Лунные часы
Шрифт:
Но на складе у Петровой и без того сервизов было навалом, и еще всякие полочки, тумбочки, люстры, торшеры, вазочки и все такое.
– Здорово!
– сказал я, - Ну, а где ты живешь?
– Как где?
– удивилась она, - Здесь. Это все мое. Ни у одной девочки в мире столько нет.
– Ну а...ешь? Спишь?
– А-аа, - зевнула Петрова, - Знаешь, спать и есть как-то некогда. Иногда удается выкроить часиков пять, так для этого у меня раскладушка. А насчет еды - тут какие-то психи все банки закатывают, вот я у них и таскаю понемногу. Яблоки, помидоры, огурчики.
–
– Психи, - сказала Петрова, - Ну зачем им столько банок?
– А тебе зачем столько мебели?
– Не задавай глупых вопросов, Качалкин. Сравнил мебель с какими-то банками. Ладно, ты иди, у меня дел невпроворот.
Я собирался похвастаться своими машинами, но почему-то расхотелось. Иду, и как-то мне не по себе. И машины уже на ум не идут - все Петрова перед глазами. Тощая, чумазая, глаза ввалились и блестят нехорошо. В руке - тряпка. А вокруг шкафы, шкафы...
Бреду себе, вдруг меня окликают:
– Олег, Олег! Остановись, погляди на меня!
Голос вроде бы знакомый, только не пойму, откуда. На улице никого, одни вещи. Здание вроде магазина, витрина стеклянная, за витриной перед зеркалом манекен сидит в каком-то немыслимом платье - само платье черное, а на нем луна и звезды сверкают. Я на платье загляделся, - манекен мне улыбается. Лицо вроде знакомое, только, как и у Петровой, похудевшее - щеки ввалились, длинный нос торчит...
– Варька? Ты что там делаешь?
– Или не видишь?
– пропела она и глаза закатила, - Сказочное космическое платье примеряю, последний писк моды. Впечатляет?
Не успел я ответить, что да, впечатляет, - Варвара уже в другом наряде. Смотрит на себя в зеркало, любуется.
– Брючный ансамбль для прогулок по сказочному побережью в плохую погоду. Ну как, впечатляет? Смотри внимательней, туалеты каждые пять минут меняются.
– Ты что, манекенщицей стала?
– Вот еще глупости! Это все мое - платья, костюмы, купальники, шляпки, туфли...Все самое красивое, самое модное. Ни у одной девочки в мире...
Она опять преобразилась, на этот раз во что-то вроде чешуйчатой русалки с ластами-плавниками на плечах и колышащейся юбочкой-хвостом.
– Костюм для подводного плавания. Впечатляет?
– Впечатляет. Только зачем тебе? Ты ведь и на воде плавать не умеешь.
– А зачем плавать? Важно, как я в нем буду выглядеть. Разве это не интересно?
– А витрина зачем?
– Чтоб и другие могли на меня полюбоваться. Только не смотрит никто, ты первый. Здесь все странные какие-то, озабоченные. Вещи с места на место перетаскивают, банки закатывают, на машинах мимо мчатся, - нет, чтоб на меня глядеть...
– И подолгу ты так маячишь?
– Да сколько сил хватает. За сутки иногда успеваю примерить по двести моделей.
– Спишь по пять часов, - сказал я, -питаешься консервами...
– Черная смородина в собственном соку, - вздохнула Варвара, - Надоела до смерти.
– А у меня - сливовый компот. Приходи, угощу.
– Я бы с удовольствием, некогда все. Стой, куда же ты? Сейчас шубы пойдут...
Но мне
Бедного Макара я нашел за городом на ферме. Он хоть и валился с ног от усталости, но тут же потащил меня осматривать свое хозяйство. Макар сообщил с гордостью, что теперь у него не несколько каких-то жалких телят, а собственные стада. И ферма тоже ему принадлежит, и молочный завод, и колбасный цех, и маслобойня, и сыроварня - работы навалом. Прежде здесь работало много народу, но Макар их пожалел, отпустил отдохнуть, пообещав присмотреть за хозяйством, а они так и не вернулись. Спать приходится по четыре часа, а питаться банками сгущенки и плавлеными сырками.
Но он счастлив. Банок сгущенки у него уже несколько десятков тысяч, а было бы еще больше, если бы их не воровали эти чудики из города.
Когда я спросил, зачем ему одному столько сгущенки, Макар глянул на меня с жалостью, как на дурачка, и снисходительно ответил, что никогда, ни у одного пастушка в мире не было такого количества банок со сгущенкой.
Вот так. У Петровой - шкафы, у Варвары - тряпки, у Макара - сгущенка.
А у меня - машины.
Невесело размышляя и сопоставляя, возвращался я домой. Глядь - танцор Безубежденцев навстречу. Поздоровались.
– Небось, и здесь кому-то служишь?
– Служу, что поделаешь, - поморщился Безубежденцев, - Ох, и надоело! Я привык к славе, аплодисментам, к бурной реакции зала, а выступать перед столами, шкафами и тумбами, сам понимаешь... Шкаф, даже высоко поставленный, он шкаф и есть. В общем, я все же предпочитаю служить царям, а не вещам.
– Вещам?
– Будто не знаешь! Здесь все служат вещам...
Так вот, в чем дело! В этом городе живут Вещи, и мы все у них в плену. Они заманивают разными хитрыми способами в свой город, подчиняют, превращают в своих рабов. Всех, кто клюнул на Золотую Удочку, или на что-нибудь подобное.
А мы ничего не замечаем. Нам кажется, что мы сами владеем вещами, а не они нами. Потом мы погибнем, а вещи переживут нас. А может, мы тоже превратимся из людей в банки с компотом или сгущенкой, в шкафы, шубы или в жестянки на колесах. Такие дела.
Суховодов сдержал слово: - машины мои были в полном порядке, обещанные шины и запчасти разложены на брезенте на самом видном месте. Машины при виде меня радостно загудели - мол, встречайте, хозяин пришел, и у меня в душе все перевернулось. Нет, не могу я их бросить. Пусть я все понимаю, пусть в плену, в рабстве - не могу, и все тут.
До полуночи я с ними возился и боролся с собой. Суховодов молча помогал мне менять шины, ремонтировать, подкручивать. О Дудке-Побудке - ни слова. Он знал, что я должен сам принять решение.
Наконец, я управился с делами, съел банку сливового компота и отыскал среди пропахших бензином тряпок наш рюкзак. Помоги нам в последний раз, Дудка-Побудка!
– Если тебе трудно, могу я, - предложил Суховодов.
– Нет, я сам.
Какой же красивый и сильный был ее звук - будто это и не дудка вовсе, а военная труба или горн. Будто настоящий трубач играет на заре побудку.