Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)
Шрифт:
(«Время!» — пульсировали мои часы. «Время!» Я слишком много думаю о других, это моя беда. Весь смысл «призраков» в том, чтобы быть крутым — таким крутым, что чужие беды тебя не волнуют.)
— Я вот беспокоюсь за Мерва. Особенно думаю про то время, когда… ну, когда нас с Биллом уже не будет.
— Мама! Не выдумывай, что ты такое говоришь?
— Но Мерв-то не может думать о своем будущем, верно? Он даже про послезавтра подумать не в состоянии.
— Но у него есть мы с Беном, если уж на то пошло.
— У тебя
— Ну мама, это же естественно. Все мальчики так делают.
— Я знаю, Джекки, но то обычные мальчики. У них есть русло для выхода этого всего. Гуляют с девочками и всякое такое. Я люблю Мерва, но ты же сама понимаешь — какая девушка с ним пойдет? Как он будет содержать семью? Он — ни рыба ни мясо, понимаешь? Не настолько инвалид, чтоб получать пособие и все прочее, но чтоб таскать ящики на складе, у него винтиков не хватает.
— Бен сказал — это только потому, что они сейчас не нанимают. Рецессия и все такое.
— Самое печальное, что Мерв гораздо умней, чем прикидывается. Ему просто удобно строить из себя деревенского дурачка, потому что все другие ребята от него только этого и ждут.
Лунно-серая кошка перебежала газон. Еще несколько секунд — и начнут бить часы на церкви.
— Бен говорит, что на фабрику свиных шкварок в Аптоне берут кого угодно. Они даже Джайлса Ноука взяли, даже после того, как его старика упрятали.
(Вот об этом я никогда не задумывался. Подгузник — такой, какой есть, всеобщее посмешище. А если подумать, что будет с ним в двадцать лет? В тридцать? А если подумать, что делает для него мать — каждый божий день. Пятидесятилетний Подгузник. Семидесятилетний. Что с ним будет? Тут уже совсем ничего смешного нет.)
— Может, на фабрику его и возьмут, милая, но это не меняет…
— Джекки? — крикнул в распахнутую стеклянную дверь молодой отец. — Джекс!
Я протиснулся между трельяжем и стеной.
— Что такое, Бен? Мы тут, на скамейке!
Розы, шипастые, как орки, впивались мне зубами в лицо и грудь.
— Венди с тобой? Мерв опять перевозбудился. И опять с ним кое-что приключилось.
— Целых десять минут, — пробормотала мама Подгузника. — Мировой рекорд. Иду, Бен! Иду!
Она встала.
Когда мама Подгузника и его беременная сестра прошли полдороги до дома, часы Св. Гавриила пробили первый удар из девяти. Я рванулся к стене и взлетел на компостную кучу. Вместо того чтобы спружинить и подбросить, куча меня поглотила — я провалился по пояс в гниющую кашу. Бывает такой кошмарный сон, в котором сама земля обращается против тебя.
Часы ударили второй раз.
Я выбрался из компостной кучи, перелез через последнюю стену, поболтался в воздухе,
Я плюхнулся на колени у подножия дуба — дыхание царапало легкие, как ржавая пила. Я даже не мог выбрать шипы из носков. Но в этот миг, в этом месте я был счастлив как никогда. Я не мог припомнить более счастливой минуты за всю свою жизнь.
— Сын мой, — Гилберт Свинъярд хлопнул меня по спине, — ты истинный «призрак»! Плоть от кости!
— У нас еще никто не прибегал так вовремя! — Грант Бэрч по-гоблински захихикал. — С запасом всего три секунды!
Пит Редмарли сидел скрестив ноги и курил.
— Я думал, ты сошел с дистанции.
Пита Редмарли ничем нельзя шокировать, и у него уже почти приличные усы. Он никогда не говорил мне прямым текстом, что считает меня педиком и снобом, но я знаю, что думает он именно это.
— Значит, неправильно думал, — сказал Гилберт Свинъярд. (Вот зачем нужно быть в «призраках» — чтобы такой парень, как Гилберт Свинъярд, за тебя заступался!) — Боже, Тейлор! Что с твоими штанами?
— Наступил… — я все еще хватал ртом воздух, — в сраный пруд Артура Ившема…
Тут заухмылялся даже Пит Редмарли.
— Потом… — я тоже заржал, — свалился в Подгузникову компостную кучу…
Неторопливо подбежал Плуто Ноук.
— Ну что, уложился он?
— Ага, — сказал Гилберт Свинъярд, — едва-едва.
— Еще пара секунд, и опоздал бы, — добавил Грант Бэрч.
— Там… — я машинально хотел отсалютовать Плуто Ноуку и едва успел остановиться, — там во дворах полно людей.
— А как ты думал? Еще светло. Но я знал, что ты справишься.
Плуто Ноук хлопнул меня по плечу. (Папа однажды так сделал, когда я научился нырять — один-единственный раз в моей жизни.)
— Я знал. Это надо отметить, — Плуто Ноук выставил зад, как будто сидел на воображаемом мотоцикле. Правой ногой он пнул стартер. Рукой изобразил обороты двигателя, и оглушительный пердеж «Харлея-Дэвидсона» вырвался у него из задницы. Звук нарастал, пройдя все четыре передачи — три, пять… десять секунд!
Мы, «призраки», уссывались от смеха.
В сумерках треск сломанного забора и звук мальчишеского тела, пробивающего стекло, разносится очень далеко. У Гилберта Свинъярда замер на устах анекдот про младенца в микроволновке. Другие «призраки» посмотрели на меня, словно я должен был знать, что означает этот звук. Да, я знал.
— Блейкова теплица.
— Дуран? — Грант Бэрч хихикнул. — Разбил ее?
— Провалился через крышу. Там высоты футов десять или двенадцать.