Лунный мальчик
Шрифт:
Андрей Битов, 2005 год
На волю, на свет, на простор…
«Лунный мальчик» – повесть о том, что было в девяностых, и о том, что всё может повториться, если мы не будем бдительны, если мы, живя в двадцать первом веке, захотим мысленно остаться в двадцатом. Мысль материальна, и предложенные обстоятельства и события носят не только предметный, но и эзотерический характер.
Это произведение о приобретениях? Конечно, нет. Оно об утратах, и не столько вещественных, сколько духовных. В центре повести – не талантливая журналистка, молодая женщина, потерявшая мужа,
Александр Коротко, 2017 год
В небе блуждали уставшие тучи. Ветер мотал головой налево и направо, выискивая непохожих. Меня среди них не было. Я отделилась от собственного имени и начала новое проживание. Рядом шёл равнодушный дождь. Стало страшно выходить на улицу. Дни заблудились в моём рассудке. Безмерное воспалённое одиночество вскармливало по ночам призрачные голоса сновидений, обрушивая на них жалкое подобие бреда. Радость новых потрясений варварски вторгалась в затхлое жилище сознания. Память водила указкой по нотной тетради тишины.
Все знали, что он умрёт. Ему было неведомо, где начинается и где заканчивается жизнь. Он просто шёл уверенной походкой по долгой дороге нелюбви и самоотрицания. Друзья были его тенью, его отражением, они питались политикой и ненавидели друг друга. Я, как все, относилась к нему с большой симпатией. Любить его оказалось выше моих сил.
С первой женой у него не сложилось. С ней он взрослел, а повзрослев, отделился, как отделяются дети от своих пожилых родителей. Я понимала, что такая участь ждёт всех на его пути.
По-настоящему он любил только две вещи: большие города и интриги. Ему нравилась жестокая и циничная энергетика проживания в мегаполисе. Он растворялся в этой стихии духовного опустошения.
До своей болезни он всегда спешил, пренебрегая всем, что не касалось работы. Хотя в моём понимании на звать работой то, чем он занимался, никак нельзя. С ним я впервые ощутила страх, вернее, его прародительницу – тревогу. Живя с чиновником высокого ранга, ты монотонно, с инквизиторской изощрённостью уничтожаешь свою душу, свою маленькую Жанну д’Арк. Ты начинаешь мыслить его категориями, говорить его словами, твоя жизнь превращается в сон с открытыми глазами, и с каждым днём тебя всё больше и больше засасывает неудержимая воронка политической борьбы – стремление сделать из своих врагов друзей, чтобы, приблизив их однажды, уничтожить раз и навсегда. Но и это не самое страшное. Страшнее всего – выпасть из этого состояния при полном здравии и благополучии. Сев однажды на политическую иглу, соскочить уже невозможно. Выпавшие из этого процесса напоминают сонных мух, ползающих по стеклу собственных воспоминаний. Ему повезло больше других. Он работал до последнего дня.
Болезнь – властная и капризная царица, она не ждёт, когда её позовут, она приходит сама, со своими поварами, докторами, аптекарями. Твоё «я» превращается в жалкое, беззащитное существо, желающее удовлетворить любой её каприз. О, как он боролся с ней! Но всё напрасно. Она поселилась в нашем доме на правах хозяйки, и мы с этим смирились. Сначала я, потом он. Я злилась на себя, на свою судьбу. Знала, что буду наказана,
Это был самый сложный период в нашей жизни. Болезнь тоже не теряла времени. Я пыталась уговорить его бросить работу, но он меня не слышал. Его поведение пугало окружающих. Каждый день он шёл на службу, словно на Голгофу.
Болезнь уже не скрывала своего присутствия. Интересоваться здоровьем, глядя на него, было просто кощунством. Все вокруг играли в одну и ту же игру – делали вид, что ничего не происходит. При каждой встрече он пристально, иронично и даже игриво всматривался в глаза собеседника и всем своим видом, манерой поведения провоцировал его, давая понять, что ему глубоко наплевать, что тот думает о его состоянии, а если сомневается, тогда пусть спросит, посочувствует, пожалеет, в конце концов. Для него самым главным было не оставаться наедине с болезнью.
Я тоже вместе со всеми играла в эту игру. После возвращения с работы мы вечерами проводили время на кухне, подробно пересказывая друг другу прожитый день. Каждый раз сценарий был один и тот же. Я готовила ужин, он стоял возле меня, жевал яблоко и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Это было увлекательно и интригующе, хотелось тут же взять диктофон и записать. По мере развития болезни рассказы становились всё подробнее и подробнее.
Передо мной открылся целый мир человеческих судеб, политических интриг и заговоров. Я знала, кто с кем спит, за кем следят и кого «слушают». Погружённая в переживания, я не понимала, зачем мне так много этих страшных подробностей. Но любопытство брало верх. У меня и мысли не было с кем-то поделиться, как-то воспользоваться услышанным. Он в этом и не сомневался. Педантично и настойчиво вводил меня в курс дела, «накачивал» информацией, как накачивают резидентов перед заброской в чужую страну. Давал мне шанс выжить, как бы намекал: если ты не дура, то правильно воспользуешься этим. Но поняла я это гораздо позже.
За два дня до смерти он познакомил меня с весьма странным типом – что-то среднее между бандитом, сутенёром и бизнесменом. Я сразу представила себе, как они вместе проводили время. Захотелось закатить скандал. Но было поздно. Всё это уже не имело значения.
Похороны прошли помпезно, с почётным караулом и оркестром. Со свойственной ему иронией, ещё задолго до смерти он в деталях описал прощание «с верным сыном своего народа», поимённо назвав всех присутствующих. Он рассказывал так образно и зримо, что у меня возникло ощущение, будто я смотрю фильм.
Пока мы были вместе, я не интересовалась, откуда у нас деньги. Их было всегда столько, сколько было необходимо. Так жили не только мы, но и его прежняя семья, жена и пятнадцатилетний сын. Но теперь выяснилось, что деньги, которые у меня остались, вернее, те, к которым я имела доступ, закончились. Собственно говоря, после его смерти я продолжала вести тот же образ жизни, не задумываясь над тратами.
Прозрение наступило очень быстро. Я не знала, что делать. Истерика продолжалась целый день. Только к вечеру пришла в себя. Но это оказалось иллюзией. Бессонная ночь снова загнала меня в угол прожитого дня, как игрок загоняет шар в лузу. Рассудок был беспомощен, раздавлен и напоминал желе.
Рано утром позвонила его бывшая жена. «Вы извините, но он…» После этих слов голос оборвался. Пауза была такой длинной, что можно было сойти с ума, но трубка вновь ожила. В ней появился голос, вернее, то, что от него осталось. Но я уже ничего не слышала и не понимала.
Когда пришла в себя, попыталась восстановить разговор. Но всё напрасно. Голова была тяжёлой и таких невероятных размеров, что, казалось, ещё мгновение – и я рухну. Но этого не случилось. Невероятным усилием воли я поставила себя в вертикальное положение и заставила заняться домашними делами.