Лужайки, где пляшут скворечники

Крапивин Владислав Петрович

Кей заметался между желанием пойти с Артемом и по­смотреть «космическое чудо».

— Оставайся, — решил Артем.

— Ладно, я останусь. Надо еще Евсея поискать, куда-то пропал, рыжий черт, Егорыч волнуется…

— А чего волноваться-то? Евсей со своими приятелями по всем пустырям шастает!

— Шастает, да… Но он раньше каждое утро к Егорычу за капустой приходил, на завтрак…

— Найдется, — сказал Артем. И двинулся с Пустырей в город.

Обычно такая вылазка занимала часа полтора, но

на этот раз Артем вернулся лишь в середине дня.

Нитка вытерла цветастым передником руки, обняла Ар­тема и сразу спросила шепотом:

— Тём, что случилось?

Как она учуяла? Ведь он с виду был совсем беззаботен!

— Тём…

— Да ничего особенного. Просто встретил одного… так сказать, сослуживца. Поговорили, как жилось-воевалось… Мне вспоминать про те дни тошно, вот и…

Нитка поверила лишь наполовину. Видела, что говорит он не всё. Тут на счастье появился Кей. Артем к нему:

— Ну, как астрономические дела? Впечатляющая была картина?

Кей, однако, смотрел сумрачно. И Ниткина тревога те­перь обратилась к нему:

— Кей, что с тобой?

— Со мной-то ничего. Лелька заболела. Вся трясется от простуды.

— Как это? Она утром скакала здоровехонька!

— Так это утром. А когда смотрели в телескоп, она сунулась к нему два раза. Глупая же… Поглядела, отошла и встала в очередь снова, Егорыч не уследил. Потом заметил, но уже поздно, она затряслась. Эта лихорадка, она ведь сразу… Те­перь лежит под одеялами и хнычет. Я пойду к ней, а то баба Катя опять под градусом, говорит, что с горя…

— Постой! — Нитка метнулась на кухню, принесла тем­но-красную банку. — Это малина с сахаром. Вскипятите чай, и пусть малину ест до отвала. Первое средство…

Кей посмотрел с сомнением. Потом прижал банку к своей «индейской» рубашке и осторожно ушел из дома.

Нитка опять обратила на Тёма черно-синие глаза — в них страх и приказ.

— Тём, говори… До конца.

— Ладно. Все равно когда-то надо…

Он потоптался, непонятно зачем задернул на окнах зана­вески, сел на их с Ниткой пружинное заскрипевшее «леж­бище».

— Садись рядом… И не пугайся.

— По-моему, ты сам перепуган.

— Я — нет. Это ведь уже не первый раз… Понимаешь, я встретил призрака…

2

Наверно, со стороны это признание выглядело театраль­но. И глуповато. Однако Артем говорил без всякой мысли об эффекте. Просто такая получилась фраза. Просто — так и было:

— Понимаешь, я встретил призрака.

— Может… ты просто устал?

— Нет… ты, Нитка, не перебивай… Конечно, это не при­зрак в полном смысле. Он — оживший гад. Я думал, все ушло, а он…

— Говори. По порядку…

— Я, Нитка, по порядку… Я в какой-то степени сам вино­ват, что очутился в Саида-Харе. Мог бы поднять скандал, что подпись в рапорте поддельная, но… мне было все равно…

— Ты про это уже рассказывал.

— Да? Ну, ладно… Нашу патрульную полуроту поместили в брошенном поселке. Добротные дома,

оставленная хозяе­вами мебель. Только жратвы почти никакой. Подвозили про­дукты с перебоями. Вода в колодце — вонючая. Но зато спирта хватало… Без него бы совсем тоска. С одной стороны — глинобитная степь с рыжими холмами, с другой — горный массив Саи-даг…

Впрочем, сперва даже нравилось. Вместо прежней казар­менной муштры этакая вольная жизнь. И ребята были вроде бы ничего. Правда, за очки дали мне кличку Студент, но это так, без злобы…

Знаешь, Нитка, страха не было. С двух сторон громыха­ет — и в степи, и в горах, а кажется, что ты как в санатории. Пока мина не грохнется посреди улицы… Но это случалось не часто…

Бывали и нападения. И несколько раз мы палили из окон по чужим транспортерам и по людям. Казалось даже, не по людям, а так, про пятнистым фигурам, вроде подвижных ми­шеней. Были и убитые — с той стороны и с нашей, и я, про правде сказать, смотрел на них почти спокойно. Привыка­ешь…

Выпустишь из автомата два-три рожка, отобьешь атаку, хлебнешь, и теплеет внутри. И все вокруг хорошие, этакое фронтовое братство… Особенно если не думать, зачем все это…

— Тём… а думалось?

— Порой. Особенно по ночам… Лежишь и понимаешь: они ведь тоже люди и есть у них та же правота, что у нас. И та же неправота. А потом, как хоронишь кого-нибудь, с кем вчера глотал из одной фляжки, думаешь уже другое: «С-сво-лочи…» То есть не думаешь даже, а так, вроде зубовного скре­жета. И на них, и вообще…

Но главная-то наша задача была контроль за дорогами. Были дежурства на блокпостах, были подвижные патрули. И, по правде говоря, трудно было там понять, кто оказался в за­держанной машине: боевик или мирный торговец. Если с оружием — под арест и в город, были там особые пункты. Если без оружия — кати дальше и благодари Аллаха, что мы добрые. Только продукты и водку отбирали у всех поголовно. Как говорится, чтобы выжить… Так и выживал я там три ме­сяца.

А потом появился Птичка…

— Кто?

— Помнишь, Нитка, мультик про птиц и ящериц? Назы­вался, кажется, «Ноги, хвосты и крылья». Там один такой приблатненный орел воспитывает страуса, учит его летать. Пугает гримасами, смеется: «Ха, птичка!»

И вот у этого типа была привычка. Если кто ему не нра­вится, он рожу скривит, сделает такой жест… ну, не буду по­казывать… и тоже: «Ха, птичка!» Так его и прозвали.

Знаешь, был он не дурак. Ну, если не интеллект, то ин­стинкты у него были развиты даже оч-чень. И чутье… И во мне он почуял такого… не вполне еще остервенелого внутри. Говорит: «Я, Студент, в детстве таких, как ты, за версту чуял. Они в пионерском лагере среди ночи по мамам плакали… Ха, птичка!» И пробовал меня учить жизни. Видать, опыт у него был. Не знаю, как там в детстве, а потом он, кажется, успел хлебнуть всякого. Судя по всему, и в зонах побывал… И тер­петь не мог очкастых «ботаников».