Лунный цветок
Шрифт:
«Непостижимый азиат», — сухо подумала Марсия, размышляя о том, так ли уж верно это клише.
Поскольку она не могла заставить себя смотреть так, как смотрел он, она вернулась к игре с Лори. Позднее, когда она вновь взглянула на галерею, ставни были закрыты, и один только дом смотрел на нее.
Обед в этот вечер прошел уныло.
Суми-сан подала его в большой мрачной столовой с тяжелой старомодной мебелью красного дерева. Там был громоздкий буфет и викторианская люстра, длинный стол и жесткие стулья с высокими спинками. Марсия размышляла о том, использовала ли эту
Вечер казался бесконечным. В отличие от Лори Марсия не могла усесться и рассматривать картинки в журнале. Она не могла отложить решение стоящей перед нею проблемы. Когда Лори отправилась спать, она пошла в гостиную, чтобы посидеть, съежившись перед камином, гадая, куда ушел Джером и когда он вернется. Сидя в темной прохладной комнате, она испытывала сильные душевные страдания. Кто были его друзья в Киото? К кому направился он, едва вернувшись из поездки? Была ли это всего лишь работа в лаборатории, заставившая его уйти? Она так мало знала о нем, что не могла понять, как узнать об этом.
Зазвонивший телефон заставил ее вздрогнуть. Она слушала, в то время как Суми-сан подошла ответить на звонок, и не ожидала, что звонят ей. Но горничная подошла и позвала ее, и, взяв трубку, она услышала голос Алана Кобба, Она едва ли вспоминала о нем с тех пор, как они расстались на станции днем раньше. Казалось, что она была перенесена в другой мир, не имевший никакого отношения к ее прежней жизни.
— Легко ли вы нашли свой дом? — спросил он.
Ей стоило больших усилий казаться беззаботной.
— Нет, в самом деле, нет, — сумела выговорить она. — Сначала водитель привез меня не к тому входу, но это был нужный дом.
Она почувствовала неуклюжесть своих слов и добавила, чтобы он не заподозрил что-то неладное:
— Моего мужа не было в городе, и он не получил телеграммы. Но сегодня он приехал.
— Чудесно, — ответил Алан. — Вчера мне было жаль оставлять вас одну. Вы выглядели немного испуганной. Но я считал, что вы должны стать самостоятельной. Как Лори?
Голос его был спокойным, слова — неторопливыми и показалось, что он связывает ее с обычным будничным миром, находящимся за пределами гнетущей атмосферы этого дома. Чтобы продлить разговор и отсрочить возвращение волны беспокойства, которое вернется, как только она повесит трубку, Марсия рассказала ему о Лори, играющей на первом в ее жизни снегу, и немного — о живописности дома, хотя она не сообщила ему о многих мрачных деталях этого дома.
— Вы не забыли, что я хочу встретиться с вашим мужем? — напомнил он ей.
Она забыла, и к тому же она была уверена, что Джерома это предложение не заинтересует, но не призналась в этом. Она пообещала, что постарается вскоре организовать встречу и воздержалась от дальнейшего обсуждения этого вопроса.
—
— Слишком рано говорить об этом, но, по крайней мере, это должно быть интересно, — ответил он. — Завтра у меня первое занятие. И они поселили меня в жилом квартале европейской застройки. Старались устроить меня поудобнее. Это уже чересчур.
Они поговорили еще немного.
Он напомнил ей, что хотел бы в один из дней, когда погода улучшится, взять Лори на экскурсию, затем они закончили разговор. Она постояла еще некоторое время в холле у лестницы, ощущая тишину, охватившую дом, пустые комнаты наверху, запертую дверь, разделяющую галерею наверху. В тишине дом опять стал самим собой. Каким немым и таинственным он казался, каким удивительно враждебным ей. Дрожа от холода, она поспешила назад, к камину в гостиной, села на коврик перед ним, как это любила делать Лори, и придвинулась как можно ближе к огню, чтобы согреться, поскольку промерзла до костей.
Именно тогда, когда она там сидела, послышалась эта странная музыка, если ее можно было назвать музыкой. Кто-то извлекал грустные меланхолические звуки из струнного восточного инструмента, тихо аккомпанируя барабанному бою и пению. Она встала и прошлась по комнате, пытаясь определить, откуда раздается музыка. Она доносилась не с улицы; казалось, что она доносится из комнат за перегородкой. В мелодии слышалась монотонность плача, она действовала на нервы и вселяла беспокойство. Это была не та мелодия, на которую можно не обращать внимания, и некуда было деться от ее странного ритма. Когда женский голос начал жалобно петь по-японски, ощущение печали и мрачного отчаяния усилилось. Потом музыка и пение неожиданно прервались, но казалось, что звук продолжает звенеть в наступившей тишине, как будто ритм странного барабана продолжал звучать и звучать в голове Марсии.
Было поздно, когда она, наконец, встала и прошла через холл в комнату, где спала Лори. Как раз в тот момент, когда она собиралась тихонько повернуть дверную ручку, чтобы не разбудить Лори, Джером вошел в дом. Она не хотела встречаться с ним теперь, когда у нее не хватало мужества, но она не успела быстро исчезнуть, так, чтобы он не увидел ее.
— Подожди минутку, Марсия, — сказал он, и голос его был удивительно нежным.
Она задержалась, настороженная его тоном и манерой речи. Он снял пальто, размотал шерстяной шарф, затем пошел и заглянул в гостиную.
— Угли там еще тлеют, — сказал он. — Если я их помешаю, ты не присоединишься ко мне на несколько минут?
Она последовала за ним в комнату, все еще неуверенная в его хорошем настроении, и стояла у камина, пока он разжег огонь и добавил угля из корзины. Потом он посмотрел на нее с той прежней ослепительной улыбкой, которую она помнила.
— Не сердись на меня, — попросил он. — Ты не можешь сказать, что я в чем-то тебя обвиняю. Это был не очень теплый прием, да? Но ты меня удивила, и я не знал, как справиться с ситуацией, когда увидел тебя здесь.