Лунная соната для бластера
Шрифт:
Перепиленная удачно легшей очередью глиссада опасно подрагивала под ногами. Я оттолкнулся, прыгнул — не рассчитав, поскользнулся, приложился всем телом о глухо брякнувший ситалловый лист, и засучил ногами, пытаясь нашарить хоть какую-нибудь опору…
И в этот момент берк снова выступил на галерею.
Огненная надпись «ДЕФЕКТ РЕКОНСТРУКЦИИ» мелькнула у меня перед глазами, но я уже сам потянулся к бластеру, потому что еще до этого мгновения плечи центровика напряглись, выдавая изумление, потому что разбитые камеры на какую-то долю секунды не смогли обеспечить программу-моргану материалом для работы — а потом берк отбросил с глаз предательский козырек, и увидел меня уже окончательно и полностью, поднимая руку, в
Линь с медскенером примчался раньше, чем мы с Эриком отправили милицейских по домам и извлекли половинки электромана из погорелой клумбы. Он приплясывал от нетерпения и ругал нас (в особенности вашего покорного слугу) черными словами — дескать, где Макферсон прошел, там трупов немеряно-несчитано. Это, однако, не мешало ему аккуратно отделять голову от тела (собственно, тела не было; заряд прожег центровику грудную клетку, и плечи соединялись с животом при посредстве обугленного позвоночника). О восстановлении речь не шла, так что главным было опознать нашего своеобразного знакомца — кто таков, как дошел до жизни такой, и не числится ли за ним подобных делишек в прошлом. Голова была торжественно засунута в скенер, и по козырьку линева инфора поползли листы доклада. Прочесть, что там такого понаписала машина, я не мог, но лицо Линя меняло выражения с легкостью необыкновенной: скука… интерес… изумление… недоверие… потрясение… злорадство… невыносимый ужас… и оцепенение, плавно переходящее в кому.
— Ты знаешь, Миша, кого ты сейчас подстрелил? — спросил он все с тем же кататоническим выражением лица. — Офицера Колониальной Службы Игоря Козина.
Я понял, что тоже впадаю в кататонию. Или шизофрению. Или слэнпыли нанюхался вместе с дымом. Колониальщик, репрограммированный против всех возможных наркотиков — центровой?! Зато теперь понятно, почему его лицо мне показалось знакомым…
— И элманом он не был, что вы мне крутите, — бормотал Линь. — Нет у него центрового чипа. Даже следов перегрузки центра наслаждения не видно. Репрография — да, изрядно. А это…
— Что за репрография? — Собственный голос показался мне чужим.
— Откуда я знаю? Я не волшебник. Спроси того, кто делал.
— А кто делал?
— Да что ты ко мне пристаешь со своими дурацкими вопросами! — взвился Линь, выключая скенер. — Подумай лучше, как ты будешь с голубцами объясняться!
Да. Вопрос преинтереснейший. И ведь придется мне объясняться, почему это офицер-голубец разбушевался в центре города, начал палить по людям и деревьям? И, что самое радостное, придется держать ответ и за его смерть — будто у меня был выбор! Всем известно, что на центровых не действует психотроника — никакая, ни парализаторы, ни гаузеры, а уж о блиссерах и речи не идет. Но кого это волнует? Во всем виноват Макферсон! Козла отпущения нашли.
Шеф уже поджидал меня на терминале, пыхтя и шипя. Забавными мне подобные выверты уже не казались.
— Миша!.. — начал он, но я его перебил.
— Знаю. В следующий раз постарайтесь не обращаться ко мне за помощью, когда начнется пальба.
— Меня не пальба интересует! —
Соображал я медленно — секунды три. Десять минут назад о случившемся знали свидетели, но все они стояли рядом со мной. А еще об этом знали сьюды. Вездесущие, всевидящие псевдоинтеллекты. И получить от них информацию можно было, только имея допуск — и заранее догадываясь, чем интересоваться.
Или… Только тут я заметил, что внизу козырька мелькает иконка — сообщение от шефа. Я развернул его украдкой, глянул мельком — так и есть, разговор с Еринцевым в записи, время… Сверился с отчетными файлами инфора.
Колониальщик позвонил шефу еще до того, как я убил Козина. Это случилось через пятнадцать секунд после того, как я отгородил купол Чаплина от глобальной лунной опсистемы «огненной стеной».
Я с трудом верил, что голубец мог допустить такой нелепый промах. Значит… непонятно что, но значит.
— Я тебе приказывал скрыться с глаз моих? — Шеф перешел к риторическим вопросам — значит, начал уже остывать. — Я тебе говорил не лезть под ноги? Что ты вообще делаешь в Городе?
— С групарями разбираюсь, — буркнул я. Меня раздражали незаслуженные попреки, на которые я вдобавок не мог дать достойного ответа.
— Вот и разбирайся! — рявкнул шеф. — Проваливай!
Объем погас.
Я тоскливо побрел к транспортерной кабинке, размышляя, куда бы мне податься, чтобы никого не видеть, не слышать и не думать. Разумеется, не домой. Там меня станут искать в первую очередь (а искать станут; если не люди Меррилла, так коллеги с соболезнованиями — ни на тех, ни на других смотреть не хочу).
Может, в прежние времена в Метрополии пентам и приходилось целыми днями бегать в поисках преступников, а я мог бы днями не выходить из комнаты, если бы не дежурства — в те времена, когда мог безбоязненно выходить в вирт. Теперь киберпространство полно демонов-шпионов Колониальной службы и дома Карелов, так что сунуться туда я могу только на свой страх и риск — второй раз провернуть фокус с «огненной стеной» мне не дадут; хорошо, если отделаюсь выжженным инфором. Так куда мне податься?
Я тупо глянул на план Города. Потом, движимый наитием, ткнул в нужное место; мембрана колыхнулась мне навстречу, и через пять минут я уже стоял в куполе Гейбла, в двух минутах ходьбы от того места, где поселилась миз Элис Релер.
Девушка даже не удивилось моему приходу. Я застал ее за видеопластической программой; тонкие синие линии пронизывали аквамариновое пространство объема, странным образом уходившего в глубину так далеко, что взгляд отказывался следовать за ним. Картина замерла, Элис поднялась с пола и подошла ко мне.
— Неприятности? — спросила она вместо приветствия.
Что я ценю в женщинах, так это душевную чуткость.
— Как же без них? — отозвался я, усаживаясь на ковер. Мною владело странное чувство, что если я позволю себе расслабиться, то просто не заставлю свое тело доплестись до дома — день сегодня выдался длинный, и, несмотря на колу с кокой, очень хотелось спать (это вообще одно из моих любимых занятий). Поэтому я намеренно принял одну из наиболее неудобных йогических поз.
Элис критически оглядела меня.
— Настолько? — Что-то в ней определенно имелось от Сольвейг. Наверное, бытовое немногословие.
— Да.
Элис уселась рядом, коротко и сильно толкнула, так что я неуклюже упал на бок.
— Расслабься! — приказала она. Я подчинился, распластавшись на ковре, точно омлет на тарелке. Руки Элис легли мне на лоб.
— Расслабься… — Она мягко и уверенно массировала точки «неколебимого спокойствия». Я машинально прижался щекой к ее бедру. Она не отодвинулась, и я уже решил, что не уйду из этого дома до утра. Но случилось иначе.