Лужа

Дит Диана

Всё что угодно – говорила репутация старшеклассника, магия же сказала: смотри. Лоскут с эмблемой школы взлетел вверх и через секунду язык пламени вернул его обратно в свой плен.

– Это твоя одежда? – Нервно спросила Беа, подбирая пальцами толстовку его спортивной формы.

– Нет, шмотьё Тейна. – Вету на миг отпустил талию девушки, чтобы поднять палку с земли. Ей, словно кочергой, он взбил горящие ветки и спокойно добавил. – Твоего брата.

– Что? А ну дай сюда!

На попытку Беа спасти школьную форму

кузена, Вету по-мальчишески рассмеялся, оборачиваясь беззаботным игривым пареньком. Только такое притворство вызывало всё больше вопросов и мурашек на коже.

– Она ему больше не нужна! – Он отбросил палку в сторону и вернул девушку в объятия, теперь вкладывая всю прыть в свои рваные поцелуи, полные искренней, пылкой любви – единственное светлое чувство, на которое было способно его жестокое сердце.

– Объясни мне. Почему ему больше не нужна форма? Где Тейн?

Просьба и неотзывчивость мелькнули в голубых глазах и столкнулись с насмешкой карих.

– Я исправил одну ошибку. Это неправда, что вы с ним истинные.

Холодок прошёлся по телу, замедлив биение девичьего сердца.

– Н-никак не пойму. – Дрожа не от холода, спросила она.

– Ненормально быть сосватанной брату, я тебе уже говорил! – Нотки ревности зазвучали в голосе парня, но стать победителя возвысила его над пережитками прошлого. Вету гордо выпрямился, добавив: – Теперь ты – моя невеста, пусть и законами магии это ещё не написано. – Он засуетился, извлекая из кармана помолвочные кольца, несколько секунд насаживал их на безымянный палец своей левой руки, а затем на палец Беатриче.

– Подожди, милый, подожди. – Беа продолжала оставаться заложницей любви Вету. – Откуда они у тебя и где Тейн?

– В земле. Можешь больше не говорить о нём, вобще-то, меня это ужасно раздражает.

– В земле? Ты его у-убил? Нет, милый, тебя же м-могут поймать на этом… Всем станет известно об убийстве и тебя приговорят к смертной казни!

– … Если докажут.

– Но факты приведут полицмейстеров к тебе. – Взгляд наполненный сожалением и любовью упёрся в грудь парня.

– Ты сомневаешься в моих тёмных способностях. Я прав? – Вету вскинул бровь в ожидании ответа, но не получив его, скромно чмокнул сероволосую макушку и опустился к её уху, чтобы жаром вопроса его лизнуть. – Ты любишь меня, но хочешь ли прожить вечность со мной?

– Конечно хочу.

Ответ был предсказуем, парень с довольной улыбкой отстранился.

– Тогда давай умрём вместе? В этом столетии нас не станет, а в следующем, когда это забудут, – он пнул костер, отчего пламя взлетело высоко к звёздам. – я воскрешу нас. Поверь, мне хватит сил.

– Я верю тебе, милый Вету, но мне очень-очень страшно.

– Это не ответ. Ты согласна быть моей сейчас и всегда, Беа?

Он утeр слезы горячо бегущие по девичьему лицу.

– Да. Я хочу встретить вечность с тобой.

Последние

два слова она проговаривала уже с дырой в животе, другая часть двустороннего клинка вскоре насадила и торс Вету, от чего тот покрылся холодной дрожью. Теряющие жизнь возлюбленные до последнего вздоха зачитывали молитву и перед тем как испустить дух скрепили клятву прощальным поцелуем.

P.S. Вету обманул Беатриче. Они не воскресли в следующем столетии и не встретились в следующей жизни, зато провели остаток вечности в холодном Аймхайе безликими тенями кружащими рядом.

#рабочие_отношения #мазохизм #драма

Витраж

Черноокий смутьян, вранокудрый гигант, толстые пальцы которого чудесным образом повелевают кистью и красками. Он – витраж моей жизни. Его близость перекрашивала реальность, переломляла свет закатного солнца, льющегося из бесконечных окон до потолков мастерской. Всё в периферии Микаэля мерцало, будто мне на глаза накинули эффект “боке”, а он сам был чистой причиной, почему мастерская сияла подобно небесному храму, где он Бог и любое его решение имело божественное влияние на мир искусства. Мир людей. И мой собственный мир.

Я боялась всего с ним связанного, но любила его и люблю, ни разу не признаваясь в этом напрямую. Раньше моему бурному потоку чувств хватало лишь слепого служения в совместной работе с ним. На него. Для него. Я уже три года занималась позированием для картин, которым Микаэль был создателем и мужем, и всегда приходила к нему сама.

На этот раз я почувствовала, что до моего прихода в мастерской кто-то побывал. Судя по наброску на холсте – другая натурщица. Он впервые за время нашего союза решил писать другую женщину.

Выбрал кого-то ещё, соблазнил и начал писать. Значит, я перестала быть музой?

– Какая разница, кто был здесь час назад? По какому поводу ты разыгрываешь эту сцену? – Тяжёлый взгляд пронзил меня насквозь.

Я стою посреди огромной мансарды и дрожу в попытках удержаться под гнётом грубо изучающего взгляда мастера. Его смоляные брови вразлёт выражали недовольство, обнажённая влажная спина ссутулилась, говоря об усталости, но несмотря на раздражение, он не спешил грубить.

– Не делай вид, Микаэль, что не знаешь причины.

– Знаю, но хочу услышать от тебя эту большую человеческую тайну. – Микаэль отозвался раздражённо и сбросив на пол фартук, подошёл непозволительно близко, рукой захватывая под талию мою трепещущую пред ним вселенную. – Откройся наконец, невыносимое ты воплощение стыда и трусости. – Его жестокое лицо с крупными чертами исказила улыбка и раскат смеха, подобного грому.

– Даже не знала, что ты умеешь смеяться.

– Почему? Я ведь тоже человек, не чуждый эмоциям.

– Ты не человек, ты нечто особенное.