Лунные бабочки
Шрифт:
В 11:40, когда Слава Савоев ехал в отцовском «жигуленке» на встречу с бывшей одноклассницей в кафе «Шоколадница» и воспринимал досадный случай с гантелью и Дыховичным как давнее, ушедшее в былинную историю событие, в Управлении внутренних дел пульсировало и действовало настоящее.
— Какими судьбами, Дых, сколько лет не виделись!
Областной комиссар распростер объятия и пошел навстречу Дыховичному, спускающемуся со второго этажа в сопровождении бережно придерживающей его под руку супруги. Нос, лоб и подбородок Дыховичного были в ссадинах, а пляжная цветастая панама,
— А-а, — слабо улыбнулся комиссару Дыховичный и тоже раскрыл объятия. — Колька, рад тебя видеть, ментяра.
Дыховичный и Кияшко, оказывается, были друзьями с юности, оба из города Белая Глина, оба в один день призваны в армию, где и прослужили в одном полку и в одном взводе всю службу. Далее пути их разошлись: Николай Леонидович Кияшко пошел в милицию, а Илларион Кузьмич Дыховичный поступил в Московский институт эксплуатационной целесообразности (МИЭЦ). И вот друзья неожиданно встретились.
— Рассказывай, Дых, что случилось? — стал требовать комиссар.
И Дыховичный рассказал. Подполковник Абрамкин, увидев торопливо спускающегося навстречу начальству полковника Самсонова, снял с головы фуражку и прижал ее к груди.
В 12 часов Слава Савоев сидел за столом кафе «Шоколадница» с предназначенной ему во временные невесты Любочкой. Рядом с ней находилась Таня Литвинова и пила красное вино каберне.
— Ну и как тебе Любочка? — спросила она у Славы. Непонятно, кто у Любы был папа, но мама точно была нигерийкой из женской сборной по баскетболу, оперативник в этом ни секунды не сомневался. Если к параметрам 96-60-96 прибавить большие синие глаза, тонкие, аристократически безупречные черты европейского лица и черный, с нежным тюльпановым оттенком, цвет кожи, то становилось понятным, почему Слава Савоев замер от восхищения, увидев Любовь Александровну Кракол…
Покойный «плейбой» Саша Кракол по кличке Крокодил, до Глории Ренатовны Выщух и до ныне покойной Софьи Андреевны Сычевой, жил одно время с нигерийкой, московской студенткой, много лет назад приезжавшей на летнее время в Таганрог вместе со своей подругой, студенткой журфака МГУ, будущей мамой Тани Литвиновой. Саша Кракол не мог оставить без своей любви чудом залетевшую в город нигерийскую красавицу. А когда она забеременела, он расписался с ней в загсе и дал дочери свою фамилию. Правда, затем он влюбился в китаянку и бросил нигерийку, но все это в далеком прошлом. А в настоящем перед Славой Савоевым сидела африканка с европейскими чертами лица и спрашивала у него:
— Слава, тебя уже выгнали из уголовного розыска или это произойдет через несколько часов?
— А что случилось? — вдруг заволновался Слава. — Ты про что?
— Она у нас колдунья, провидица, ведьма-вуду, — с любовью посмотрела на подругу Таня Литвинова. — Ты лучше не ссорься с ней, а еще лучше женись.
При этих словах Слава заглянул в голубые глаза Любочки, вздрогнул и тихо произнес:
— Ну что, принцесса, замуж за меня пойдешь?
В 12.50 Ивану Максимовичу Савоеву было предложено написать рапорт об увольнении из органов внутренних дел по собственному желанию, а комиссаром Кияшко здесь же, в Управлении внутренних дел, был подписан приказ об увольнении из уголовного розыска старшего оперуполномоченного капитана Савоева Вячеслава Ивановича за профнепригодность и возбуждении против него расследования по факту
Когда Слава Савоев, придерживая Любу Кракол за узкую, воистину аристократическую «эбонитовую» ладошку, помогал ей сесть в салон «жигуленка», возле них притормозила миниатюрная «Ока», и вышедший из нее Николай Стромов печально сообщил Славе, что семья Савоевых с этого момента не имеет к органам правопорядка никакого отношения и что Славе некоторое время лучше избегать встречи с Иваном Максимовичем.
Пока Слава переваривал неожиданное сообщение, к ним широким спортивным шагом подошла Таня Литвинова и спросила:
— Слава, вы сейчас на смотрины или сразу в загс?
— Мы сразу в эмиграцию, — объяснила подруге Любочка, выставив из салона на асфальт одну ногу. — Уже начались политические преследования нашей контрастной любви.
— Значит, так, Стромов, — задумчиво произнес Слава Савоев. — Ты меня не видел, а я тебя тем более.
— Хорошо, не видел, — покивал головой Николай. — А дальше что?
— Надо позвонить Игорю и Степану в Москву. — Слава потихоньку стал успокаиваться. — А там посмотрим.
— Ну… Слава, — сразу же огорчился Степа Басенок, которого Слава разыскал по одному из телефонов МУРа. — Даже не знаю, что сказать.
— Я понимаю, Степан, — согласился с начальником группы Слава Савоев. — Такие вот дела.
— Ладно, — продолжал Басенок, — езжай в Ростов, выходи на этого чудо-доктора, ищи пропавших девушек. Никому ничего не сообщай, Самсонову на глаза не попадайся, я ему сам позвоню и скажу, что ты внедрился в ОПГ. А там — как выведет кривая, то ли грудь в крестах, то ли меня тоже выгонят.
— Понятно, — обрадовался Слава. — А вы в Москве, наверное, из казино и ресторанов не вылезаете?
— Почти угадал, — хмыкнул Степа. — Скорее бы отпуск кончался, надоел мне этот МУР…
— Что? — спросил Николай Стромов у выходящего из переговорного пункта Славы. — Жить будешь?
— Значит, так. — Слава показал Стромову на его шавкообразную «Оку», приткнувшуюся за его дворняжистым «жигуленком». — Садись на свой велосипед и езжай на службу. Если Самсонов спросит, скажешь, не видел меня, более того, даже не догадываешься, где я могу быть. Пропал, мол, Славка Савоев, сгинул, как донской казак в джунглях Нью-Йорка.
— Артист, — покачал головой Стромов, садясь в «Оку». — Пистолет дать? Пока не задокументировал. Сегодня утром изъял на месте убийства. Карася-старшего на Северном завалили.
— Карася завалили? — удивился Слава. — Надо же такому случиться, лучше бы младшего завалили. А пистолет задокументируй и сдай, салага. Видишь, — он ткнул себя пальцем в грудь, — даже такого зубра, как я, съели.
Слава Савоев решил ехать в Ростов-на-Дону незамедлительно, не дожидаясь обрушивания на свою голову добавочных неприятностей. Он похлопал себя по карманам пиджака и убедился, что удостоверение на месте, «ПМ» в плечевой кобуре, а пять тысяч рублей, сунутых ему два дня назад в карман матерью, были еще целехоньки. Он сел в автомобиль, доверенность на вождение тоже была на месте. «Ну и ладно, — подумал Слава, трогаясь с места. — В Ростов, в Ростов, в Ростов!»