Лунные драконы
Шрифт:
Сколько же их должно быть – игроков? Полина, ей должен достаться главный приз – жизнь. Ильинский, старый верный друг, наверное, возьмет ту книгу. Он всегда ее хотел, но не смел попросить. Пусть берет, будет приятно, что у него останется что-то на память о ней. Егор заберет коллекцию оружия, в этом можно не сомневаться. Альбина давно заглядывалась на карты таро. Вряд ли она станет использовать их по назначению, но и не продаст, это точно. Вальдемар, отец Владимир... Она так и не смогла его простить, но Аристарх простил бы. Значит, пусть приходит, берет, что захочет. Ей даже все равно что. Кто же еще? А, тот мальчик, племянник Аристарха. Он приезжал
Все: шесть завещаний, шесть наследников, три попытки у каждого, просто так, потому что в сказочных историях у героев всегда по три попытки, и робкая надежда, что с Полиной все будет хорошо. А может, не только с Полиной...
Пожелтевшие от времени листочки тихо похрустывают в неловких пальцах, лунные драконы обнимают свой камень, смотрят внимательно и грустно, не понять, одобряют или осуждают. Кого-то они однажды спасли, эти драконы, может, спасут и того несчастного мальчика.
Осталась самая малость – собраться с силами и написать прощальное письмо Полине. Увы, у нее самой не было выбора, но у девочки он будет. Возможно, в этом мире еще осталось место для чуда...
Кофе горчит и пахнет корицей, трубка уже почти погасла, коробочка с лунными драконами лежит поверх письма. Можно звонить Якову...
Вопреки запретам врачей Яков Романович Щирый закурил сигару. Впервые в жизни он посмел подумать о Ядвиге плохо, впервые к чистейшему, кристальному обожанию примешалась ненависть. Если бы не ее чертова игра, если бы не данное ей слово, ничего бы этого не было: не погиб бы никто, мальчишка бы этот глупый сейчас не болтался между жизнью и смертью, девочка не походила бы на привидение, не смотрела такими глазами, сине-стеклянными. И у него, старика, сердце бы не прихватывало от малейшего движения.
Сам виноват, пошел на поводу, пообещал не вмешиваться. Вот и не вмешивался, пока поздно не стало. Это Белый предложил девочке телефон дать с маячком, чтоб не бросать ее совсем уж без прикрытия, чтобы присматривать. Недосмотрели! Кто ж мог знать, что у Лисовского сообщник есть?.. У самого-то Лисовского на каждое убийство железное алиби, не подкопаться, а люди мрут, как мухи. Сразу надо было про сообщника подумать, и ему, и уж тем паче Белому.
А так опоздали: девочка теперь сама не своя, а мальчишка – не жилец, это если врачам верить. А у него нет резона врачам не верить, потому что врачи самые лучшие, каких только можно найти. Лисовский, правда, на том свете. Только вот утешение ли это?
Зато воля Ядвиги исполнена – игра закончена, наследник определен, осталось лишь соблюсти формальности...
– Миледи, назовите число. – Можно и не спрашивать, он и так уже подсчитал, сколько в альбоме цветов, нашел забаву на старости лет...
– Не хочу. – А ведь и в самом деле не хочет, ничего не хочет. Если бы Белый силой ее из клиники не увез, так и сидела бы там, словно привязанная.
– Не хотите, тогда, позвольте я сам.
Сейф мудреный, английский, специально заказал. И наблюдал собственнолично, как Ядвига в него завещания складывала. Шесть одинаковых больших конвертов с завещаниями, один поменьше с письмом для Полины и плоская черная коробка. Коробка тоже победителю, что в ней, он не спрашивал. И код от сейфа не спрашивал, а Ядвига не сказала...
Сейф открылся с тихим треньканьем, подсветился изнутри кроваво-красным светом. В этом свете конверты тоже казались красными, точно залитыми
– Миледи, ваше завещание и... наверное, прощальное письмо вашей тетушки.
На завещание она даже не взглянула, а конверт сжала так, что побелели пальцы. Может, заинтересуется тем, что в коробке? Ему и самому интересно. Посмотреть, что ли?
В коробке ничего особенного: ветхие листочки да серебряный браслет. Браслет затейливый, с драконами и непонятным камнем. На мгновение показалось, что драконы шевельнулись, а тот, что побольше, посмотрел так, что мороз по коже. Ох, похоже, вот оно – самое главное наследство, листочки эти старые, да серебряные драконы...
А коробку девочка взяла, кивнула, молча вышла из кабинета. Выпить, что ли? Совсем чуть-чуть, чтобы совесть успокоить? Что-то не то с его совестью, что-то стала она слишком совестливой на старости лет...
Девочка вернулась быстро, он едва успел спрятать бутылку с коньяком в шкаф. В руках те самые листочки, а на запястье браслет. Камень, до этого неживой, светится синим так, что глазам больно.
– Мне нужно его увидеть. Пожалуйста...
Он не стал спорить, велел Белому, чтоб отвез. Эти женщины – что Ядвига, что племянница ее, – они странные и решительные. Спорить с ними бесполезно.
Она думала, что надежды нет. Врачи так и сказали – на чудо не надейтесь, он не вернется. А как же она без него?! Как же можно не надеяться, когда вот он: и поговорить с ним можно, и щекой к руке прижаться, и поплакать. А сейчас появилась надежда, если верить Ядвиге, старым записям и драконам...
Белый остался в коридоре, она вошла в палату одна, присела на табурет перед Сергеем, вслушалась в жужжание аппаратуры. Не надейся на чудо... А на что ж ей еще надеяться?..
Браслет пришелся впору, драконы проснулись, довольно заурчали. И камень ожил, пошел синими всполохами. Острое лезвие коснулось запястья, чтобы наверняка...
Кровь красная-красная, а камень яркий, такой, что больно смотреть... Она не станет смотреть на камень, лучше вверх – на лесенку. Лесенка красивая, прозрачная, манит к себе затейливой ковкой перил, светится лунным светом. Наверное, если на нее шагнуть, то сразу станет хорошо, не останется ни страха, ни боли, ни холода этого... Она уже готова, сейчас, только с Сергеем попрощается, потому что он с ней не пойдет, Лунные драконы его не отпустят...
– ...Твою ж мать! – Голос Белого, грубые пальцы на плечах, сжимают, оттаскивают от лесенки. – Это что за светопреставление?! Тихо-тихо, не надо вырываться. – Голос громкий и злой, из-за него лесенка бледнеет, истаивает, а камень гаснет.
Мир тоже гаснет. Ну и пусть, она так устала...
Чувствовать себя живым – живее некуда – до сих пор было непривычно. Уже месяц прошел, а Сергей так и не привык, и мир казался таким ярким, что аж глазам больно, и пах он вкусно, и звучал красиво. И даже временами ноющая рана не могла омрачить эту кристальную, какую-то детскую радость бытия. А Полина говорила, что это из-за браслета, того самого, который запретила ему снимать. Он и не снимал – драконы ему страшно нравились, особенно тот, который поменьше. А камень иногда вспыхивал синим, и от этих вспышек кровь бежала по жилам веселее и на душе становилось легко. Так легко ему было только однажды, там, в безвременье, во время разговора с Ядвигой.