Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]
Шрифт:
К нам вышла усталая женщина в вязаной кофте, темной юбке, лет тридцати пяти, представилась Ольгой Леонидовной Катушевой — директором, спросила с надеждой, не журналисты ли мы. Услышав отрицательный ответ, вздохнула.
— Не знаю уж, к кому и обращаться, на каждого случайного посетителя смотрю со страхом и надеждой.
— А почему со страхом? — полюбопытствовал я.
— Да, ерунда. Просто боюсь, забредет какой-нибудь любитель легкой наживы, а у нас и сигнализация толком не работает, и охрана — старик с берданкой. А с надеждой потому, что, может, услышат наши стоны
Семенцов подтвердил и сказал, что мы — художники из Питера, из общественной организации по оказанию помощи провинциальным музеям. Он здесь и раньше бывал и вот решил с коллегой приехать.
— Сами мы, конечно, мало что можем, — добавил Дима, — но пытаемся, обиваем пороги, пишем. Иногда удается кое-кому помочь.
Я удивился, но промолчал. О таком обороте дела мы вроде не договаривались.
Ольга Леонидовна обрадовалась, пригласила нас к себе в кабинет, стала чаем угощать.
При этом я с горечью, но не без умиления подумал о том, как приветливы и доверчивы наши люди, особенно в провинции.
— Вы знаете, — сказала Ольга Леонидовна, — к нам приезжала три года назад, как раз перед пожаром, девушка-аспирантка из Москвы, она диссертацию писала по русскому фарфору. Так вот, эта самая Светлана два месяца здесь жила и сделала полную опись всех предметов коллекции с подробной характеристикой каждого. И после этого часто сюда наведывается. Каждый предмет чуть ли не облизывает, каждый завиток на росписи изучает.
— У вас пожар был? — с удивлением спросил я. Семенцова, казалось, этот факт вовсе не заинтересовал.
— Да, страху натерпелись! Но практически ничего не потеряли. На чердаке сено загорелось, мальчишки туда любили лазать, все думали, клад найдут. Мы почти все вынесли, и в первую очередь фарфор. И, представьте, какие замечательные люди у нас: ни одного предмета не разбили, не потеряли. Пострадала только угловая комната, погибло много хохломы, несколько прялок, шесть шкатулок палехских.
— Быстро погасили? — спросил я.
— Слава Богу, быстро. И ремонт сделали быстро. Добровольцы-энтузиасты нашлись, и райцентр помог.
— А куда же вы фарфор вынесли? — поинтересовался я.
— Сначала на улицу, в коробки складывали, потом перенесли коробки ко мне в подвал.
— А остальные экспонаты?
— Картины тоже ко мне, а остальное люди взяли по домам. Но вернули все до последней ложки! — гордо сказала Ольга Леонидовна.
— Да, натерпелись вы! — посочувствовал я. — А как девушка, диссертацию написала?
— Заканчивает. Недавно письмо получила от нее, снова к нам собирается.
— Понятно! Ну спасибо, Ольга Леонидовна, вернемся в Питер, главная забота будет — ваш музей, — сказал Семенцов, и мы стали прощаться.
То, что мы ничего не узнали о старожилах — обладателях фарфора, казалось, его ничуть
На следующий день Дима вдруг сказал:
— Поедем в Вологду!
В Вологду так в Вологду. Но, приехав, к Ивану Васильевичу мы уже не пошли. Дима предложил:
— На охоту хочешь сходить?
— На какую охоту? — почему-то испугался я.
— В лес сходим, за зайчиками, птичками.
— Да у нас нет ничего! Ни лыж, ни ботинок, ни ружей, наконец!
— Это дело наживное! — махнул рукой Дима. — У меня здесь старые дружки есть. У тебя нога какого размера?
— Сорок три!
— Все будет в лучшем виде. — И он ушел.
Через два часа гостиничный номер был завален охотничьим снаряжением. Рюкзаки, ботинки, ружья, патроны, котелок, ложки, да плюс ко всему Семенцов притащил старые, но вполне сносные свитера, штаны из чертовой кожи и два ватника.
Да, Тамара была права: Дима Семенцов всем снабженцам снабженец.
Я не понимал смысла нашей охотничьей экспедиции, но решил помалкивать.
На следующее утро в номер явился высокий румяный парень в финском спортивном костюме и весело осведомился:
— Готовы, охотнички?
— Поехали, Петя, — ответил Семенцов, и через пару минут мы уже уселись со всем снаряжением в еще не старую «Ниву», а спустя полчаса Петя доставил нас в небольшую деревушку, на въезде в которую стоял указатель с надписью «Чикино», и заявил:
— Конечная остановка. Вагон дальше не идет.
Мы вылезли. Дима сунул владельцу «Нивы» несколько бумажек и сказал:
— Значит, как договорились. Послезавтра с восемнадцати ждешь на этом самом месте.
— Слушаюсь, гражданин начальник. Карета будет! Ни пуха ни пера!
— К черту! — буркнул Дима, и мы, нагрузившись рюкзаками, ружьями, встали на лыжи и тронулись к недалекому лесу.
Часа два мы шли довольно быстро, потом пошло редколесье, местность стала напоминать болото, заросшее чахлыми сосенками и осинами.
Семенцов остановился, выбрал пенек, указал мне на другой, извлек из рюкзака термос с чаем и кружку, налил мне и сказал:
— Попей! Чай с травкой местной, она сил прибавляет, а силы тебе с непривычки понадобятся. Сейчас сплошь болота пойдут. Держись за мной. Хоть и замерзло все, но местами на пути теплые ключи попадутся, не свались в промоину.
Я послушно глотнул горячего настоя. Какие в нем были намешаны травы, конечно, не понял. Любая трава, по мне, в настое пахнет травой. Отличаю я разве что вкус мяты, которой здесь явно не было.
В три часа дня, еще засветло, мы сделали привал на обед. К этому времени я уже выдохся, несмотря на травяной настой, которым мы еще дважды подкреплялись.
После обеда мой благодетель разрешил мне еще пятнадцать минут полежать на ватнике у затухающего костра, и примерно в половине пятого уже, в полной темноте, мы двинулись дальше. Мы шли еще четыре часа с одним десятиминутным перекуром. И наконец около девяти часов подошли к дому. Я не оговорился, перед нами высился именно дом, а не охотничья избушка, в которых мне приходилось ночевать в архангельских лесах во время студенческих летних странствий.