Лунная магия

Форчун Дион

— Но ведь ты и есть Изида! — промолвил он. — Ты — Изида!

И он надолго замер, прижавшись лицом к моим ладоням.

Как долго он пролежал так, я не знаю. Довольно долго, пожалуй, около часу. Наконец, очнувшись, он сел, спустил ноги с ложа, обернулся и посмотрел мне в глаза. Он поднес мою руку к губам.

— Благодарю тебя, — сказал он.

Затем он присмотрелся к моей ладони, которую держал в руках. Ногти посинели, пальцы вздулись.

— Что у тебя с рукой? — воскликнул он. — Более мой, неужели это я?

Чуткие профессиональные пальцы нежно, не причиняя никакой боли, прошлись по всем сухожилиям, косточкам и суставам. Отложив в сторону одну

руку, он принялся за другую. Малькольм-мужчина мог иметь какие-то проблемы с женщинами, но у Малькольма-врача проблем не было. Руки, обследовавшие мои ладони, были абсолютно чисты. Затем он взял обе мои ладони и сравнил их.

— Сейчас я сниму отек, — сказал он. — Сядь.

Я подсела к нему на ложе. Это был совершенно иной человек, по сравнению с тем, кто где-то из робости, где-то из принципа уклонялся от всякого близкого контакта со мной. Положив мою ладонь себе на колено, он принялся массировать ее так, словно натягивал перчатку. Его руки снова и снова перебирали каждую косточку, каждый сустав моих пальцев, переходя от кончиков ногтей по фалангам до ладоней. Я не отводила глаз от его лица. Он делал свою работу не глядя. Его глаза вперились в темноту с отсутствующим выражением. Он словно прислушивался к моей руке. Мне вспомнились его слова о том, что пальцам он доверяет больше, чем глазам. Затем одна рука была отложена в сторону, словно неодушевленный предмет, и та же процедура повторилась с другой. Облегчение было огромное; руки почти пришли в норму. Он снова сравнил их. За исключением нескольких алых ссадин на ледяной белизне кожи, ничто не указывало на то, как им досталось, а я было подумала, что одна рука вывихнута.

— Я их тебе еще завтра помассирую, — сказал он. — Они совсем холодные. Тебе холодно?

— Не совсем, — сказала я. — Это холод духовный. Энергия вышла из меня.

— Куда?

— Трудно сказать. Из тебя тоже выходила энергия?

— Да, совершенно определенно. У меня, кажется, понизилось кровяное давление, и я ощущаю странное умиротворение.

— Тогда она ушла к Богине. Ты чувствовал, как Она материализовалась?

Он встретился со мной взглядом.

— Я видел тебя в образе Богини, — сказал он тихо.

— Я Ее жрица.

— Какая в этом разница?

— Ты ведь не видишь меня сейчас как Богиню, верно?

— Я вижу тебя такой, как всегда.

— Как же это?

Он склонился над моими ладонями так, что я перестала видеть его лицо.

— Как Богиню, любовь моя, как Богиню!

Я оцепенела. Я была слишком ошарашена, чтобы что-то сказать. Кто же этот человек, и в какие тайны он проник?

— Был ли ты когда-нибудь за завесой? — спросила я.

— За какой завесой?

— В Доме Нейт.

— Боюсь, я не понял, о чем ты говоришь.

— Доктор Малькольм, как много вам известно?

— Ровно ничего. Я вам уже говорил.

— Вы не знаете этого так, как знаете анатомию и физиологию. Но в сновидениях, снах наяву и в своем воображении вы знаете все это. Все это суть проявления невидимой реальности.

Малькольм на мгновение замер.

— Боже мой, какая реальность? Неужели вы хотите сказать, мисс Ле Фэй, что мои… образы моего воображения имеют некое соответствие с невидимой реальностью?

— Именно так.

— Тогда помоги нам Господи! — вот все, что я могу сказать.

