрасно помню эти двери, уводящие в большую гостиную. Помню полумрак, как судорожно мы избавлялись от сковывающей наши тела одежды, как целовались, будто в последний раз…
Я смаргиваю это видение. Потому что полумрака нет. Волшебства ночи тоже.
Зато есть сидящий на диване мужчина.
Серого света за окном не хватает, настенные бра отбрасывают перекрестья лучей, будто нарисованная клетка, поэтому его лицо находится в тени. Но при моем появлении он подается вперед, припечатывая меня своей звериной аурой. Напоминая мне о том, что я пыталась забыть или списать на разыгравшуюся фантазию.
Смуглую кожу с легкой щетиной, экзотичные черты, непробиваемую мужественность. А еще на аромат. Аромат, от которого кружится голова.
Нас разделяет метров десять, а ощущение такое, что я чувствую его дыхание на своей коже. Его взгляд как прикосновение. Властная ласка, и одновременно острота зубов. Потому что я замечаю, как при взгляде на меня в глубокой тьме глаз вспыхивает ярость.
Это мужчина моих грез. То есть ночных кошмаров.
Мой истинный.
– Оставьте нас.
Ему не нужно повышать голос, у вервольфов превосходный слух. Поэтому мои сопровождающие просто возвращаются к лифту. Я слышу это по шагам, слишком мягким для таких верзил. Слышу, потому что не оглядываюсь. Предпочитаю смотреть перед собой, на картину за его спиной. Что угодно, только бы не соскальзывать взглядом на мощные плечи, на лежащую на колене ладонь, выстукивающие ритмичную мелодию пальцы. Не говоря уже о том, чтобы встретиться глазами.
Мне важно не смотреть на него, иначе сорвусь.
– Подойди.
Меня корежит от этого голоса с бархатистыми нотами. От едва уловимого южного акцента. Этот бархат способен как погладить, так и стереть кожу в кровь с остервенением напильника. Голос тут ни при чем, а вот его обладатель очень даже при чем. Он способен сделать больно парой фраз.
– Предпочитаю остаться здесь, – я складываю руки на груди, и, кажется, запоминаю
– Подойди, – повторяет он жестче, на этот раз сильнее раскрывая ауру зверя.
«Он знает!» – сиреной орет во мне страх. Страх за своего ребенка.
Меня с силой прижимает к полу, так что будь я в другой ипостаси, у меня бы просто подкосились лапы. Дыхание перехватывает, по коже течет холодок, заставляя встать все волоски. Картина, на которой я изо всех сил желаю сосредоточиться, расплывается перед глазами.
Это не приказ альфы, я могу не подчиняться. Я не должна ему подчиняться, но, видимо, на меня каким-то странным образом действует клятая истинность. Потому что я, сама того не желая, направляюсь к нему. Притягиваюсь к верховному, как магнитом.
Правда, пройдя несколько шагов, заставляю себя остановиться и сесть – рухнуть в кресло напротив него.
– Ближе.
– Этого достаточно для разговора.
Наши взгляды все-таки соединяются, хотя вернее будет сказать – скрещиваются в яростной битве. В одном лишь взгляде столько ярости и страсти, что я едва не задыхаюсь от раскручивающих меня в воронке урагана эмоций. Не знаю, чего мне хочется больше: наброситься на него и расцарапать лицо или же просто оказаться у него на коленях и впиться в невероятно красивый рот поцелуем.
Эти два желания настолько сильные, что просто раздирают меня на части. Какие-то считаные метры, а я уже теряю контроль. Если так действует истинность, то я уже ненавижу ее. А заодно ненавижу и его.
Только если я рассчитывала на то, что он не станет приближаться ко мне, то жестоко ошиблась: одно-единственное движение – волчий бросок, и Рамон рядом со мной. Нависает надо мной. Так близко, что сердце на долю мгновения замирает в груди.
– Зачем ты хотела покинуть страну, Венера?
Я моргаю, ничего не понимая.
– Что?
– Это слишком сложный вопрос?
Простой, но совершенно не тот вопрос, которого я ждала. Совсем не тот.
– М-м-м… Лечу в отпуск.
– Одна?
Он не знает? Предки, он не знает про ребенка!
Пока не знает. И даже не почувствовал! Слишком злой, чтобы понять. Слишком зациклен на этой злости. Я о таком слышала, даже альфы не сразу способны распознать беременность своей пары. Особенно если это первый ребенок. Он просто не почувствовал изменение в моем запахе, не прислушался к биению второго крошечного сердца. Плюс малыши умеют маскироваться в минуты опасности – так было у Чарли с Анхелем. А тут еще какая опасность – злой биологический папаша!
Секундное облегчение сменяется новой мыслью: я не должна подпускать его к себе. Настолько близко подпускать. Потому что если я себя выдам, если он узнает, все же догадается…
Надо его отвлечь. Запутать. Уйти отсюда. Чем быстрее я уйду, тем лучше!
– Я свободная волчица.
– Я в курсе.
Это даже не двойной смысл: Рамон говорит прямым текстом. Зло, презрительно, но мне больше не больно. Спорить с ним – значит, оправдываться, а я не буду оправдываться перед верховным. Ни перед кем не буду.