Лунные танцы
Шрифт:
В нескольких шагах от него в лунном сиянии танцевала полуобнаженная девушка в белой прозрачной тунике. Она была дивно сложена, движения ее были легки и пластичны, как у лучших афинских танцовщиц, густые темные волосы разметались по плечам. Она казалась ему частью этой удивительной ночи, нежной, как налетающий с моря ветер, ласковой, как набегающие волны, волнующей, как глубокое небо. Может быть, это наяда вышла из воды и танцует, укрытая густыми ветвями от чужих глаз? Мужчина невольно залюбовался ею. Она была прекрасна, точно ожившая статуя Фидия танцевала в лунных лучах. Сердце вдруг сладко защемило от нахлынувшего неведомого чувства.
Внезапно под неловкой рукой хрустнула ветка. Танцовщица замерла и огляделась.
— Прости,
— Кто ты? И как попал сюда? — Девушка вышла из-за деревьев, смущенно поправляя тунику. Ее дыхание все еще было слегка прерывистым, на щеках алел румянец. Мужчина разглядел на ее волосах небольшую диадему в виде змейки.
— Я бродил по берегу моря и просто услышал, как ты поешь…
Незнакомка покачала головой:
— Ты не должен говорить со мной. Я жрица Артемиды. И если ты прикоснешься ко мне — тебя настигнет проклятие богини.
Странник молчал. Робость охватила его. Он смотрел на удивительную девушку и не мог отвести глаз. Она была еще совсем юной, но казалось, что печаль уже коснулась этих глаз своим невидимым крылом.
— Пойдем к морю! — позвала она его.
Это было похоже на видение: гибкая, стройная фигурка, идущая навстречу лунной дорожке к темному, вздыхающему морю. Девушка опустилась на песок у самой воды. Лунный свет холодным серебром обливал ее с головы до ног. Такой невероятной силы, должно быть, исполнена луна в ночь своего могущества.
— Ты еще здесь? — спросила она, не оборачиваясь.
— Да. Мне очень понравилось, как ты танцевала. — Мужчина подошел поближе.
Девушка вздохнула:
— Мне нельзя танцевать и нельзя разговаривать с незнакомцами. Но иногда я нарушаю запреты…
— Почему ты танцевала в священной роще в такой час?
— Я уже сказала тебе, что служу Артемиде. Это великая богиня. Я поддерживаю огонь в ее храме и участвую в жертвоприношениях и ритуалах. Я постигаю ее мудрость, и скоро меня ждет первое посвящение. Но иногда мне просто хочется побыть с ней наедине — вне храма, как сейчас. И тогда я начинаю петь, танцевать и моя душа словно становится частью ее. Понимаешь?
Мужчина кивнул и в задумчивости посмотрел на море. Бескрайняя гладь завораживала, как черное обсидиановое зеркало. Они помолчали.
— А чем занимаешься ты?
— Все еще занимаюсь поисками себя. Я пробыл много лет в Афинах в Академии Платона, сначала учеником, а потом и учителем. А сейчас брожу в поисках смысла своей жизни. Всей мудрости философии, которая есть в Элладе, мне оказалось недостаточно, чтобы понять это. Слова греческой философии шелестят, как листья, но не помогают постичь главного. Истина так и не открылась мне. Возможно, я был нерадивым учеником. Порой мне кажется, что все в этом мире только иллюзия, фантазия, сон. Слишком много теней застят глаза. Но ведь у каждого в мире есть свое предназначение… Я достиг успехов в философии и риторике, овладел тайнами цифр и знаков, освоил разные науки, но теперь хочу найти что-то свое, единственное, чтобы наконец наступило пробуждение души. И порой мне кажется, что я уже очень к этому близок… Как сегодня ночью.
— У тебя очень мудрая душа…
— Мне бы хотелось, чтобы твои слова были правдой, но лучше скажи, а что ты будешь делать дальше?
— Останусь жрицей до конца своих дней, как велит мой долг. Если богиня за меня выбрала мое предназначение, я не могу ей перечить.
— Неужели ты думаешь, что такая красивая девушка, танцующая как нимфа, должна на всю жизнь оставаться в храме? Не видеть людей и других мест, не любить мужчин? Посмотри на себя: в танце ты похожа на саму Афродиту!