— Можете вы рассказать, каковы они?

— Это так необходимо? Вам они не придутся по душе.

— Неважно. С вами я могу быть беспристрастной, как хирург.

Он помолчал несколько минут. И наконец заговорил.

— Я не совсем серьезно воспринял ваши

слова, когда вы подчеркивали трудность этой работы. Теперь иное дело. Однако я все время думаю, хорошо ли вы отдаете себе отчет, куда вы меня уводите? Или, вернее сказать, куда я веду вас, когда вы толкаете меня на этот путь.

— Да, отдаю.

— Хорошо, ловлю вас на слове. Я полагаю, вы знакомы с языком психоанализа?

— Да.

— Я подверг психоанализу свой сон о прозекторской, когда недавно обращался за консультацией. Предполагалось, что у него садистическая основа. Я однако, считаю, что это неверно, поскольку — хотите верьте, хотите нет, мисс Ле Фэй — садистские наклонности — это именно то, чего у меня нет. Я из себя делаю мученика — в этом моя склонность. Слов нет, характер у меня мерзкий, но именно потому, что я так чертовски раздражителен, в глубине моей души злобы нет и в помине. Но был еще один сон, который время от времени являлся мне всю жизнь. Этот сон не был проанализирован. О нем я не рассказывал ни одной живой душе. Он всегда приходит в канун какого-нибудь значительного события в моей жизни. Я не хочу сказать, что он пророческий. Это все вздор. Но он приходит, когда я нахожусь в стрессовом состоянии, например, в ночь перед экзаменом. Вот этот сон: в саду при лунном свете я закалываю кого-то ножом. Море крови. Я вхожу в храм через боковую дверь — все происходит в Египте — и выдаю себя за убитого мною человека, то есть за жреца этого храма. В главную дверь входит женщина — храм пуст и освещен одной лишь висячей лампой, как здесь, — она подходит ко мне и вздрагивает, увидев, что я не тот, кого она ждала. Я беру ее за руку и тащу за какие-то занавеси — Боже мой, вы спрашивали, бывал ли я за завесой — вы эту завесу имели в виду?

— Да.

Малькольм окаменел.

— Вы входите в Святая Святых, — подсказала я. — Что вы там видите?

— Ничего. Пустое помещение.

— И вы возводите жрицу в ранг богини.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Да.

— Понимаю, — сказал Малькольм немного погодя. — Но в этой жизни такого не может быть, вы сами знаете.

— Знаю. Та эпоха давно миновала. Эволюция ушла дальше. Ныне мы живем под знаком Водолея. Все перемещения совершаются в астрале. Вот почему в жизни религии на смену прежнему идеалу плодовитости пришел идеал безбрачия. Жрица возведена в астрале, доктор Малькольм.

— Я понял. Но действует ли это?

— Вам лучше знать.

Он на минуту задумался.

— Да, действует. Я это доказал. Хотя как оно действует, я не знаю.

— Всякая магия действует в воображении.

— Но ведь… жизненная сила не передается в воображении.

— Передается.

— Я этого не вижу.

— Что есть святое таинство?

— Явный и видимый знак сокровенной и духовной благодати.

— Является ли брак таинством?

— Я полагаю, должен быть.

— А какова природа этой сокровенной и духовной благодати?

— Любовь, я думаю.

— Нечто более осязаемое — магнетизм. Помните ваши слова об электрической природе невидимой реальности, существующей за всеми физическими проявлениями? Так вот она в действии — более осязаемая, чем эмоции, менее осязаемая, чем живая материя.

Малькольм глубоко задумался, пытаясь осмыслить значение моих слов,

— Является ли живая материя эманацией магнетизма, или магнетизм эманирует из живой материи? — спросил он наконец.

— И то, и другое, — сказала я. — Но первым в процессе эволюции появился магнетизм, и он же первичен во всех проявлениях жизни. Не бывает живой материи без магнетизма.