Лунные танцы
Шрифт:
Молодой человек поднял красные от слез глаза и застыл, очарованный.
— Я ведь совсем забыл, что он когда-то рисовал! — выдохнул он. — Это как будто привет из другого времени, из моего детства! Мне тогда так нравилось то, что он делал! Оказывается, он их хранил все эти годы… Я и не предполагал!
Алексей бережно притронулся к картинам. Они мерцали глубоким, загадочным светом.
Посещение квартиры дало обоим больше вопросов, чем ответов. Вместе с красками, кистями и холстами Алексей унес и письмо Петрина, которое перечитывал многократно.
Несколько дней ушло у Анны и Алексея на то, чтобы
— Да вы понимаете, что он псих, убийца с суицидальными наклонностями! На днях у него был припадок, — кричал главврач, — а что, если он отравится этими самыми красками или убьет еще кого-нибудь этой деревяшкой? Да мало ли что он еще придумает! Он сумасшедший! Я не позволю!
Дело решил запечатанный пухлый конверт, который Алексей догадался наконец передать врачу. Тот сразу смягчился:
— Смотрите только, если что случится — будет на вашей совести! И не говорите никому.
— Ничего больше не случится! — уверенно отвечала Анна.
Две недели Вознесенский просидел перед мольбертом, не отрываясь глядя на пустой холст. Врачи опасались худшего, поэтому довольно скоро вздохнули спокойно. У всех сумасшедших свои симптомы и течение болезни. Но однажды утром Станислава застали за тем, что он начал рисовать. Он делал это так умело, почти профессионально, как будто занимался живописью всю жизнь. Быстрые движения руки превращались в тонкий, прекрасно выверенный рисунок. Из пустоты холста вырывалась наружу танцующая в лунном свете грация, увлеченная бешеным ритмом танца. Станислав рисовал двенадцать часов подряд. Встревоженные врачи стояли рядом с успокоительным наготове, но он не обращал на них ни малейшего внимания. И они отчего-то не смели прекратить этот внезапный творческий порыв, как будто это было самым большим в жизни кощунством.
Приехавшая к Вознесенскому через несколько дней Анна нашла в палате абсолютно завершенную картину, которая потрясала всех, кто ее видел. Но для Анны в ней было большее, чем просто художественное произведение: она с первого же мгновения знала, кто именно танцует в ослепительно белой тунике, протянув руки к лунным лучам. Лера! Анна переводила взгляд с холста на необыкновенно сосредоточенного и молчаливого Станислава и силилась понять. Недоставало еще одного маленького звена, которое было самым главным в цепочке жизненно важных для нее событий.
Врачи только разводили руками — они не могли ничем ей помочь. Дескать, выдают иногда психи нечто этакое, даже выставка в их больнице специальная существует, но серьезно воспринимать их художества нельзя. А Вознесенский между тем уже рисовал снова, не обращая внимания ни на кого. Он рисовал каждый день, изредка прерываясь только на еду и короткий сон. Он не разговаривал ни с кем из персонала, зато почти все время слышали, что он говорит вслух сам с собой. Он только попросил Анну привезти из его квартиры живые цветы. Теперь в его палате кисти и краски мирно соседствовали с цветочными горшками, расставленными повсюду, как в зимнем саду. В течение месяца появилось еще три картины, на одной из которых был изображен великолепный средиземноморский пейзаж и белый храм в глубине оливковой рощи, а на двух других — неизвестные Анне античные богини.
— Он же никогда
— Пока не знаю, — отвечала Анна, — но это что-то очень важное.
Они, с молчаливого согласия главврача, продолжали снабжать Вознесенского необходимыми материалами. Иногда Станислав сам коротко и четко излагал то, что именно ему нужно для работы. Еще через месяц появилась картина, увидев которую, чуть не потеряли сознание разом сразу два человека. С холста задумчиво улыбалась Гала. Ее лицо было прописано до мельчайшей черточки. Она была одета в голубую тунику, украшенную белыми цветами, и сидела на краю мраморного бассейна, печально глядя в темную воду.
— Откуда это, Стас, скажи, откуда! — трясла Вознесенского взволнованная Анна. — Я умоляю, скажи!
— Я часто видел ее в последнее время, — неожиданно отозвался Вознесенский, не отрывая глаз от картины и продолжая рисовать какой-то древний храм, — она приходила ко мне вместе с Лерой. Они давно знают друг друга, еще оттуда, и были рады новой встрече. Гала велела передать тебе, Ню, что ей сейчас очень хорошо. Вы не расстались там, не расстанетесь и после, потому что в мире не бывает разлук. Теперь я это точно знаю. Какая разница, в каком теле дух, если связи остаются прежними? Да и проблема пола существует только в головах, не правда ли, брат?
Вознесенский снова умолк, как будто забыл о присутствующих. Анна побледнела и рухнула в обморок. Пока с ней возились медсестры, Алексей подошел к Станиславу и крепко его обнял.
— Я тебя всегда очень любил! — тихо сказал он Вознесенскому. У того увлажнились глаза, но он продолжал рисовать.
…В декабре в Москву приехал Маркус. Вместе с родителями Леры он был намерен добиваться повторной экспертизы для Вознесенского и изменения приговора, который казался ему необоснованно мягким. Маркус очень сдал за последние месяцы, но упорно продолжал учить русский язык и читать русские книги в память о Лере. С Анной они встретились в маленьком ресторанчике в центре Москвы.
— Я по твоей просьбе привез дневники Леры. Мне пока трудно их читать, но я думаю, вдруг там есть что-то, что позволит как-то объяснить произошедшее. Я до сих пор не понимаю, почему это случилось. Со мной, с ней… Зачем она поехала в Москву? Кто для нее был этот Вознесенский? Мы были так счастливы вместе целых три года… — Маркус снова не мог сдержать слез.
Анна понимала, что ее предложение будет для него громом среди ясного неба, но все-таки озвучила его.
— Марк, ты все еще занимаешься галереей? — осторожно спросила она.
— Да, — махнул он рукой, — там все идет как идет… Почти без моего участия.
— Я тебе хочу кое-что показать, — максимально мягко сказала Анна, — это связано с Лерой и еще кое с кем. Что ты скажешь об этом?
Услышав имя Леры, Маркус сразу согласно закивал головой. Они поехали к Анне домой. Там мама нянчилась с маленькой Дианой. Девочка сразу подбежала к Маркусу и насмешливо посмотрела на него.
— Привет! Ты кто? — озорно спросила она и протянула ручонку.
И печальный, погруженный в свое горе Маркус не смог не улыбнуться: