Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]
Шрифт:
Теняков снял утепленную германскую куртку, с которой не расставался аж с прошлого вечера, бросил ее на подоконник — Паша поморщился, — усадил патрульного на стул с драной зеленой обивкой, сел, как всегда, на стол, включил лампу, хотя уже совсем рассвело, закурил и философски молвил:
— Как же ты, друг, до жизни такой докатился? — и пыхнул дымом в сторону задержанного.
Всю дорогу хранивший гордое молчание сотрудник милиции опасливо улыбнулся:
— Не, а что случилось?
Но в глазах его засветился огонек, заставивший Тенякова заподозрить игру, причем довольно хитрую. Вообще,
Подставлять Марию было глупо. Так не делается. Даже если человек работает на самого себя и глубоко презирает уголовку. У девчонки мало мозгов, но лучше уж иметь то малое, что есть, в голове, чем на обоях. У девочки тяжелая физическая работа — о каких мозгах вообще может идти речь?
— Что случилось? Тебе, козлу, задали вопрос. Где ты был вчера в течение дня. Думай.
— А…
— Думай!
— Утром отдыхал. Вечером дежурил.
— Угу. Что ж, ладно. И в гостинице «Южная» тебя не было?
— Да.
— Что-то желаешь сказать?
В глазах Алексея явно мелькнула надежда. Однако сразу угасла, подобно далекой звезде.
— Ну, был я в «Южной».
— Отлично. Зачем? Колись, дружочек.
— Кондуктор, нажми на тормоза! — крикнул Паша. — Плохо думается из-за вас.
— Когда тебе думалось? Ты только петь умеешь. — Теняков смазал Лехе по затылку. — Тебя звать как? Фамилия?
— Дакиневич.
— Угу. Догадываешься, почему ты здесь?
— Нет.
— А я вот думаю, догадываешься. Но вернемся к нашим баранам, как справедливо заметил полковник Гуров. Что насчет гостиницы?
— Был я там.
— Шаг вперед. Я слушаю правдивые объяснения.
— К другу зашел.
— Два шага назад. Имя?
— А то вы забыли. Иначе зачем я тут?! Руслан Исаев.
— Чеченская группировка. «Южная», третий этаж, девятые апартаменты, — заявил Непринцев. На память он не жаловался. — «А я милого-о узна-аю по-о походке-е».
— Ага. Тогда, милок, вопрос неповторимый. На четвертом этаже тебе что понадобилось? «Милки Уэй»?
Теперь в глазах отражалось сомнение.
— Этажи перепутал.
— Ха!
— Заткнись, Паша! Ладно, допустим. — Сергей многозначительно потушил окурок, тяжело поднялся и обошел вокруг Дакиневича. — Ты спутал этажи. А к Руслану зачем шел?
— Я ж говорю: друг он мой.
— Ну! А вот звякнуть ему сейчас, он как, согласится с твоими логичными доводами или заявит, будто в глаза тебя не видел?
Молчание. Сомнение резко возросло.
— Погодите, мужики, вы что, Руслана в оборотку взяли?
— Вопросы здесь задаю я. Банальная фраза, а все еще действует. Итак, мы остановились на том, что Исаев тебя не знает. К кому же ты ходил?
— К Исаеву.
— Верю. Действительно к Исаеву. Для чего?
— Слышь, декабрист, — Непринцев запустил в Алексея извечным атрибутом своего рабочего стола — чернильницей, — «именины у Кристины». Достал. Боишься? Мы жутко страшные.
— Я пытаюсь понять, кто вы такие.
— Второй отдел Уголовного розыска ГУВД Санкт-Петербурга. Удовлетворен или как?
— Или как. Продолжим светскую беседу?
— Продолжим. Зачем ты
— Эмиссар кликнул.
— Опять верю. Видишь ли, Исаев — сошка мелкая. Платит вам, скорее всего, именно он. Патрульным, я имею в виду. Не на государство же вы трудитесь… Только Руслан никому и никогда на своей земле платить не станет… Впрочем, твои подвиги меня мало колышат. Что ты делал на четвертом этаже?
— Я промолчу.
— В чужом номере?..
— Опять промолчу.
— Где утверждал, что связан с убийцей Саши Парамонова.
— А теперь не понял.
— Цитирую, — опять влез Непринцев, — «Где пробыл около получаса, причем из услышанного разговора следовало, что объект знает, кто убил бригадира мурманской группировки Александра Парамонова».
Дакиневич заметно повеселел:
— Тьфу, Господи, вы по поводу Саши?
— Его, его.
— Тогда надевайте браслеты. Я сдаюсь. Уж простите, ребята, я решил, вас Руслан послал. Потому и молчал.
— Погоди, погоди, как Руслан? Что значит «сдаюсь»?
— Как вам объяснить?.. Ствол-то отберите у меня и «демократизатор». Я арестованный нынче.
— За что? Неужели это ты Сашу приморил?
— Саша Парамонов… — Алексей горько усмехнулся. — Ладно уж, слушайте. История жизни моей грешной… Обидно, я ведь не киллер. А сесть всегда успею… Да черт с ним, очень уж на душе мерзко… Только уговор — не перебивать. Вот доскажу — тогда пожалуйста. Отвечу правдиво на все вопросы.
Детские годы можно опустить. Родители отдельно сейчас живут. А, отсюда начну… Хоть вас мои подвиги и не колышат.
Было нас человек шесть. Да, точно. Две девки, обеим по шестнадцать тогда только-только исполнилось. Мне тринадцать. Все из одного квартала, с детства друг друга знаем. Ничего особенного: тусовочки на лестницах, водочка, гитара, сигареты — даже культурно по нынешним временам. На стенах редко чего корябаем, с местным населением в конфликт не вступаем. Живем в своем собственном мире и кайф ловим. Пока еще в переносном смысле. Когда в прямом — тут уж не до кайфа.
Был средь нас такой Авдоченок Ефрем. Вы только не смейтесь, но он негр. Причем родители оба белые. Это у него через поколение, от бабушки. Нас участковый из-за него часто ловил. А то?.. Жильцы звякнут, мол, Андрей Петрович, у нас в подъезде интернационал. И по шеям всем.
Ефрем — полный шизик. Мы в одном классе учились, он постоянно исчезал куда-то, снова светился, дела улаживал. Человек-загадка. Вот он-то первый анашу и приволок. Где он ее достал? Мы и не в курсе были, что это такое. Коммунистические времена отражены в моей памяти чувством глубокой ностальгии. Ефрем уговорил попробовать. Мол, одна затяжка — и вы улетаете.
Я рискнул. Фуфло. Изматерил Авдоченка по-всякому, а он обиделся. Сказал цену — народ обомлел. Манюня косячок забила… Девчонка, одна из наших. Что можно сказать? Минут сорок ее за руки держали: вообразила себя самолетом… А когда в себя пришла, одну фразу сказала, потом полчаса все ржали, за животики держались. Обвела Манечка нас мутным взором и остановилась на Гиви. «Никто, — говорит, — не поверит, как мы с тобой на качелях трахались». Тут Ефрем всего скромного запаса лишился. Я тоже взял. Со второго раза ощутил.