Красивые глаза гневно сверкнули.
— Думай, что говоришь, дерзкий незнакомец! Кровь таких, как ты, орошает алтарь богини!
— Ты хочешь сказать, что твоя богиня презирает и любовь, и песни, и танцы — все, что так свойственно любить
Девушка пожала плечами:
— Незнакомец, я больше никогда не увижу тебя, и ты меня не увидишь. За такие речи жрицы могут лишить меня жизни, принести в жертву богине, как Ифигению… Но мне кажется, что в чем-то ты прав. Я служу в храме Артемиды Лимнатис. В нашем храме много растений и воды, богиня там влажная и холодная, как сама Луна… Только иногда я чувствую, что я другая и во мне течет не только лунная кровь, как у всех других жриц. Я ощущаю в себе скрытый огонь… Но он не настолько силен, чтобы одержать верх над лунным сиянием, и все же… Как будто внутри меня живут две души, которые постоянно борются друг с другом. Я знаю, что это неправильно. Еще в детстве случайный захожий астролог предсказал, что у меня два пути: Артемиды и Афродиты. И выбор будет зависеть от бога случая Кайроса, точнее, от того, сумею ли я узнать то мгновение, когда он откроет мне тот самый выбор… Мои родители — люди почтенные и уважаемые в Афинах — не могли допустить, чтобы их единственная дочь служила богине любви. Теперь я в полной власти великой Артемиды, и иного выбора у меня нет. Только вот это предсказание все не дает мне покоя, я словно не могу понять чего-то, для меня очень важного. И это доставляет мне немало страданий. Впрочем, я заболталась с тобой, незнакомец. Мне пора, иначе старшая жрица принесет меня утром в жертву богине. Прощай!
И девушка легко поднялась. Тысяча чувств встрепенулась в душе мужчины. Пока он пытался совладать с ними, прекрасная танцовщица уже исчезла между ветвями олив.
И снова великая бесконечность ночи обрушилась на человека, одиноко стоящего под звездами у самой кромки бескрайнего моря.
Наконец небо на востоке из черного постепенно стало пепельно-серым. Странник тяжело вздохнул и, опустив голову, медленно побрел в ту сторону, откуда пришел.
На следующий день Станислав собирался на работу непривычно долго. Он мучительно подбирал галстук к невероятному зеленому костюму, который специально для него сшила Свенцицкая в своей парижской студии. Он терпеть не мог это произведение стилистического искусства и надевал его только в исключительных случаях — обычно в присутствии Ирены. Но тут — англичане… Нужно было не ударить в грязь лицом.
Вообще-то все подарки Свенцицкой так и лежали у него в отдельном шкафу. Странная вещь, что бы она ни дарила Стасу — одежду ли собственной марки, швейцарские ли золотые часы или дорогие запонки, — все ему не нравилось, не подходило, и носить эти вещи он не мог. Зато во время ее нечастых приездов все это добро регулярно раскладывалось на диване, и Станислав выражал свое восхищение тонким вкусом Ирены и благодарил ее за такое внимание.
Вот и сегодня, промучившись минут сорок с зеленым «шедевром», к которому в очередной раз так и не подошла ни одна из его рубашек, Вознесенский послал всех к чертям, надел любимый темно-синий костюм от Армани, простой и удобный, выбрал спокойный галстук в тон, посмотрел на себя в зеркало, пожелал мысленно элегантному господину напротив ни пуха ни пера и помчался в офис.
Секретарша Леночка проводила его восхищенным взглядом.
«Какой красивый, — подумалось ей, — неужели правда импотент? Нет. Скорее уж педик. Ах, как жаль…»
В переговорной Вознесенского ждал неприятный сюрприз. Вместо Софьи Павловны за столом, закопавшись в груду документов, сидела бледная Лера в строгом брючном костюме.
— А где же Софья Павловна? — напряженно взглянув на часы, спросил он.
— Ой, Станислав Георгиевич! Здравствуйте. — Девушка вскочила и нервно поправила волосы. — Тут такое дело… У Софьи Павловны приступ сердечный приключился. Говорят, что-то в атмосфере… Но вы не волнуйтесь, я ее заменю!